Обвинение Новодворской по памфлету «Россия № 6» заставляет ощутить себя обитателем сумасшедшего дома. Текст, где говорится о маниакально-депрессивном психозе как о черте национального характера, нельзя воспринимать буквально. Психоз – это заболевание индивида, которым не могут болеть коллективные образования. Образ. Гипербола. Гротеск. Они подчеркивают: русские – народ крайностей. Памфлет – реакция на результаты выборов Октября 1993 года, оказавшиеся совершенно неожиданными для наших интеллектуалов, которые свои представления о народе принимают за сам народ. Новодворская пишет: «Половина страны дебильно не пошла голосовать. Страна болтается между коммунизмом и фашизмом, как цветочек в проруби». А вот Юрий Карякин растерянно произнес перед телекамерами: «Россия, ты одурела!» Перед лицом писателя возник тогда, наверное, образ совершенно одуревшей, обезумевшей бабы. Жванецкий прореагировал в своем стиле: «Я уважаю чудовищный выбор своего народа». Валерия Новодворская создала образ безумного, делающего под себя народа от Мурманска до Владивостока. При этом она обращается к одной десятой населения страны, как пишется в памфлете, товарищам по несчастью. Кто это одна десятая? Марсиане? Нет, те же русские. Значит, различие между девятью десятыми и одной десятой проводится опять же не по национальному, а по политическому признаку, по ценностным ориентациям, по поведению. Финальная фраза публикации:
«Пусть Президент или дает нам оружие и начинает борьбу по новой, или выделит скит, достаточно большой для десяти миллионов свободных людей, которые предпочтут скорее сжечь или взорвать себя, чем сожительствовать с торжествующим красно-коричневым большинством». Художник творит образы в соответствии со своим мироощущением, своим настроением в данный момент. Маниакально-депрессивный психоз в начале, скит – в конце… Кому-то дано проникнуться переживаниям творца, кому-то нет. Я, например, вспомнил Эзопа из пьесы «Лиса и виноград» с вопросом «Где тут пропасть для свободных людей?». Скит – пропасть. Кто-то отреагирует иначе, иной останется равнодушным. Но делать литературный текст предметом судебного разбирательства нелепо и постыдно.
Я испытываю чувство неловкости, господа судьи, что, ввергнутый в этот абсурд, должен объяснять абсолютно очевидные вещи…
Валерия Новодворская – человек редкого мужества. Двадцать семь лет антитоталитарной правозащитной деятельности. Кагэбисты на следствии психологически ломали многих людей. Там были не только костоломы и палачи-психиатры. Многих удавалось уговорить, убедить, заставить отречься. Достаточно вспомнить Якира, Красина, отца Дмитрия Дудко. Но в интеллектуальной схватке с Валерией Ильиничной эта публика всегда проигрывала. Потому к ней особая ненависть.
Любое ваше решение, господа судьи, кроме оправдательного приговора Валерии Новодворской, будет позором российского правосудия.
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ПОДСУДИМОЙ В.И.НОВОДВОРСКОЙ В МОСКОВСКОМ ГОРОДСКОМ СУДЕ 15 ОКТЯБРЯ 1996 Г.
Это последнее слово, в прямом и переносном смысле, поскольку прокурор потребовал смертной казни. Это в последний раз звучало на политических процессах под сводами старого здания Московского городского суда в 85-м году – последнее доперестроечное политическое дело было дело Кирилла Попова. То есть, этого не было 10 лет. Правда, Кирилла Попова судили закрытым судом. В зале не только не было прессы, но в зале не было его друзей диссидентов, в зале никого не было, кроме дежурных гэбистов, и об этом деле никакие газеты, кроме газеты «Труд», не оповещали. Газета «Труд» оповещала, как всегда, в строгих и сдержанных выражениях: отщепенцы получили по заслугам. С чего же это у нас такие исторические события происходят при стечении прессы, на открытом суде? Я не знаю, как насчет эпатажа литературного и художественного в моих статьях… А кому, собственно, понадобился этот юридический эпатаж? Ну уж, наверное, не русскому народу. Не знаю, известно ли это государственному обвинителю, но каждый день этого чудовищного процесса, каждый пассаж его инквизиторской речи, каждая публикация на эту тему в российской печати – все это отнимает инвестиции, отнимает кредиты, отнимает надежду на то, что на нас будут смотреть, как на нормальную демократическую страну и всюду нас пустят. И вот, я могу поздравить государственного обвинителя с тем, что каждое слово его выступления – оно отнимало игрушки, хлеб, «сникерсы» или «Мишки на Севере» у русских детей, о которых он так здесь радеет. И не может же не знать та сила, назовем ее условно силой реакции (что взять, в конце концов, с прокурора на процессе – он карьерный дипломат, ему дают поручение, он его озвучивает, какие могут быть личные претензии в этом случае?), так вот, эта сила не может не знать, что мертвое тело на путях гласности, демократии, перестройки так на десятом году, будет означать совершенно определенную вещь – что с нами нельзя иметь дела. Никогда. И очень многие будут рады спрятать свои кредиты, инвестиции подальше, потому как денежки всем нужны. И многие голоса раздаются, что не в коня корм, и не надо их разбазаривать. Я ничего не могу сделать. Когда мне звонят из Эстонии и спрашивают, а что у вас твориться, не произошел ли у вас государственный переворот, что я должна сказать? Я не могу сказать, что у нас здесь съезд Союза писателей и что у нас здесь художественно-литературный конгресс. И что мы просто в предоставленном нам зале Московского городского суда собираемся для того, чтобы обсудить проблемы науки и искусства. Я этого ответить не могу. Ни разным прочим шведам, ни эстонцам, ни американцам. Поэтому, я не знаю, заказывал ли кто-то Александра Коржакова, как он ввел недавно новую юридическую единицу в наши юридические понятия, но вот то, что происходит здесь, – заказано. И заказчиков мы сейчас постараемся определить.
Если внимательно читать газету «Завтра», то окажется, что давление на суд оказывалось отнюдь не с началом этого процесса, и отнюдь не немногочисленной аудиторией, которая здесь сидит. Давление на суд оказывалось очень давно, и очень массированно, и очень хорошим тиражом. Вот, например, картиночка (демонстрирует фотографию из газеты «День»): пленные фашисты, Москва, 1944 год. Изображена огромная толпа под охраной, такая колонна в 20-30 человек в один ряд, многотысячная колонна, может быть 500 тысяч. И подпись: «Вот также пойдут демократы». Вот такого рода картиночки, опубликованные еще в газете «День». Я с удовлетворением могу констатировать, что никогда демократические силы любого профиля, любого фасона, от «ДемРоссии», «ДемВыбора» до «Демократического Союза», от умеренных, центристских до радикальных, не унижались до того, чтобы публиковать подобные картиночки с подписью: «Вот также пойдут коммунисты», или «Вот также пойдут национал-патриоты», или «Вот также пойдут красно-коричневые». Поскольку в наши планы входит не уничтожение злодеев, а борьба со злом. Вполне христианский принцип. Так что, относительно конфронтационности моих статей и действий Демократического Союза, – это все можно очень оспорить. Читаем дальше. Непосредственно перед выборами: «Ребята-демократы, надеяться не надо, что мы забыли гадов, угробивших страну, продажность телеснобов, проклятье русофобов, грабеж, расстрел, растленье и войну. За вами счет немалый, и часто так бывало, что Родина прощала раскаявшийся сброд, но тут особый случай, и каждый, кто нас мучил, от неминучей кары не уйдет!». Это хороший комментарий к тому, что здесь происходит. Еще одно стихотвореньице: «Слышишь, диктор как картавит и с экрана Запад хвалит, жаль, что Сталина тут нет: был хороший логопед.» Не подходит под 74-ю статью УК – разжигание межнациональной розни? Причем – оргвыводы. Мы помним, как Сталин исправлял произношение в 1952 году. Есть еще одно интересное предложение, исходящее непосредственно из ГосДумы. Читаем. Господин Юрий Иванов, между прочим – заместитель председателя Комитета по законодательству, один из самых непримиримых коммунистов, дал неосторожное интервью главному редактору журнала «Закон» Юрию Феофанову: «Сегодня и выступления некоторых радикальных демократов, по сути, уже должны быть предметом изучения органов безопасности, которые обязаны обеспечить общественный порядок как во время президентских выборов, так и по реализации итогов. В любом случае некоторые телевыбросы необходимо зафиксировать, чтобы в будущем можно было со всей строгостью спросить с подстрекателей». Прямая реализация. Не считая заявления Геннадия Андреевича Зюганова, лидера КПРФ, о том, что надо срочно принимать закон о борьбе с психологической информационной войной против русского народа и применять уголовные санкции по этому поводу. Вот мы имеем целый набор заказчиков, которые достаточно хорошо очерчены в круг тех, кому нужен был этот процесс. И тогда нам придется поставить один правовой вопрос. Мы уже выяснили здесь, в итоге наших литературоведческих дискуссий, что русский народ, как выяснилось, понятие достаточно многозначное. Но у нас и государство, оказывается, многозначное понятие. Что такое государственное обвинение и от какого государства сюда пришел государственный обвинитель? Что такое – государственное обвинение? Может быть, это обвинение каким-то образом прогнозируется в Конституции? В Конституции и намека нет на то, что свобода слова может быть чем-то ущемлена. И, тем более, нет никакого намека на то, что чье-то волеизъявление или какая-то вожжа, попавшая под чей-то хвост, могут быть поставлены выше международных пактов, подписанных Российской Федерацией. А мы, между прочим, подписывали и Декларацию прав человека и Пакт о гражданских и политических правах, где свобода слова безусловна. Может быть, в этом повинен Президент? Даже злейший враг не скажет о Борисе Ельцине, что он когда-нибудь желал ущемить свободу слова. Он единственный из всех лидеров СНГ не принял решение проталкивать, пропихивать закон о защите своей чести и достоинства. С санкциями так лет на 6-ть. Этим не побрезговали ни Снегур, ни Кравчук. Даже в Грузии был такой закон. Правда, они не применялись нигде, за исключением Казахстана, но Борис Ельцин до этого не унизился. Во время чрезвычайного положения, этот несчастный прецедент, когда казалось бы сам Бог велел употреблять все пункты какой-то цензуры, не успели мы как следует испугаться, как он немедленно эту цензуру снял. Ему настолько претит борьба со свободой самовыражения, что у нас даже фашистские издания чувствуют себя весьма вольготно, порхают, украшая свастиками наш пейзаж. Значит – ни Президент, ни Конституция, ну и уж, наверное, не Премьер-министр, ему как-то недосуг, – то есть вообще не исполнительная власть. Кто? Обращаемся к власти законодательной. Константин Боровой провел интересный творческий эксперимент в Государственной Думе. Хотя амнистия – это предполагает закончившийся процесс и вынесенный приговор, ну еще – признание виновности и желание принять эту амнистию, но у нас не типичная страна пока, и амнистия была применена к тем, кого еще осудить не успели, и никто никакого раскаяния не выражал. И вот – моделирование ситуации – он просто поставил на голосование в ГосДуме вопрос о личной амнистии мне. В конце концов, раз была амнистия Руцкому предложена, и Хасбулатову, и Анпилову, то почему бы не попробовать выяснить срез общественного мнения в Думе: какие фракции будут за, какие фракции будут против. И был очень интересный результат. За амнистию высказался «ДемВыбор России», «Регионы России», НДР, естественно, «Женщины России», остатки, разошедшиеся по «Регионам России», отчасти по другим фракциям, часть ЛДПР. Против амнистии однозначно выступили коммунисты и фракция «Народовластие». Я думаю, что методом индукции и дедукции даже Шерлок Холмс сделал бы вывод, что если звезды зажигают, а политические процессы проходят, – значит это кому-нибудь нужно. И нужно это совершенно определенным силам. Тем силам, которые вот этот флаг (показывает на находящийся в зале суда Государственный флаг РФ) почитают власовским, а русским национальным, не знаю по какой причине, считают красный с серпом и молотом. Хотя основатель их движения когда-то сказал, что у коммунистов нет Отечества. После этого, кажется, любые разговоры на национальные темы с теми, кто с утра до вечера организовывал разные Коминтерны, должны быть прекращены. Тем не менее, разговоры продолжаются.
