безо всякого предупреждения, Йодль остроумно ответил:
«Я не могу сказать точно, но наверняка не больше одной десятой от числа жертв бомбардировки Дрездена, произведенной в то время, когда вы уже выиграли войну».
Геринг мысленно аплодировал генерал-полковнику, который буквально читал его мысли.
Нападение на Россию, по словам Йодля, было осуществлено только потому, что политики опасались: Советский Союз нарушит договор о ненападении.
Когда Робертс спросил Йодля, не считает ли он, что столь грубое нарушение Германией международных договоров навлекло позор на немцев на многие сотни лет, генерал-полковник ответил довольно рассудительно:
«Если историческая наука после исчерпывающего исследования русских документов обнаружит доказательства того, что Россия не вынашивала планов напасть на нас или оказывать на нас политическое давление, тогда — да, в противном случае — нет».
С тех пор историки доказали, что Сталин действительно собирался напасть на Германию, но это не привело к реабилитации Гитлера, Геринга, Кейтеля, Йодля и других. На их совести было множество иных преступлений.
Когда вечером 6 июня после завершения допроса Йодля Гильберт зашел в камеру Геринга, тот заявил, что восхищен тем, как Йодль отбивал атаки обвинителей. Затем они с Гильбертом опять вернулись к теме морали. Геринг цинично поинтересовался:
«Черт возьми, а что такое мораль вообще? Что такое «честное слово»? В коммерции может идти речь о том, чтобы соблюдать контракты о своевременной поставке тех или иных товаров. А как обстоят дела, когда речь заходит об интересах нации? Боже мой, да тогда всякая мораль замирает! Так на протяжении веков считала Англия, так действовала Америка, так сегодня ведет себя Россия. Как вы думаете, почему Россия не уступает даже клочка земли на Балканах? Может, из этических соображений? Боже мой! Не можете же вы всерьез думать, что государство, когда ему предоставляется возможность укрепить свое могущество за счет слабого соседа, откажется от своих намерений, руководствуясь трогательным мотивом верности однажды данному слову? Если хотите, долг любого государственного деятеля в таких обстоятельствах — действовать во благо собственного народа!»
«Именно во благо, — подтвердил Гильберт. — Вот поэтому-то и не стихают конфликты эгоистических национальных интересов, которые в конечном итоге выливаются в войны. Вот поэтому ООН — надежда всех ответственных государственных деятелей мира…»
«Да начхать нам на ООН! — воскликнул Геринг. — Вы что, считаете, что хоть один из нас хоть на секунду воспримет эту организацию всерьез? Вы же видите — Россию не запугать. А почему? Может, пока ваша атомная бомба и способна удержать русских в узде. Но подождите, пройдет пять лет, и у них появится своя! (Срок, когда годная к применению атомная бомба окажется в руках Сталина, рейхсмаршал предсказал весьма точно, куда точнее, чем многие американские эксперты. — Б. С.) Англия в Балканском вопросе на уступки идти не собирается, иначе может возникнуть прямая русская угроза Средиземноморью, а во что превратится, черт возьми, Англия без Средиземного моря? Какая, к дьяволу, тут может быть мораль? Вы, американцы, совершаете большую ошибку с вашими вечными рассуждениями о демократии и морали! Вы полагаете, что, упрятав за решетку нацистов, можно за сутки превратить всех немцев в демократов. Вы что же, думаете, что немцы хоть на секунду забудут о своем чувстве национального самосознания только потому, что большинство голосов собирают так называемые христианские партии? Бог ты мой, конечно же нет! Национал-социалистическая партия запрещена. Что еще им остается? Ни к коммунистам, ни к социал-демократам их не затянешь, вот они и спрячутся ненадолго за пасторские сутаны. Так что не думайте, что немцы в один присест стали добрыми христианами и позабыли о своем национальном самосознании…
Нынешний процесс привел лишь к одному результату — на готовности выполнить приказ можно поставить крест. Неудивительно, что сейчас в Германии не найти действительно способных людей на ответственные посты в правительстве. А почему? Потому, что правящая элита, которую отличало чувство национального самосознания, находится в тюрьмах, а остальные не торопятся занимать освободившиеся посты. Они же не дураки и прекрасно понимают: нет никакой гарантии того, что через десять лет, когда отгремит эта ваша денацификация, американцы не уберутся восвояси или же ситуация не изменится в корне после новой войны между Востоком и Западом. Они не хотят предстать перед судом, тогда уже немецким, национальным. Там им уж не отговориться, что я, мол, только выполнял приказы. Вот они и задают себе вполне резонный вопрос: с какой стати нам класть голову на плаху?
А что думает немецкий народ? Однажды я вам уже говорил: «Самые худшие времена у нас связаны с демократией!» Пусть у вас не останется на этот счет никаких иллюзий — немецкий народ помнит, что до войны, когда у власти был Гитлер, ему жилось значительно лучше. И то, что делал фюрер, было правильно, если исходить из национальных интересов, не считая, конечно, геноцида, который и с точки зрения национальных интересов ни в какие ворота не лезет!»
«Тем не менее, — возразил Гильберт, — вы все равно не хотите признать, что в этом пункте Гитлер был не прав. Вы сохраняли верность ему, сознавая, что он — убийца».
«Великий Боже! Черт побери! Ну не могу же я, как самый последний подонок, встать и заявить: фюрер погубил миллионы! — оправдывался Геринг. — Так может говорить только этот дуралей Ширах. Я готов осудить деяние, но не того, кто его совершил. Не забывайте: Гитлер значит для нас куда больше, чем кто-нибудь еще!»
«Но если речь идет об убийстве, то человек, совершивший его, — убийца. Вы с этим не согласны?» — не унимался американец.
«Это уже нечто совсем другое, — гнул свое Геринг. — Не нам решать, кто есть кто. Не забывайте и то, что этот несчастный Ширах остался в живых только благодаря его милости. Нельзя же вот так вдруг повернуться спиной к тому, кто столько тебе дал за эти двадцать три года, и начать его охаивать!»
«И все же я считаю, что Ширах поступил совершенно правильно, однозначно отрекшись от Гитлера. Он сделал это ради немецкой молодежи, которая до сих пор пожинает плоды неправильно понятой верности», — настаивал Гильберт.
«Неужели вы всерьез считаете, что немецкой молодежи есть дело до того, что сейчас сочиняет в камере ее бывший предводитель, изрядно свихнувшийся? — усмехнулся рейхсмаршал. — Вы и вправду думаете, что ей есть дело до всех этих зверств, когда у нее полон рот забот о хлебе насущном? Нет, следующее поколение выберет себе фюрера из собственных рядов: оно помнит и будет помнить о том, что в свое время под угрозу были поставлены национальные интересы! На черта
