Создавшуюся тогда обстановку я описала в письме к Мусе Минкевич:
Москва, 30 апреля 1973 г.
Мусенька милая! Я давно тебе не писала — уж очень тяжелое для меня время пережила. С 4-го мая сдаю Библиотеку новому директору и перехожу на пенсию. Остаюсь в Библиотеке для сбора документации и фактических материалов для написания истории ее развития за 52 года. <">
Форма моего ухода была ужаснейшей. В письме трудно описать. 9 марта меня пригласил заместитель министра культуры. У него уже были мои недруги — министерские кадровики. Вначале, волнуясь, зам. министра предложил мне уйти на пенсию и с честью меня проводить. Я отказалась сама подать заявление, так как считаю, что нет оснований, даже возрастных, уходить в полной форме работоспособности на пенсию. Тогда начальница Управления кадров Министерства (подруга Е.А.Фурцевой) стала мне угрожать. "Снимем за ошибки!" Я ответила, что если они были, то вряд ли год назад Библиотеке дали бы орден. Получилась перепалка. Зам. министра, чтобы разрядить атмосферу, предложил перейти мне в Библиотеке же на другую работу. Я, конечно, согласилась. Тем более что это соответствовало моим планам (подготовить историю Библиотеки за 52 года). Но совершенно неожиданно начальница Управления кадров заявила: "…работа в ВГБИЛ для Вас исключена, а если надо трудоустроиться, то я это могу сделать в других библиотеках". Я до того была сражена, что не смогла ничего сказать. Окончился разговор тем, что я должна в 2-недельный срок сдать дела своей заместительнице. "Преемника на директора пока нет", — заявила начальник Библиотечного управления Министерства культуры, хотя я прекрасно понимала, что уже есть, но не знала кто. Как я дошла домой — не знаю. По дороге встретила знакомого и, рассказав ему, разревелась. Это первая часть.
Затем, взяв себя в руки, я многим звонила, ездила, говорила. Все были на моей стороне, возмущались формой, но… помочь никто не помог. И через неделю у меня был сильный сердечный приступ. Врач мне сказал, что если я хочу остаться в живых, то чтобы бросила немедленно бороться и перешла бы на пенсию. Я внутренне согласилась, но заявления все же не подала. Это вторая часть.
Выйдя после бюллетеня на работу, увидела, что отношение этих же самых людей сильно изменилось. Толи испугались моей болезни, то ли сказал кто-то "сверху", — Но в результате передали мне, что работать в Библиотеке могу, как и хотела, союзную персональную пенсию будут, просить и передавать дела буду непосредственно новому директору, а не через моего заместителя. Как видишь, все хорошо, но осадок остался горький. Конечно, результатов еще нет и рано радоваться. А уходить после 52-х лет не по своей воле — тяжело. А форму хулиганскую мне не забыть никогда. Уж очень несправедливо. Вот и третья часть.
* * *
5 мая 1973 г.
Вчера начала сдавать дела новой директрисе. Легче стало на душе. Думаю, что передаю Библиотеку в хорошие руки. Она произвела чарующее впечатление. Вчера провела одна с ней целый день — рассказывала о Библиотеке и показывала Библиотеку. О людях ничего не говорили. Мнение ее о дальнейшем развитии Библиотеки совпадает с моим. Только бы не разочароваться и не ошибиться. Как-то сразу успокоилась. Ты первая, которой я пишу подробно и откровенно. Очень хотелось бы поговорить и посоветоваться в дальнейшем. Как будто перспективы развития Библиотеки хорошие. Нам повезло. Она — культурный, образованный человек, кандидат исторических наук.
Крепко тебя целую. Рита.
Но, к сожалению, я ошиблась, увидев в первую нашу встречу только одну сторону Л.А.Гвишиани-Косыгиной. А другая сторона для меня оказалась страшной. Я ужаснулась, когда на второй день нашего общения, в момент, когда я вынула ключи и хотела открыть свой сейф в кабинете, Гвишиани-Косыгина попросила отдать ключи ей. Я отдала, еще не понимая, что за этим последует. А последовало моментальное изменение выражения лица — из довольно приятного в высокомерное и жестокое. А затем — слова: "Я забираю ключи от сейфа. Сейф и его содержимое не ваша собственность, а государственное имущество, и вам там делать нечего". Я так была потрясена случившимся, что вышла из кабинета не попрощавшись. Я была раздавлена. Больше я в бывшем моем кабинете не была, ни при ней, ни после нее. Как верна пословица о волке в овечьей шкуре! В сейфе остались и некоторые мои личные вещи. Это событие вывело меня из равновесия.
Но я все же надеялась и даже была уверена, что смогу и на пенсии быть полезна своему детищу. А вышло все не так. С первых дней, как сдала дела, я оказалась как бы "в изгнании", в атмосфере недоверия и подозрительности. Страх сдерживал многих сотрудников от общения со мной, вскоре я перестала существовать и для внешнего мира: меня не приглашали ни на Библиотечный совет Министерства культуры СССР, ни на заседания других советов, членом которых я состояла, не говоря уже о ВГБИЛ. Куда я ни обращалась, поддержки мне никто не оказывал. Затем и общественные организации, в которых я принимала активное участие, отодвинули меня в сторону: Союз советских обществ дружбы, Общество "СССР-Дания", редколлегия журнала "Иностранная литература", Национальная комиссия по делам ЮНЕСКО в СССР и другие. В это тяжелое для меня время лишь ИФЛА не отвернулась от меня и на 39-м конгрессе в Гренобле присвоила мне звание "Почетный вице-президент ИФЛА".
За время пребывания на пенсии я лишь несколько раз была во ВГБИЛ — работала в архиве. Обещания оставить меня на работе в Библиотеке для написания истории ВГБИЛ остались не выполнены, хотя я в начале им поверила. От старых сотрудников с горечью узнавала о происходящих переменах, с моей точки зрения недопустимых. В первую очередь — распад слаженного квалифицированного коллектива: многие уходили в другие библиотеки и учреждения сами, других просто "ушли". Из Библиотеки изгонялись все "люди Рудомино". Непрофессионально изменили годами отработанную и оправдавшую себя функциональную структуру Библиотеки. Только ради того, чтобы избавиться от "людей Рудомино", закрывали, делили и переименовывали отделы. Из шестнадцати заведующих отделами сразу же "ушли" четырнадцать.
Всего за год с мая 1973 по май 1974 года ВГБИЛ лишилась двухсот ведущих сотрудников. Все это меняло дух Библиотеки, превращая ее в рядовое предприятие по выдаче книг. К сожалению, начавшийся тогда упадок Библиотеки продолжился и в дальнейшем.
Неправомерно и в нарушение Постановления правительства от 1 марта 1948 года, которого никто не отменял, ВГБИЛ перестала быть универсальной библиотекой. Сразу же после моего ухода из Библиотеки работа с естественно-научной литературой была прекращена, а к тому времени это была большая и ответственная работа — естественно-научный фонд ВГБИЛ составлял свыше 400 тысяч томов книг и 375 тысяч номеров журналов (полторы тысячи названий ежегодно). В 1972 году в естественно-научном зале было записано 12 тысяч читателей — научных работников и студентов старших курсов. И вот эта двадцатилетняя работа волевым решением нового директора была ликвидирована — естественно-научный зал и аналогичный отдел закрыты, естественно-научная литературы разбазарена по различным библиотекам и учреждениям. Книги отдавались в любые руки. Только чтобы от них избавиться. Сотрудники Библиотеки говорили мне, что они видеть не могли, как разбазаривались ценнейшие книжные коллекции естественнонаучной литературы. Фонд, скрупулезно собранный крупными учеными, так нелепо погиб. Мне представляется, что прекращение работы во ВГБИЛ с естественно-научной литературой, является ошибочным и требующим пересмотра. Думаю, позиция нового директора была связана с непониманием роли ВГБИЛ. Ведь Библиотека, по существу, давно выполняла функции национальной библиотеки в отношении иностранной литературы. При наших гигантских масштабах Библиотека им. В.И.Ленина не может справиться со всеми своими обязанностями. Недаром функции архивного хранения национальной литературы и изданий государственной библиографии выполняет у нас специальное учреждение — Книжная палата. В Москве есть солидная библиотека по естественным наукам Академии наук СССР. Но ведь она ведомственная и многим научным работникам недоступна. А потребность в этой литературе очень велика и в переживаемое нами время непрерывно усиливается. В связи с ликвидацией естественно-научного профиля были уволены или ушли сами все высокопрофессиональные сотрудники Библиотеки, занимавшиеся естественнонаучной литературой. Началось закрытие читальных залов. Был закрыт Кабинет антифашистской литературы с коллекцией книг о французском движении Сопротивления. Коллекции Кабинета были переданы в общий фонд, а плод многолетней работы сотрудников Кабинета — каталог — был рассыпан, даже каталожных ящиков не осталось. Наша гордость Отдел литературы Азии и Африки (Зарубежного Востока) также был ликвидирован, хотя потом ненадолго открывался, а затем опять был закрыт. Коллекции книг, собранные в этом отделе, были переданы в общий фонд. Неизвестно почему были закрыты филиалы ВГБИЛ при издательствах "Мир" и "Прогресс", в Доме дружбы и т. п. В Библиотеке исчез дух доброжелательности и интеллигентности. Академик М.П.Алексеев говорил: "Я приезжал в Москву из Ленинграда в Библиотеку иностранной литературы, предвкушая встретить в Библиотеке доброжелательных сотрудников, которые с радостью всегда сообщали мне, что по международному книгообмену или другими путями достали нужные мне книги, журналы. Я знал, что мое место в научном читальном зале сохранилось и мои книги и записи также сохранились и я буду себя чувствовать в Библиотеке как в своем кабинете на работе. С приходом новой власти все так изменилось, что после двух посещений я сказал себе — все, в такое казенное учреждение я не ходок".
