Один казачий поэт так описывает водворение казаков на Лемносе и, кстати, легенду о происхождении здешних ветров:
Окаянные французы
Наложили цепко узы
На российских на вояк:
Пропадай совсем казак!
Чуть немного потеплело,
Под угрозою расстрела
Водворили казаков
На Лемнос без лишних слов.
Это остров был унылый,
Веял холодом могилы.
Взор повсюду встретить мог
Только камни да песок.
Как-то в древности чудесной
Бог Гефест, кузнец известный,
Насмоктавшись допьяна
Олимпийского вина,
Полетел на Кипр стрелою,
Чтоб с Венерой молодою
Провести украдкой ночь,
Отогнавши Зевса прочь.
Но, по лавочке по пьяной,
Он на остров окаянный,
На погибельный Лемнос,
Тучный корпус свой занес.
Растянулся меж горами
И, забыв о милой даме,
Сладко раза два зевнул
И на целый день заснул.
О попытке Дон-Жуана
Зевс проведал утром рано
И пришел в ужасный гнев.
Как стрелой пробитый лев,
Чтоб отбить у всех манеру
Покушаться на Венеру,
Он обрек для образца
Ловеласа-кузнеца
За его характер пылкий
На Лемносе вечной ссылке.
И Гефест от этих пор
Поселился здесь меж гор,
Занимался он со рвеньем
Медных чаш изготовленьем
Для продажи их богам,
Чтоб курить в них фимиам.
День и ночь кузнец незримый,
Будь то весны, будь то зимы,
В искупление греха
Раздувал свои меха.
От работы исполина
Сотрясается долина,
Воздух ежится, дрожит,
Ураган кругом родит.
Оттого-то беспрестанно
Ветер подлый, окаянный
К довершенью прочих бед
Дует здесь с давнишних лет.
Вот на острове на этом,
Позабытая всем светом,
Водворилась казачня,
Жизнь противную кляня.
Было скверно, стало хуже;
Брюхо сделалося уже,
Нежель в стойлах Чаталджи,
Уж не скажешь: «чох якши!»
Кубанский корпус расположился на низменном западном берегу Мудросского залива, донцы — на высоком восточном. Штаб нашего корпуса занял несколько бараков возле пристани, у самого городишка Мудроса. Войсковые части разместились по палаткам на высотах, в версте от штаба. В иных полках нашлись такие любители, которые соорудили себе недурные бараки из плитняка и бидонов из-под бензина, крышу же из абри-метро. Этим материалом было усеяно все побережье залива.
Ну и весело живем мы,
Разудалые донцы:
Из холста у нас палаты,
Из жестяночек дворцы, —
пелось в казачьей частушке.
Главными врагами изгнанников являлись ветры, крысы и сколопендры, не говоря уже о чернокожих- часовых. Ветры более всего досаждали осенью, зимой и весною. Летом бог Гефест делал передышку. Случалось, что ветер уносил в море и самые палатки. Часто на его проделки ссылались неосновательно, чтобы замаскировать «загон» казенного добра. Особенно любил он «уносить в море» казенное белье, которое вывешивали для просушки юнкера Атаманского военного училища. Юноши один раз, во время концерта, чистосердечно покаялись, что «на ветер только слава», пропев и объяснив такую свою песенку, крайне незамысловатую, как и вся поэзия концентрационных лагерей и проволочных заграждений:
Эй ты, ветер, дуй скорее,
Дуй скорее, дуй сильнее,
Чтоб мы жили, не тужили,
Чтоб мы драхмы зашибили.
Крысы изводили обитателей бараков, а громадные сколопендры кусали всех, к кому они ухитрялись заползти во время сна на голое тело.
Довольствие по-прежнему доставляли французы, невзирая на свои постоянные угрозы прекратить выдачу его. Хуже обстояло дело с топливом. На острове не росло лесу. Как аборигены, так и пришельцы отправлялись в горы за «колюкой», низкорослым колючим кустарником. Греки нагружали этими неприятными ношами своих осликов, русские — свои спины. Казаки-донцы, попавшие на Лемнос зимою, разумеется использовали весь подручный материал, какой годился для топки. Разнесли несколько пустых хуторков близ Мудроса, порубили все чахлые фруктовые деревья и до того увлеклись этим любимым спортом, что заодно прирезали и до 60 баранов. В мае, по жалобам населения, ген. Бруссо назначил смешанную русско-греко-французскую комиссию для выяснения убытков, понесенных обывателями от произвола войск. Я фигурировал в этой комиссии, как представитель прокуратуры. Мы признали подлежащими удовлетворению претензии на сумму до 2000 драхм. Ген. Абрамов положил резолюцию на составленном мною докладе: «Уплатить, когда будем уезжать с острова», что в переводе с канцелярского языка на общежитейский означало «после дождичка в четверг».
На Лемносе, с наступлением весны, казаки обогрелись, вымылись наконец, но не наелись.
Чистым бельем снабдил Мак-Нэб, маленький человечек, но имевший в своем распоряжении большие склады. Его не сердило то, что большинство его подарков перепадало к грекам за «драхмоны», что казачье начальство при официальных торжествах нередко позабывало про него, что не раз по ночам любители «попартизанить» вторгались в его владения и экспроприировали в свою пользу целые тюки имущества. Флегматичный янки щедрой рукой сыпал добро на казаков: то через их начальство, то через учреждения Земского Союза, то и непосредственно.
Земский Союз организовал за счет американцев разные мастерские, питательные пункты, где подкармливались слабые, театры, курсы французского языка и т. д. Высшее военное начальство ненавидело эту самодовлеющую организацию, завидуя ее хозяйственным операциям, которые она перехватывала у него. Вырывала лакомый кусок изо рта. Развращенные в период гражданской войны, не чувствуя над собой никакого контроля и не боясь никакой ответственности, военные хозяйственники знали, как надо вести при теперешних условиях хозяйственные операции.
— Самая первая теперь у нас забота та, чтобы не умереть с голоду. Для этого надо подкармливаться. Чтобы подкармливаться, надо воровать.
Такую программную речь сказал своим подчиненным интендант донского корпуса полковник Чекин, вступая в эту должность после того, как его предшественник ген. Гаврилов, подобно своему предшественнику ген. Осипову, сбежал в Константинополь с казенными турецкими лирами.
О мудром наставлении полк. Чекина своим подчиненным меня информировал один из последних, старый чиновник Павлов.
