Возвращаясь к Г. С. Сечкину, скажу, что, узнав историю его жизни, я познакомился с мытарством простого советского человека, много раз виновного, но и безвинного; оболганного и агрессивного; в свое время обидевшего многих людей, принесшего им зло и на своей шкуре прочувствовавшего добро и зло своего отверженного мира и нашего судоустройства. Пройдя пять кругов ада, этот обаятельный человек, как ни странно, остался жив и даже не потерял обостренного чувства веры в справедливость.
Я тешу себя мыслью, что знаю правоохранительную систему СССР, знаком со многими прокурорами и судьями. С уважением отношусь к ним и уверен в их достойном, непорочном прошлом. Но, несмотря на такую опору, таких советчиков, я не смог довести до благополучного завершения дела Г. С. Сечкина.
Г. С. Сечкин - личность неоднозначная. В нем сконцентрировалось зло и добро нашего времени. В его делах многое осталось за кадром. Отношение к Г. С. Сечкину как к личности, в которой каждый мог найти то, что его больше привлекало: порок или доброту, - нередко диктовало необъективность. По отношению к нему чиновники часто вели себя несправедливо. Они видели в Г. С. Сечкине рецидивиста, которого нужно было запрятать подальше. По мнению ряда чиновников, если человек сидел в местах лишения свободы, тем более трижды, то четвертый раз его можно сажать, не вдаваясь в подробности. Им наплевать на презумпцию невиновности, они не верят, что человек может стать иным и переосмыслить свое прошлое. Но, проводя свою субъективную линию, официальные лица не любили оставлять в документах порочащие их следы.
Пятьдесят на пятьдесят, что человек, однажды отсидевший в местах лишения свободы, в нашей стране обречен занять место в рядах изгоев. Понять ожесточенность чиновников можно, они не всегда были жестокосердными. Начиная работать, пытались верить человеку, проявлять гуманность. Их обманывали, создавали им проблемы. Со временем они понимали, что большая часть людей, переступивших закон, способна совершить новые преступления. И ожесточались.
Читая газетные сообщения о задержании в крупных городах России «авторитета» или «вора в законе», мы узнаем, что причиной задержания послужил пакетик с маковой соломкой или несколько патронов, найденных в его карманах. Это достаточное основание для задержания, особенно если этого человека задержать очень нужно или очень хочется. Художественная литература убеждает, что в США или в Западной Европе полицейские специально подбрасывают такие вещдоки, чтобы появился повод для ареста. У нас, конечно, все по-другому. У нас все по-честному! Никто никому ничего и никогда не подбрасывает. Это рецидивисты мельчают. Попадаются на дозе.
А если серьезно, то на редкого известного преступника у правоохранительных органов нет оперативного компрометирующего материала. Но далеко не все донесения агентов прокуратура или суд смогут учесть - в законе по этому поводу есть ограничения. Вот и мечется творческая мысль оперработников, как задержать того или иного авторитета, не открыв причины задержания и не подставив людей, поделившихся информацией. Отсюда и задержания с пакетиком соломки или со ржавым нетабельным наганом. Очень нелегко собрать оперативный, а тем более следственный материал на крупного преступника. Сам он редко грабит, убивает или вымогает. Для этого у него есть подчиненные, которым он дает указания с глазу на глаз, не оставляя следов на бумаге. Отсюда вывод: недорабатывают законодатели, на которых, в свою очередь, оказывают давление принципы демократии.
Счастливой судьбу любого бывшего заключенного, оказавшегося на свободе, не назовешь. Участковому он мозолит глаза, вызывает всяческие подозрения, и тот не знает, куда его сбагрить. В райотделе милиции его держат на оперативном учете. На приличную работу битые кадровики его не берут: образование у человека, освободившегося из мест заключения, как правило, ниже среднего, рабочей квалификации нет, а сюрприза можно ждать в любой момент. Денег до первой зарплаты, которая будет неизвестно когда, никто не дает. Вот и барахтается отверженный, пока снова не загремит за решетку. За дело посадят или в соответствии с поговоркой: был бы человек, а статья найдется.
А Генрих Сечкин чем лучше? Для Несчастья все люди одинаковы, не попадайся под горячую руку. Тем более с послужным судебным списком Г. Сечкина. Честно говоря, я понимаю тех, кто, прочитав все судебные приговоры Г. С. Сечкина, относился к нему недоверчиво.
Дитя военного времени, Генрих Сечкин поначалу ничем не отличался от своих голодных и обозленных ровесников. Они мечтали поскорее встретить своих отцов и старших братьев, воевавших на фронтах Великой Отечественной войны. С их возвращением связывали свое будущее благополучие. Хорошая жизнь для того поколения - это победа на войне, это родные люди, вернувшиеся с фронта живыми и здоровыми, это значит жить в тепле, быть сытым и ходить в нелатаной одежде. Мечты не мешали учиться в школе, подрабатывать на железнодорожном товарном дворе, попутно по мелочи приворовывать и хулиганить. Последнее - от нищеты, от избытка молодости и отсутствия жизненного опыта.
Каждый третий из поколения, родившегося в тридцатых - сороковых годах, прошел тюрьму, лагерь или побывал под следствием. И не за вскрытые сейфы и похищенные миллионы, а иной раз за украденные ящик консервов или мешок зерна. Такова горькая статистика послевоенной державы. Россия по части лишения свободы - страна, ни с каким иным государством не сравнимая. При И. В. Сталине лагеря были переполнены, вроде бы дальше некуда. Но вот пришла демократическая перестройка девяностых годов, и в лагерях России оказалось куда больше заключенных, чем было в последние годы во всем Советском Союзе, - миллион сто тысяч человек. Вот тебе и демократы-ушкуйнички! Вдумайтесь! В те годы, когда, напустив туману, эти правозащитнички захватили власть в стране, в одной только России в следственных изоляторах, в тюрьмах и лагерях ежегодно находилось по миллиону сто тысяч человек.
То есть, дорвавшись до власти, демократический режим оказался значительно кровожаднее советской власти. Он затолкал за решетку огромное число людей. В те же годы демократические перестройщики первой волны, крупные и мелкие (у них тоже есть паханы и шестерки), собирались в телевизионных студиях и сентиментально, со слезой пели зэковские песни. Это было высшим проявлением демократического единения с народом. Вечерами с чувством пели с телевизионных экранов народные зэковские песни, а днем в кабинетах власти раздевали этот народ похлеще, чем бывалые грабители. За всю историю Советского Союза и России все преступники страны вместе взятые не украли и сотой части того, что умудрились спереть медвежатники-демократы, завернувшие орудия взлома в нормативные документы, которые сами и составили. И многих ли из этой преступной группы вы видели на судебной скамье?
