А теперь позволю себе отступление (здесь без него не обойтись): возвращаясь к советской поре, ненависть официальных руководителей тогдашней культурной жизни распространялась не только на творцов авторской песни — Окуджаву прежде всего, как ее родоначальника в стране последних 40 лет ушедшего века. Но и на театральных режиссеров, на художников, литераторов… во всех этих случаях достаточно было — закрыть пьесу, рассыпать набор готовой книги, а то и — бульдозерами их! По этому поводу написано достаточно и сказано немало. Мысль расхожая, трюизм.
Мне же хотелось обратить внимание на один существенный аспект традиции авторской песни — протестный. Не случайно в американской прессе, знакомя широкого читателя с личностью Окуджавы, его сравнивали с Бобом Диланом. И все же, сравнение с известнейшим американским бардом справедливо лишь отчасти — если говорить о популярности, о творческой самобытности. Протест же — нечто иное: понятны его различия в США и в советской России.
В первом случае — он открытый, не нуждающийся в эвфемизмах: Бобу Дилану, например, очень не нравились, скажем, действительно существующие несправедливости в обществе, сформированном капиталистическим устройством страны, ему не нравилась война Америки во Вьетнаме. То же — Джоан Баэс, «Кингстон трио» (кстати, все трое исполнителей выходили на подмостки с гитарами). В нашем же случае авторская, еще ее называли самодеятельной, что априори снижало уровень и значительность жанра — песня являла протест самим фактом своего появления.
И теперь в этой связи спросим себя — но что же побуждает множество покинувших родину сохранять привязанность к бардовской песне, в том числе (может быть, даже главным образом) молодежи, в том числе и оставивших страну в сравнительно недавние годы — когда, казалось, традиция там умирала (Булат Шалвович отмечал это именно такими словами). Казалось бы, все в стране стало дозволено и нет причины для протеста, тем более, молчаливого — то же и с авторской песней — в России, живо осваивающей не обязательно лучшие черты Запада: но вспомните лица людей, не попавших на фестивальный концерт в Вахтанговский театр в июньские дни этого года.
Они стояли у огромного экрана, запрудив Старый Арбат, примыкающий к театру. Они шевелили губами, вторя словам, доносившимся из динамиков, транслировавших песни Булата, исполняемые на сцене.
Я не знаю нынешнюю судьбу «Грушинского» фестиваля, собиравшего в свое время тысячи людей — авторов и исполнителей своих песен, их поклонников. Но в чем, к сожалению, Окуджава оказался прав — современная бардовская песня в России становится явлением эстрады, — он и это отмечал…
И теперь о США: здесь традиция эта, соглашаясь с Окуджавой в оценке состояния бардовской песни в России, не так давно отмечал А. Городницкий, не только сохранилась, но получила дальнейшее развитие и новое осмысление. Здесь проводимые энтузиастами бардовского движения фестивали, как правило, загородные — с ночевкой, словом, в лучших устоях когдатошних российских слетов, и они собирают по тысяче и больше человек. Да, конечно, аудитория концертных выступлений бардов — скромнее, но она существует!
Итак — Окуджава.
Теперь самое время обратиться к роли Окуджавы в этом феномене, но сначала несколько слов из культурной жизни в новейшей истории российской эмиграции в США.
Я пытался найти причины тому в беседах с энтузиастами, а в каких-то случаях — с организаторами бардовского движения в русской Америке. С Анатолием Штейнпрессом, в частности. Все они отводят первенствующую роль Окуджаве — не Галичу, не Высоцкому (я здесь перечисляю тех, кого уже нет с нами), тоже безусловно почитаемым. Здесь уместно отметить, что приезжающие к нам Городниций, Ким, Никитины — сохранили свою аудиторию.
Выступления Окуджавы в Штатах с конца 70-х прошли во многих городах и собрали десятки тысяч — главным образом бывших жителей Союза (но и представителей университетской аудитории), что стало дополнительным стимулом и поддержкой зародившегося массового бардовского движения.
Бывало, гастроли в Штатах нынешних российских звезд, и даже суперзвезд, срывались — билеты не продавались, залы пустовали. И сейчас бывает…
И никогда, подчеркиваю, подобного не случалось с названными выше корифеями авторской песни. Мне, во всяком случае, слышать такого не приходилось.
Можно, конечно, задаться вопросом: а зачем, собственно, все это — слеты, концерты, а теперь даже отборочные комиссии, предшествующие им? Времени отнимает много, капитал не приносит — да для души! Сохранить же ее цельной не всегда удается нам, попавшим в новый мир, жестокий и не всегда справедливый, обрушивающийся на новичка неожиданно, повседневные заботы, управиться бы с ними — а авторская песня и создателям ее и, так сказать, потребителям в этом помогает. Вот зачем, даже на фоне чудес развлекательной индустрии Запада вообще, и американской в частности, может быть, самой мощной в мире и всеохватывающей, остается жить русская авторская песня.
Исходя из сказанного выше, получается, что Окуджава здесь очень при чем…
Немного истории и фактов.
Только в Калифорнии ежегодно проводятся слеты — в Южной и в Северной порознь (и там, и там), число участников близко к тысяче человек. Но и объединенные — общекалифорнийские. В Нью-Йорке — по несколько тысяч человек — и это дважды в год!
Сначала туристские песни, альпинистские, песни геологов: в 60-е годы это было как бы продолжением старостуденческих песен. Везде запрещалось, о зале, хоть бы и самом скромном, клубном, и мечтать было нечего, а в экспедициях, у костра — было можно. Сейчас, похоже, этот вид песни перерождается — в лирические, проблемные, философские зарисовки, юмористические — все это происходит и здесь. Конечно, все они разного уровня. Текст может быть облегченный, но смысловая его нагрузка велика — и рождаются простые фразы, и здесь следом за Окуджавой: «Из окон корочкой…».
Первые объединения калифорнийские: «Камин», «Надежды маленький оркестрик»… О них мне напомнил Толя Постолов, да я и сам помню их основателей, приносивших в редакцию сообщения о вечерах авторской песни, и Толя был в их числе — сам бард незаурядный: когда Окуджава с семьей останавливался в моем доме, Толя и Зина (они порознь не поют — только дуэтом) показали ему несколько своих песен, и Булат слушал их внимательно и заинтересованно.
Многие факты, ранее мне неизвестные, я почерпнул из беседы с ним: например, первые попытки объединить в Нью-Йорке энтузиастов бардовской песни — это был конец 70-х, начало 80-х. Создалась группа: Либединская, только что оказавшаяся в эмиграции, художник Анатолий Иванов — он писал хорошие песни, Постоловы. Сначала в кафе «Русский лес» — тоже одно из первых в городе.
