Василий Головнин - Записки капитана флота

Между прочим его превосходительство упоминает о посылаемых от него подарках, состоящих в золотых часах и красном казимире, которые он просит матсмайского губернатора принять в знак соседственной дружбы. Притом говорит, что господин Рикорд имеет у себя другое к нему письмо, благодарительное за наше освобождение, которое приказано ему тотчас, коль скоро нас освободят, вручить матсмайскому губернатору. В окончании же письма упоминается, что при оном приложены маньчжурский и японский переводы, но японцы нам сказали, что здесь нет у них маньчжурского переводчика, а в японском переводе многих мест они понять не могут, и потому непременно им нужно иметь наш перевод, которым мы занимались более двух дней. Прежде японцы и копий с русских бумаг у нас не оставляли, а ныне оригинальное письмо иркутского губернатора, то есть самая важная бумага, из России к ним присланная, была у нас двое суток, даже и на ночь у нас оставалась. В этом мы находили хороший признак.

Когда же мы его совсем кончили, то переводчики представляли оный губернатору, потом опять принесли к нам спросить на некоторые места объяснения. Они очень хвалили содержание сего письма, только одно место в оном не нравилось японцам, а именно, где упоминается, что Его Императорское Величество приписывает вероломный против нас поступок японцев самовольному действию кунаширского начальника, учиненному против воли японского государя. Сие, конечно, не могло им нравиться, ибо они сами в своей бумаге признали и нам сказывали, что мы взяты по повелению правительства. Сначала, как нас взяли, японцы притворялись, что кунаширский начальник употребил против нас коварство сам собою, к великому неудовольствию их правительства, но после признались, что он, как и все прочие начальники приморских мест, имел повеление, буде русские корабли появятся у их берегов, стараться обманом или силою захватить их.

К крайнему моему сожалению, должен я опять говорить о господине Муре. Бумагу господина иркутского губернатора он называл дерзкой, обидной для японцев, а подарки его столь маловажными, что они годились бы только для какого-нибудь малозначащего японского чиновника. К счастью нашему, японцы свезенные на берег господином Рикордом подарки из любопытства оставили на время у себя и часы приносили к нам на показ. В них был редкий механизм, для японцев удивительный и непонятный: когда заведешь в них особенную пружину, то польется изображение воды, и лошадь начнет пить, поднимая и опуская голову несколько раз. Тогда и господин Мур уверился, что сей подарок не так-то маловажен, как он представлял его. Японцы же уверяли нас, что о часах такой редкой и удивительной работы они никогда не слыхивали.

По окончании всех изъяснений о переводе губернаторского письма переводчики предлагали господину Рикорду прислать на берег то благодарственное письмо, о коем господин иркутский губернатор упоминает, но мы им на сие сказали, что это дело невозможное, ибо господину Рикорду предписано вручить сие письмо матсмайскому губернатору уже по освобождении нашем, и потому он не смеет отдать оного, пока мы еще находимся в руках японцев. Переводчики возражение наше тотчас признали справедливым и более уже о письме не упоминали.

Между тем Такатай-Кахи, которого японцы употребляли для словесных сношений с господином Рикордом, привез своим одноземцам новость, а они нам сообщили, что Москва действительно была взята и сожжена французами, которые, однако, после с великим уроном принуждены были бежать из России. Столь неожиданная весть крайне нас удивила; мы с нетерпением желали знать, как все сии странные происшествия случились, почему, с позволения японцев, написал я к господину Рикорду записку, чтоб он прислал к нам газеты. А на другой день переводчики доставили нам присланный с «Дианы» журнал военных действий и несколько писем на мое имя от разных моих знакомых и родных. Я тотчас объявил переводчикам, что писем своих я распечатывать и читать не хочу, а просил Теске запечатать их в один пакет и отослать обратно на корабль. Переводчики похвалили мое намерение и согласились доложить о моей просьбе начальникам.

Мне, так же как и им, известно было, что если бы я письма сии распечатал и прочитал, то надлежало бы со всех списать копии, перевести их на японский язык, и потом все это вместе отправить в столицу. После переводчики мне объявили, что теперь уже до освобождения нашего писем моих назад послать начальники не соглашаются, но запечатали их в один пакет за своими печатями, который прислали ко мне с тем, чтобы я хранил его у себя, не распечатывая, пока не приеду на корабль. На сие условие я охотно согласился. Что же принадлежит до журнала, то мы с нетерпением его читали; он заключал в себе происшествия от вступления неприятеля в Россию по самую кончину светлейшего князя Смоленского.

Японцы также нетерпеливо желали знать, каким образом случился такой чрезвычайный оборот, и просили нас перевести им описание важнейших военных действий. Когда мы им изъяснили, что французы были окружены в Москве, принуждены оттуда пробиваться силой и что вся почти их армия погибла в России, то они вдруг захлопали в ладоши, похваляя князя Смоленского и говоря, что он все сделал прямо по-японски, ибо их правило войны предписывает заманивать неприятеля как можно далее внутрь земли, сбирая между тем со всех сторон людей, и потом окружить его.

3 октября дозволено нам было в первый раз видеть Такатая-Кахи; он пришел к нам с переводчиками, возвратясь с «Дианы». Сей почтенный старик не умел говорить по-русски, но объяснялся с нами на японском языке посредством переводчиков. С величайшей похвалой и сердечной благодарностью относился он о поступках с ним господина Рикорда, офицеров «Дианы», служителей и вообще всех русских, которых он знал в Камчатке. Видев человека, недавно приехавшего из России, мы хотели бы много кое о чем его спросить, но он не был в состоянии удовлетворить нашему любопытству, потому что обстоятельства, для нас важные, а ему чуждые, не могли доходить до его сведения. Расставаясь с нами, он просил меня уведомить господина Рикорда письмом, что он с нами виделся. На сие я охотно согласился, а он взялся лично доставить к нему мою записку.

Наконец переводчики по повелению своего начальства объявили нам, что губернатор бумаги, привезенные господином Рикордом, находит совершенно удовлетворительными, почему и решился нас освободить. Но прежде, нежели последует отправление наше на «Диану», я должен на берегу иметь свидание с господином Рикордом, и вот для чего именно. Так как я уже знал строгость японских законов и точность, с каковой они их исполняют, а также отчасти и обыкновения японцев нам были известны, то и надлежало мне лично объяснить господину Рикорду следующее.