19 мая в театре «Метрополитен» в Сиэтле состоялась премьера спектакля «Кокетка». Журналисты атаковали игравшую крошечную роль юную актрису, скрывавшуюся под сценическим псевдонимом Энн Кёрби. «Откуда вы знаете, что я — это Гвин? — спрашивала она. — Нет, я не хочу говорить об этом. Не думаю, что моя тетя одобрит это».
Мэри, которая играла в пьесе главную роль, сама вступила в разговор с репортерами: «Она ведь еще школьница, и мы не хотели портить ей детство». Она взяла Гвин в Сиэтл как счастливый талисман. И кажется, это сработало. Пикфорд так бурно аплодировали, что она не выдержала и расплакалась. «На всем протяжении спектакля Мэри играла превосходно», — писал один критик, а другой уверял, что она унесла его в «сказочную страну». Все считали, что такой теплый прием дает ей все шансы на триумфальное возвращение на Бродвей. Но Пикфорд не придала статьям критиков особого значения, посмеялась над «Кокеткой» и заявила, что ни она, ни Гвин не знают, чем будут заниматься в будущем. «Это не ее дебют, — улыбалась она, — и не мое возвращение».
Ничто не мешало Пикфорд организовать с «Кокеткой» небольшие гастроли по северо-восточному побережью с остановкой в Ванкувере (такое турне планировалось, но Мэри потеряла самообладание и отказалась от него). Пикфорд могла бы поставить пьесу под названием «Вдова наполовину»; она написала небольшой роман под этим названием, и ее соавтор, Белл Бюрнс Громер, встретилась с ней в Сиэтле, чтобы обсудить этот проект. Но «Вдова наполовину», изданная в августе, казалось, была ориентирована скорее на немое кино, чем на сцену. Это кошмарная стряпня из всевозможных эротических клише и обращений к Дугласу Фэрбенксу. Днем героиня романа по имени Коралли, очень напоминающая Пикфорд, являет собой образец скромности, нежности и материнской любви. Но вечером она — Коко, стройная и дерзкая девушка из шоу, принимающая мужчин в неглиже. Она обвораживает Камилио, итальянца с темными глазами и ироничным взглядом; он напоминает не Фэрбенкса, а Рудольфа Валентино, которого муж Мэри когда-то отваживал от Пикфэра. «Я был дураком, — говорит Камилио, обнажая перед Коко свою душу. — Полагаю, тебе нравится, когда мужчины признаются тебе в том». Но когда в ответ Коко открывает Камилио свою подлинную суть, он приходит в восторг. Роман заканчивается тем, что Камилио заключает Коралли в объятия. Словно по наитию, Фэрбенкс прибыл в Пикфэр.
По словам Мэри, это был наиболее странный и чрезвычайно волнующий момент в их отношениях. Он приехал в Калифорнию, чтобы воспрепятствовать разводу. «Я помню, как меня шокировал его приезд. Он был по-прежнему жизнерадостен и находился в хорошей физической форме, но что-то в нем сломалось. Казалось, Дугласа покинул его дух. Прежде я всегда чувствовала, о чем думает Фэрбенкс и что он чувствует. Я умела читать его мысли по выражению лица». Теперь ее «сердце плакало», но она отторгала его.
Фэрбенкс не сдавался и прибегнул еще к одному способу. Он вернулся в Англию и послал Бет телеграмму, которую та должна была вслух зачитать Мэри. Телеграмма состояла из двухсот слов: он умолял жену принять его, клялся ей в любви, писал, что готов встать на колени. Бет зачитала телеграмму Пикфорд, но она осталась неумолима: «То, что я знала о Дугласе, это одно, но когда об этом узнает весь мир».
По мере того, как близился день вынесения окончательного приговора суда, близких друзей Мэри охватили сомнения. Они не могли себе представить, что такой идеальный брак мог когда-либо разрушиться. Но хотя Пикфорд и Фэрбенкс все еще любили друг друга, они становились жертвами обстоятельств.
10 января 1936 года Мэри, наконец, получила разрешение на развод. В тот вечер Фэрбенкс обедал в нью-йоркском ночном заведении под названием «Конни Инн». Рядом сидела Адель Астер, сестра танцовщика Фреда Астера. Дирижер оркестра, разглядев Фэрбенкса в свете свечей рядом с высокой красивой женщиной, объявил, что следующая вещь прозвучит в честь Сильвии. На глазах у изумленных посетителей Фэрбенкс внезапно встал из-за стола и стремительно покинул зал еще до того, как заиграла мелодия.
Он признавался брату, что словно бы по-новому открыл для себя Мэри. Он называл ее своей «единственной любовью». Впервые за последние годы он увидел все в ясном свете. Он поедет в Лос-Анджелес и вернет себе жену. Фэрбенкс устал и чувствовал себя совершенно разбитым, но он обрел цель, и она вернула ему трезвость сознания.
Теперь он каждый день наведывался в Пикфэр и возил свою бывшую жену кататься на автомобиле, как в первые месяцы их любви. Мэри была добра, рассудительна и просила дать ей время. Она отказалась принять от него в подарок бриллиантовый браслет. А однажды отказалась принять его самого. Тогда Фэрбенкс навестил сына и свою племянницу Мэри Маргарет Фэрбенкс, дочь Джона, проводивших ту зиму в доме на берегу в Санта-Монике. «Он говорил о том, что хочет поселиться на вилле в Риме и читать там книги», — вспоминала она. Вечерами Фэрбенкс любил пофилософствовать: «Если вы объехали весь мир и все повидали, вам больше некуда и не к чему стремиться». Такие разговоры тревожили его племянницу. Еще больше они беспокоили Мэри Пикфорд. «Почему бы нам не уехать вместе, — предлагал он ей, — и не поселиться где-нибудь в Швейцарии? Или, если хочешь, построим ранчо; мы ведь всегда мечтали об этом». Пикфорд снова ответила ему отказом.
Постепенно он начал сознавать, что ничего уже не вернешь. В феврале 1936 года Фэрбенкс сел на поезд и отправился в Нью-Йорк. На каждой станции он посылал жене телеграммы. Джей Ар, который сопровождал его, не помнил содержания этих посланий, но помнил их тон. Фэрбенкс умолял жену о прощении, брал на себя вину не только за свои, но и за ее ошибки. Он часами сидел один в своем купе. Прибыв в Чикаго, он наведался в офис «Юнайтед Артисте» и спросил, не было ли для него телеграммы из Калифорнии. Выслушав отрицательный ответ, он заказал телефонный разговор с Пикфэром, но мажордом сказал, что хозяйки нет. Когда Фэрбенкс сел в экспресс и продолжил путь в Нью-Йорк, им овладела депрессия.
В Нью-Йорке сын старался развлечь отца, насильно заставляя его ходить на бродвейские шоу. Когда люди узнавали актера, он отводил глаза и старался улизнуть. Джей Ар с тревогой наблюдал за тем, как отец на глазах превращается в неврастеника. Он немного успокоился, когда Фэрбенкс вдруг пригласил его вместе позавтракать и обсудить совместную работу в кино. Для молодого актера, который вырос на фильмах Фэрбенкса и, просматривая их, с восторгом думал: «Это мой отец!», такая перспектива казалась захватывающей.
Появившись в отеле Фэрбенкса на утро, Джей Ар попросил администратора позвонить в номер отца. «Ваш отец выехал», — ответил администратор.
