Заниматься кабаре безумно интересно, так как это маленький и к тому же мобильный театр. А театр интересен сам по себе, ведь он живой и, несмотря на то, что пьеса одна и та же, каждый день там все происходит иначе. Сегодня актер так расставил акценты, завтра по-другому, в зависимости от настроения и от публики. Театр — энергетическая вещь. Но мне лично всегда хотелось заниматься театром не драматическим, а таким… облегченным. Что я и делаю, понимая, что юмор — дело серьезное. В кабаре только видимость легкости. На самом деле это серьезный труд и, что самое обидное, не все здесь зависит от ведущего. Здесь все завязано на импровизации, и если среди артистов кто-то напился, кто-то подрался, кого-то бросил муж, кто-то ушел от жены к другому мужчине, то программе — хана. Сегодняшней программе. А завтра — завтра будут взлеты или падения, кабаре — вещь непредсказуемая.
* * *
Итак, пусть и в таком не до конца идеальном варианте, но место моей постоянной дислокации постепенно становилось самым модным местом в городе. В Питере был моден интеллектуальный юмор, и Трахтенберг стал в нем апофигеем, героическим фетишем города-героя. Туристам говорили, что днем нужно посетить Эрмитаж, а вечером пойти послушать Трахтенберга.
Стиль моей программы (впрочем и любой другой) подразумевает, что и атмосфера в клубе должна ему соответствовать: и кухня, и интерьер, и персонал… Поскольку на сцене все называется своими именами (то есть, жопа жопой, а морда мордой и никак иначе), то и с залом все должно быть в гармонии. Ни дорогой хрусталь, ни французская кухня с ее сложными вычурноиноземными названиями не прокатят. Названия блюд тоже являются продолжением программы: мясные рулетики должны называться «хуйнюшками», форель — «пиздикляусом», суп «бодягой» и т. д. и т. п. И, конечно, было бы дико, если бы эти блюдищи подавали вышколенные официантки в строгой униформе с именами Елизавета, Анастасия… Одеты они должны быть тоже по-простецки и звать их должны также — Стопарик, Жопа, Грымза, Лапоть. А уж какие имена — такие и девки.
Вот поэтому, когда человек приходит в мое заведение, его удивляет все. Он окунулся в атмосферу юности, когда он с мятой трешкой в кармане приходил в ресторан, а халдей ему говорил, ну че будем пить? Самое дешевое? Пиво и водку? А сейчас он может себе позволить все заведения, но иногда ему хочется хамства-лайт, по отношению к нему, конечно. И, конечно же, на уровне игры.
Ты такой же, как и я. Мы такие же, как ты. «Ты к нам пришел. Если ты нам не дашь денег, то кто даст? Хочешь сказать, что у меня день прошел зря?…»
Наверное, сменится пара поколений, и такое кабаре не будет пользоваться спросом. Пока что оно существует за счет ностальгии. Мы все начинали с низов, политики и олигархи когда-то, совсем недавно, были бедными студентами и учеными. А ненормативная лексика — это язык, на котором говорили все, как в школе, так и во дворе.
На сегодняшний момент я являюсь единственным шоуменом, у которого есть свое клубное шоу. Остальные этого не могут. Поэтому так и ненавидят меня все эти «дроботенки» и «христенки». Они работают десятиминутный номер и не знают, что делать дальше. Ездят на концерты компаниями. Берут двадцать человек, каждый выходит на десять минут. За концерт дают двадцать тысяч, значит, у каждого только по тысяче выйдет. Заказчикам куда проще взять за десятку одного смешномена, болтающего два-три часа, еще пяток стриптизерок — и на тебе шоу!
— Здравствуйте. Заходите, раздевайтесь.
— Зачем раздеваться?
— Ну, как же, вы ведь ебарь-надомник?
— Конечно, нет! Я пиздун-собеседник.
Москва, закрытая вечеринка «Жабы и цветы»
— Добрый вечер, дамы и господа, леди и джентльмены, сэры и сэрихи. Меня зовут Роман Трахтенберг и моя фамилия переводится совсем не так, как вы подумали… — начал я с приветствия, отработанного за много лет.
Когда выходишь на сцену, в первую очередь нужно поздороваться, представиться и представить партнера, вместе с которым придется вести программу. Вообще, конечно, лучше работать без партнера, в одиночестве. Но сегодня выбирать не приходится. Я ведь не на сцене своего клуба, а на частной вечеринке, устраиваемой владельцами «заводов-пароходов» и их нерядовыми друзьями. Заказчики вечеринки захотели, чтобы вместе со мной на сцене была Машенька Малиновская. О ней я мало чего знаю, ну да какая разница. Люди заплатили немалые деньги и хотят, чтобы им было весело.
— Сегодня вечером мы работаем вместе с Манькой Малиновской! — весело сообщаю публике и поворачиваюсь к девушке, — Манечка, скажи что-нибудь.
Секундная пауза, во время которой моя… гм «коллега» набирает в легкие воздух. И в зале вместо «здрасти» раздается романтическая фраза: «Пошел на х…!»
От неожиданности публика замолкает. Многие подняли головы, оторвавшись от стаканов. Такого поворота событий никто не ожидал.
— Машенька, ты обалдела? Ты чего в микрофон материшься? — меня, конечно, матом не удивить. Я тоже так умею, еще и похлеще. Только оскорблять-то зачем.
— Пошел на х…! — еще раз «изысканно» подрезает она.
Одного взгляда на «теледиву» хватает, чтобы понять, насколько Машенька пьяна: густо накрашенные глазки совсем остекленели, жирно намазанный ротик скривился, напудренный носик съехал набок. Интересно, что человек может сказать в таком состоянии?
Я рада вас приветствовать! Я с вами! Давайте зажигать! — вопит она в микрофон текст, заимствованный, наверное, у диджеев подростковых вечеринок. И снова поворачивается ко мне. — Пошел на х…!
Публика под такой призыв «зажигать» не спешит, здесь все давно выросли из школьной формы. Им интереснее, как буду реагировать я. А уж про грудастых блондинок столько сказано в мировом фольклоре: избитый персонаж. А эта еще и пьяная.
— Манечка, ты не пей больше. М-да, лично я знаю три стадии опьянения женщины. Первая, когда она кокетливо хихикает: «Какая я пьяная! Какая я пьяная!» Вторая, когда она заявляет: «Кто, бля, пьяная?!» И третья, когда на вопрос таксиста, куда ехать, она отвечает: «А тебя это ебет?» — комментирую я состояние Малиновской.
Не новый, но эффектный анекдот неизменно вызывает смех. А сейчас он еще и подкреплен «наглядным пособием». Неудивительно, что в зале заржали и зааплодировали.
Маня гневно поворачивается ко мне, судорожно открывает ротик, но сказать ничего не может. Ничего остроумного не приходит в ее светлую голову. Девушка даже в принципе не способна на какие-либо пикировки на сцене (если текст заранее ей никто не подготовил), а своих заготовок у нее нет, так что повернуть разговор в выгодную для себя сторону она не в силах. Однако это не мешает ей считать себя звездой разговорного жанра и запрашивать за свое появление огромненькие суммы.
