Излишне вновь пересказывать здесь события, так прекрасно описанные автором «Истории консульства и империи». Упомяну только о тех фактах, которые не могли дойти до сведения этого автора, а также выскажусь по тем вопросам, в которых я расхожусь с Тьером. Сделаю pro не без сожаления. Тьер относился ко мне очень снисходительно, я сказал бы даже, что он выказывал мне большое расположение, которое живо трогало меня, и мне хочется выразить ему здесь мою благодарность.
Из Берлина император направился в Веймар, где хотел навестить свою сестру. Старый великий герцог был еще жив; несмотря на преклонные лета, он все еще был полон жизни и сил. Хороший наездник, он когда-то проехал верхом большое расстояние от Карлсбада до Веймара. По-видимому, он хотел подражать своему предку, отличившемуся в Тридцатилетней войне.
В Веймаре нас приняли с истинным радушием. Там мы познакомились с некоторыми знаменитыми писателями: Гейне, Шеллингом, Гердером, Виландом, жившими при Веймарском дворе, и затем продолжали путь, так как Александр торопился приехать в Ольмюц, где его ожидал император Франц. Этот монарх, на долю которого выпали наибольшие лишения и опасности, старался утешить своих союзников, указывая на то, что ему уже приходилось переживать подобные бедствия, но он не поддался им.
Короткое пребывание в Ольмюце ушло на переговоры относительно предстоящих действий. Полковник Вейротер, назначенный начальником генерального штаба, провел с нами некоторое время в Пулавах и сумел приобрести большое влияние на образ мыслей Александра. Это был очень храбрый и сведущий в военном искусстве офицер, но, как и генерал Макк, слишком полагался на свои часто сложные комбинации и не допускал мысли, что они могут быть разрушены ловкостью врага. Пребывание в Ольмюце Вейротера и Долгорукова, пыл которого действовал заразительно на императора, немало способствовали его воодушевлению. Тем временем приехал граф Кобенцель. Он проронил несколько неосторожных фраз о том, что в трудные минуты монархам необходимо становиться самим во главе войск.
Император решил, что в этих словах заключался совет или, быть может, упрек. Не обращая больше никакого внимания на наши советы, он не придавал значения нашим настоятельным указаниям на то, что его присутствие при армии лишит Кутузова возможности осторожно руководить действием войск, чего приходилось опасаться в особенности ввиду робкого характера Кутузова и его привычек придворного. Итак, император отправился к армии. Я же задержался на несколько часов в Ольмюце для отсылки корреспонденции. Окончив это дело, я также пустился в путь. В нескольких милях от Ольмюца мне повстречался император Франц и его свита, завтракавшие на траве. Император пригласил и меня к завтраку, но я отказался, спеша присоединиться к Александру. Проехав добрых четыре мили, я добрался до Вишау, который был уже занят русскими войсками. Они только что одержали небольшую победу над одним французским отрядом, который, отступая, оставил нескольких пленников. Император двинулся вперед. Вся главная квартира торжествовала. Теперь шел вопрос о том, что предпринять по отношению к французской армии. Наполеон подошел к Брюнну; его аванпосты шли параллельно с нашими. Я нашел императора почти у самых передовых постов, окруженного военной молодежью и очень довольного одержанной им при Вишау победой.
Обсуждался вопрос, следовало ли движением налево подойти к эрцгерцогам Карлу и Иоанну, отодвинув принца Евгения к Италии или же было бы удобнее повернуть направо и соединиться с прусской армией, которая должна была в определенный момент принять участие в действиях союзных армий. Верх одержало первое мнение. Здесь сказалось влияние Вейротера и других австрийских офицеров.
Самым важным тогда было воздержаться от всяких наступательных действий, так как это могло вызвать опасные случайности. Надо было выждать время, пока подойдут эрцгерцоги и, главное, пока проявит себя Пруссия, двинув свою армию, весьма желавшую приступить к наступательным действиям.
Было сомнительно, чтобы Наполеон отошел от Брюнна, где находились его резервы и продовольствие. Если же бы он и сделал эту ошибку, русская армия все-таки должна была отказаться от сражения и отступить навстречу подходивший к ней подкреплениям. Император и его тогдашние советчики допустили большую ошибку, вообразив, что Наполеон находился в опасном положении и что он собирался отступать. Французские аванпосты, действительно, казались робкими и нерешительными: это поддерживало в русских войсках иллюзию, и с наших аванпостов ежеминутно приходили до несения, сообщавшие о готовящемся отступлении французской армии. Забыли о чрезвычайно важном значении настоящего момента и отдались всецело желанию не упустить такого прекрасного случая уничтожить французскую армию и нанести, как предполагали, решительный и роковой удар Наполеону.
Во время нашего флангового движения мы видели на высотах, скрывавших от нас французские позиции, офицеров, появлявшихся один за другим для наблюдения за нашим передвижением, которое выполнилось в полном порядке. Наша армия заняла желаемое положение, и мы могли теперь отступить в порядке и приблизиться к эрцгерцогам даже в случае, если бы Наполеон захотел нас преследовать, что было мало вероятно.
Первого декабря к Наполеону прибыл граф Гаугвиц с ультиматумом, в случае отклонения которого Пруссия должна была немедленно присоединиться к коалиции. В этот же день русский император утром получил письма Долгорукова, который щедро осыпал Александра похвалами, говоря, что он своим присутствием и доблестью подымает мужество войск.
Французская армия подавала все признаки скорого отступления. Поэтому у нас решено было наступать, чтобы воспользоваться положением врага. Хотя и не ожидали встретить сопротивления, все же на всякий случай решили определить движение каждого корпуса. Это было поручено полковнику Вейротеру, так как он прекрасно знал местность, которую много раз объезжал и даже измерял. Я не присутствовал при этих совещаниях, ибо был совершенно иного мнения. Я не знаю, был ли допущен к этим совещаниям генерал Кутузов, но если он там и был, то, конечно, его мнение во внимание принято не было.
Инструкции, которыми должен был руководствоваться каждый генерал, получены были ими, кажется, только утром второго декабря. Вечером первого декабря, в сумрачную и холодную погоду, император, окруженный наиболее приближенными лицами, шагом ехал по направлению к тому месту, где на следующий день должно было начаться сражение. Мы встретили отряд кроатов, которые затянули одну из своих национальных песен, протяжных и меланхоличных. Пение это, холод и хмурое небо привели нас в грустное настроение. Кто-то сказал, что завтра понедельник, день, считавшийся в России несчастливым; в тот же момент лошадь императора поскользнулась и упала, он же сам был вышиблен из седла. Хотя это приключение и окончилось благополучно, все же некоторые увидели в нем дурное предзнаменование.
