В доме на Экбёрс-вейл живет Надежда Даниловна Городецкая. Английский обычай давно превратил её в миссис Городецки, зачеркнув сложное для произношения русское имя и отчество. Ей под шестьдесят. Почти всю свою жизнь она прожила в Англии, увезенная из России ещё ребенком в самый канун революции. В юности, в ранние годы эмиграции она была тесно связана со многими русскими литераторами, убоявшимися надвигавшейся на Россию «смуты» и расставшимися с родиной. Шли годы, и эти связи становились слабее, а потом и совсем оборвались. Из Парижа она, выйдя замуж, переехала в Англию, в Оксфорд, после смерти мужа перебралась в Ливерпуль, получив место заведующей департаментом русского языка и литературы. Миссис Городецкая о прошлом говорить избегает. Конечно, ливерпульский университет ни в какое сравнение не может идти с Оксфордским, где ей посчастливилось провести почти десять лет. Но в Ливерпуле она стала профессором и уже три года возглавляет факультет. Три года назад был куплен дом в престижном районе города, и у крыльца его в одно из редких в её жизни мгновений внезапной чувствительности миссис Городецки посадила березку.
Свой дом Надежда Даниловна показывает с гордостью. Странный это дом. Не сразу можно определить, кто живет в его холодных стенах. Хозяйка называет его «типично английским» и демонстрирует его как образец, сочетающий черты британского интерьера с новейшими достижениями техники. «Британский интерьер» проявляет себя и в двухэтажной планировке дома, и в узкой крутой лесенке, ведущей к расположенным наверху спальным комнатам, и, конечно, в камине, в этом жизненном центре дома. Камин находится в гостиной, он выложен цветными изразцами и оснащен всем необходимым для языческого ритуала поклонения огню. Здесь длинные железные щипцы и ведерко для угля, совок и щеточка, помогающая содержать в чистоте каминную решетку, небольшой экран, который ставят перед пламенем, когда оно разгорается особенно сильна На каминной полке — часы, вазочка с несколькими усохшими стебельками и травинками. Перед камином — уютный диванчик, кресла. А то, что имеется в виду под «новейшими достижениями техники», воплощено в лучезарном облике новенькой электрической плиты, сияющей белизной своих стенок в углу кухни. Плита автоматическая, и ей твёрдо известно, когда жаркое будет вполне готово и в какой момент яблочный пирог можно считать испеченным.
Старинный камин и электрическая плита в доме одинокой женщины, не имеющей ни времени, ни стимула заниматься хозяйством, — соединение несколько парадоксальное. Ежедневное приведение камина в порядок начинается для миссис Городецки ранним утром, когда его зияющую пасть необходимо освободить от золы и остатков не прогоревшего накануне угля. И продолжается вечером, когда, вернувшись с работы, она, засучив рукава и одевшись в тёплый жилет, подбрасывает принесенный со двора уголь в его ненасытную глотку и это традиционное чудовище, обогревая, напоминает ей о неосуществившихся радостях семейной жизни. Электрической плитой пользоваться приходится редко — нет особой надобности: днем — ланч в университете, вечером ничего для себя готовить не хочется. Своих коллег миссис Городецки предпочитает приглашать в уютный ресторанчик по соседству с домой. Так удобнее.
Миссис Городецки считает, что ей повезло в Ливерпуле: пожалуй, ни в одном из известных ей английских университетов такие ответственные посты, как руководство целым факультетом, обычно не доверяют людям русского происхождения. Ей повезло, хотя работать трудно. Миссис Городецки не вдается в подробности, поясняющие причины этих трудностей.
Мы сидим перед камином в гостиной дома Надежды Даниловны. По убранству комнаты можно судить об интересах и вкусах хозяйки: портрет Пушкина, репродукции картин Боклевского, уставленные русскими книгами полки. В овальной рамке портрет Марии Волконской, о жизни и судьбе которой миссис Городецки хочет написать книгу. Она знает и любит русскую литературу, связывающую её с далекой и уже забытой во многом родиной Для меня странно звучит её речь, заставляя задуматься, в чем же её особенность. Она говорит певуче, неторопливо, очень правильно выстраивает фразы и некоторые слова произносит с непривычными для моего слуха ударениями — «библиотека», «волоса». Так говорили прежде в Петербурге. Она называет телевизор «телевизио», детский сад — «киндергартен».
С большим увлечением рассказывает миссис Городецки о своих поисках документов и материалов о жизни Марии Волконской, сестры Зинаиды. Собственно, больше всего её интересует обращение Марии в католичество. Уже несколько раз в поисках архивных документов побывала профессор Городецки во Франции и Италии. Ей удалось обнаружить несколько писем Марии, в которых та излагает свой символ веры и причины, побудившие её переменить религию. Но печататься трудно. Университетские сборники издаются редко.
И как-то вдруг, словно забыв о том, что ей «повезло», миссис Городецки переключается на разговор о трудностях жизни. Мария Волконская с её сомнениями и поисками истины отодвигается на задний план Образ этой мятущейся души, которой все же удалось обрести покой в лоне католической церкви, вытесняется проблемами бытового характера. Среди них первостепенное значение имеет вопрос о центральном отоплении. Сражение с камином удручает, требует много сил Сколько ни топи камин, он согревает лишь сидящих перед ним, в остальных комнатах зимой очень холодно. Правда, приобретено электрическое одеяло, и теперь, ложась спать, миссис Городецки подключается к электрической сети. Но все же спать под этим шедевром современной техники несколько неуютно, хотя фирма гарантирует своевременное автоматическое выключение тока как в ночное, так и в дневное время. Уж лучше бы центральное отопление. Тогда и в ванной комнате было бы тепло.
Миссис Городецки выглядит утомленной. У неё грустные глаза. Может быть, в глубине души Надежда Даниловна знает, что в её доме не станет намного теплее даже при центральном отоплении. Пора уходить. Дверь из гостиной ведет в холл. Здесь холодно. Узкая лестница ведет на второй этаж. Там темно и пусто. А на улице уже поздний вечер. Надвигающаяся ночная темень кажется после светлой комнаты совсем непроглядной. Но вот уже вырисовываются силуэты домов с высокими каминными трубами на крышах. У дома миссис Городецки белеет ствол березки. Не сгибаясь под холодным ветром, она поднимается вверх.
Деловой центр Ливерпуля, его Сити, примыкает к гавани. У причала, откуда через каждые двадцать минут отходит небольшой пароходик, перевозящий через широкое устье реки Мерсей пассажиров из города в его предместье Беркенхед, всегда многолюдно. По субботам и воскресеньям здесь, прямо на набережной возле самой пристани, как и в лондонском Гайд-парке, выступают ораторы. Сюда приходит гулять молодежь, дети бросают хлеб жирным чайкам; идет бойкая торговля леденцами, мороженым и бутылочками с кока-колой. Мостовая покрыта обрывками газет, обертками от конфет и побывшими в употреблении бумажными стаканчиками. В будни у причала людей ещё больше. С раннего утра и до вечера жители Беркенхеда устремляются в Ливерпуль; в ранние часы — рабочие, сразу же после восьми — студенты, а вслед за ними служащие, торопящиеся ровно в десять занять места в своих офисах. Днем поток пассажиров убывает с тем, чтобы к пяти часам вновь нахлынуть на широкий тяжёлый трап, перекинутый с набережной на почерневшую от времени и копоти пристань. Пароходик захлебывается свистками, но исправно справляется со своими обязанностями и ровно за десять минут пересекает реку.
