Гитлер понимал, что в случае начала химической войны союзники не преминут нанести ответный удар. Впрочем, качество и токсические свойства, по сути, устаревших боеприпасов, стоявших на вооружении антигитлеровской коалиции, оставляли желать лучшего. В войска поступили прорезиненные общевойсковые защитные комплекты, гарантировавшие защиту всего тела. По своей конструкции эти средства защиты были самыми совершенными в мире. Получив их, германские войска могли не бояться люизита и иприта, в то время как от их оружия не могло защитить ничто! Это был реальный шанс вернуть германской армии былую непобедимость.
С гражданским населением дело обстояло несколько хуже. По приказу Гитлера с октября 1944 г. выпуск противогазов увеличился втрое, достигнув отметки 300 тысяч в месяц. Однако даже такими темпами обеспечить все городское население можно было только через полгода – год.
В ноябре 1944 г. в Зонтхофене прошло совещание по ситуации в области производства отравляющих веществ и средств защиты от них. Выступавший там шеф «Трудового фронта» доктор Роберт Лей, химик по образованию, подошел к министру вооружений Альберту Шпееру и сказал: «У нас уже есть новый ядовитый газ, я сам слышал об этом. Фюрер должен его применить именно сейчас. А иначе когда? Потом будет поздно! Вы тоже растолкуйте ему, что у нас нет другого выхода».
Одним из активных сторонников применения оружия массового поражения был рейхсминистр Геббельс, также присутствовавший на совещании. Он попытался склонить фюрера к принятию судьбоносного решения. Гитлер заколебался, а потом сказал, что считает химический удар возможным, но только против советских войск. Союзники же, по его мнению, на данном этапе войны не стали бы наносить ответный удар по Германии, так как не были заинтересованы в дальнейшем продвижении Красной Армии. Однако многие участники совещания, особенно военные, идею не поддержали, и в итоге решение так и не было принято.
Начавшееся 16 декабря 1944 г. наступление немецких войск в Арденнах действительно давало хорошие шансы на успех. Если бы наряду с внезапностью «Ягдтиграми» и реактивными бомбардировщиками против американцев были бы применены и нервно-паралитические газы, успех операции мог быть куда большим и вполне мог привести к полному развалу Западного фронта. Обстрел Антверпена – важнейшего порта в тылу союзников крылатыми ракетами, начиненными зарином, также мог полностью парализовать его работу и вызвать массовую панику.
И все же, несмотря на то что решение о большом химическом ударе так и не было принято, упоминания об отдельных атаках с использованием отравляющих веществ встречаются. Об одном таком случае рассказал заместитель начальника разведки 123-й стрелковой дивизии И. А. Бескин. Речь шла об операции «Багратион», когда танки Баграмяна стремительным ударом вышли к Балтийскому морю, отрезав немецкую группу армий «Норд» от основных сил, однако потом были отброшены контрударом. Завязались упорные бои на побережье. Об одном из разведывательных рейдов Бескин вспоминал: «Как-то перед рассветом в полной тишине в молочном тумане разведчики осторожно продвигались, прощупывая путь для дивизии. По карте Игорь обнаружил – впереди должна быть протяженная лощина, хорошее укрытие для движения… Впереди из тумана выступили очертания сидящих солдат, наших, причем солдат много. В полной тишине они сидели по обе стороны откосов с винтовками как-то наперевес. Отдыхают, что ли? Разведчики остановились в нерешительности. Насторожило, что все эти десятки видимых в тумане солдат как-то неестественно неподвижны. Окликнуть – опасно. Подошли все-таки поближе – никакого внимания. Тронули первого – мертвый! Второй, третий… Ран не видно.
Впереди на десятки метров, дальше не видно – мертвые. Прошли еще вперед. Почувствовали легкий, раздражающе горьковатый запах. Игорь тут же приказал:
– Все наверх, из лощины быстро!
Противогазов ни у кого нет, их давно выбросили за ненадобностью, тем более в разведке. Наверху отдышались от подъема, от запаха… Очнувшись от уплывшего в тумане видения, Бескин срочно направил связного с донесением в штаб, а разведчики двинулись дальше. Позднее комиссия, прибывшая на место, установила – немцы применили отравляющие вещества. Всем срочно выдали новые противогазы».
Подобные факты могли произойти по разным причинам, к примеру, какой-нибудь отчаявшийся командир в состоянии аффекта отдал приказ ударить по русским запрещенным оружием, а может, просто в горячке боя перепутали боеприпасы. В любом случае во второй половине 1944 г., когда исход войны был предрешен, никто не стал бы раздувать подобные единичные факты и принимать какие-либо радикальные ответные меры.
Последний раз Гитлер заколебался после варварской бомбардировки Дрездена, однако роковое решение все-таки не было принято. К 1945 г. Германия имела в запасе 12 тысяч тонн табуна, производств которого не было больше нигде. Отдельные работы по получению этих веществ проводились в США и Великобритании, но прорыв в их производстве мог произойти не ранее 1945 г. За годы Второй мировой в США на 17 установках было произведено 135 тысяч тонн отравляющих веществ, половина всего объема приходилась на иприт.
Почему же все-таки фюрер не применил химическое оружие? Немецкие военные аналитики почти единодушно пришли к выводу, что использование даже самых ядовитых отравляющих газов со стратегической точки зрения бесперспективно. Гитлер тоже не был уверен, что газы – это именно то, что изменит ход войны в пользу Германии. Он боялся, что, даже если на фронте и удастся таким образом сдержать натиск противника, союзники в ответ затопят города в тылу ипритом и синильной кислотой.
Вторая мировая война и так переступила все мыслимые границы бесчеловечности, и переход еще одной опасной черты мог привести к самым непредсказуемым последствиям. Фюрер все-таки не был безумцем, как его пытались изображать, и до конца войны сохранял самообладание.
«Дешево, надежно и практично…»
После войны немецкий химический арсенал и заводы достались союзникам. В частности, завод «Оргацид» из Аммендорфа полностью был вывезен в Чапаевск, а «Эргэтан» из Страсфурта – в Кинешму. Одно из предприятий знаменитого концерна «ИГ Фарбениндустри», производившее фосген, переправили в Дзержинск. Вывозили и ученых, – в частности, в распоряжении советских химиков оказался профессор Герхард Юнг.
Проблемы с захоронением химического оружия возникали еще во время войны. Так, в июне 1942 г. штаб Черноморского флота получил приказ избавиться от своих ядовитых арсеналов. Известно, что по ночам бочки и снаряды свозились в бухту Казачья, где грузились на шхуны. Затем под покровом темноты «химию» топили в море.
