Что касается присвоения новых генеральских рангов, то тут Хрущев стоял твердо на своем. Присвоение звания полковника было в компетенции председателя КГБ, но для того, чтобы наш сотрудник стал генералом, нужны были решение Совета Министров СССР и согласие Президиума ЦК КПСС, а это значит — Никиты Сергеевича. За весь период, когда во главе КГБ стоял Шелепин, а потом и я, Хрущев не утвердил в генеральском звании ни одного чекиста!
Сколько раз я говорил ему:
— Разве это правильно, что в некоторых регионах Министерство внутренних дел представлено генералом, а КГБ — только полковником?
Полковники руководили управлениями и в центральном аппарате, хотя по штатному расписанию положено замещать эти должности генералами.
Однако мои обращения были безрезультатными. При одном разговоре на эту тему Хрущев даже поставил меня в очень неудобное положение.
— Никита Сергеевич, — начал я уже, наверное, в сотый раз, — нужно присвоить несколько новых генеральских званий.
— Пошли обедать! — обратился он ко мне, не отвечая на мои слова.
Каждый день, кроме выходных, члены Президиума ЦК, проживавшие в Москве, обедали в Кремле. Их коллеги из других городов в этих столованиях участвовали только тогда, когда приезжали в столицу. За обедом обсуждалось и много вопросов. Делалось это как бы неофициально, но нередко решались в такой обстановке и очень серьезные проблемы.
Я в этих обедах участвовал редко, да и министр обороны посещал их не часто — только тогда, когда получали приглашение непосредственно от Хрущева.
Начался обед, кто-то отпустил какую-то шутку, раздался смех. Хрущев, решив, видимо, поддержать веселое настроение, в столь же шутливом тоне начал:
— Вот тут пришел ко мне Семичастный и просит, чтобы ему дали генеральское звание.
У его слов был подтекст, и далеко не шутливый, и мне ничего не оставалось, как вставить в его речь и свое слово:
— Не для себя прошу генеральские погоны, Никита Сергеевич, и вы это хорошо знаете. Прошу для своих подчиненных.
Но Хрущев продолжал свое:
— Если уж так нужно, то дам тебе свой генеральский мундир поносить, только вот ты в моих штанах наверняка утонешь…
Нет, это был уже не тот Хрущев прежних времен, всегда готовый выслушать, старавшийся помочь тем решениям, которые вели дело к успеху. Тот, прежний Хрущев, ставший во главе партии десять лет назад, чтобы служить своей Родине и не желавший повторения сталинского произвола, отстаивал, кроме всего прочего, и ограничение для любого высшего представителя его пребывания на посту двумя избирательными циклами.
Нынешний Хрущев заботился о своих подчиненных гораздо меньше. Его прежнюю заинтересованность заменили самовлюбленность, самоуверенность и даже высокомерие. Он уже не признавал никаких ограничений.
Свои прежние добрые намерения он отбрасывал одно за другим. Наконец отбросил и ограничение в два выборных срока: Никита Сергеевич Хрущев 1962–1963 годов уже настолько поверил в свою исключительность и неоценимость своих заслуг, что временные рамки для своего пребывания на высших постах в стране для него уже не существовали.
Ряд существенных недостатков и вереница ошибок росли в геометрической прогрессии и к концу 1963 года представляли собой опасно длинный список.
Образно говоря, плод земли под названием «первый секретарь Центрального Комитета КПСС» прошел свой путь развития, как яблоко на дереве. Цвел, рос и созрел! Каждому садовнику известно: если не убрать такой плод вовремя, когда он еще красив и сочен, то он перезреет и сам упадет вниз.
Но «падение» Хрущева могло произойти непредвиденным образом, а главное — привести к непоправимо тяжелым последствиям.
Хрущев как политический деятель, как глава государства исчерпал себя, выработался, кончился. И поэтому его нужно было освобождать.
А что касается «заговора», то пленум его избрал — пленум его и освободил, вот и все!
Дай бог, чтобы побольше было таких пленумов!
Официальная информация о том, что происходит в стране, которая через КГБ поступала первому секретарю, отражала недовольство людей лишь в определенной мере. Во-первых, мы и не ориентировались на сбор жалоб, а во-вторых, руководители наших органов на местах несколько побаивались слишком много «негатива» передавать наверх.
Тем не менее нельзя сказать, что Хрущев был огражден от реальности. С одним из свидетельств того, что в стране не все идет гладко, он имел возможность столкнуться сам в Мурманске, где во время его выступления рабочие открыто роптали. В воздухе носились и откровенно оскорбительные слова.
Все чаще случалось, что во время поездок Хрущева по стране на капот его автомобиля падали не только цветы, но и камни, И это были вовсе не единичные случаи. Хрущев не был слепым: он прекрасно понимал, что все это означает.
Когда были повышены цены на мясо, я информировал его о повсеместном недовольстве. Он утратил контроль над собой и взорвался:
— А ты что думал? Думал, что будут кричать «ура»? Разумеется, люди недовольны…
Прошло едва полгода, как я занял кабинет на Лубянке, когда в июне 1962 года произошли трагические события в Новочеркасске.
Мы в КГБ, конечно, были готовы к протестам людей, но не такого масштаба. Отказ от работы 20–30 человек из-за пересмотра тарифов и роста цен кое-где наблюдался и прежде. Местные власти в таких случаях звонили мне, просили найти зачинщиков и организаторов, «взбаламутивших народ». Я отвечал на эти требования так:
— Кто расценки снизил? Директор? Вот и разбирайтесь с ним, а рабочие здесь ни при чем. И нас в это дело не втравливайте.
В Новочеркасске же с самого начала обстановка приняла угрожающий характер. Все началось с того, что в первой половине 1962 года на Новочеркасском электровозостроительном заводе без согласования с профсоюзами (в который уже раз!) пересмотрели тарифные ставки, в результате чего зарплата рабочих резко снизилась.
К тому же в городе в это время сложилось совершенно нетерпимое положение со снабжением продуктами, особенно мясом и мясными изделиями. Все это совпало с решением правительства о повышении цен на мясо-молочные продукты. Рабочие стали роптать.
1 Июня они собрались на митинг во дворе завода и потребовали, чтобы к ним вышел директор. Рабочие высказали ему свое недовольство по поводу плохих условий труда и быта, низких заработков. Тот попытался грубо осадить ходоков, стал разговаривать с ними таким барским тоном, что вызвал возмущение людей.
Во многих цехах была приостановлена работа, заводские гонцы поехали на другие предприятия города в поисках поддержки.
