Работая в русле прогрессивно ориентированной истории медицины и естественных наук, Вальтер Пагель, который, в отличие от Штребеля и Гартманна, является серьезным ученым и блестящим знатоком творчества Парацельса, следующим образом выстраивает его достижения в области алхимии, медицины и естественных наук:
– Описание горной болезни как профессионального заболевания и корректное этиологическое толкование.
– Прогрессивное и местами оригинальное описание многообразных форм сифилиса, включая врожденные случаи заболевания с параллельными указаниями на лечение этой болезни ртутью и гваяковым деревом.
– Исследование диуретического действия ртути и ее использование для лечения водянки.
– Постулирование взаимосвязи зоба с минералами и качеством питьевой воды.
– Отстаивание антисептических и консервативных принципов в хирургии. Вера в целительную силу природы.
– Разработки в области ятрохимии и попытки выведения яда из неорганических препаратов. Подчеркивание экзогенных повреждений. Сравнение процесса образования камней во внутренних органах с постепенным появлением винного камня в сосуде.
– Изучение кислот, одни из которых способствуют, а другие, наоборот, препятствуют пищеварению, с параллельными наблюдениями за воздействием кислот на свертываемость белка. [358]
Приведенный список Пагеля требует сегодня дальнейшего уточнения и нередко подвергается справедливой критике. Так, к примеру, Хемлебен указывает на содержащуюся в работе Гогенгейма о горной болезни теорию обмена веществ в легких. [359] Наряду с пищеварением, происходящим в желудке, Гогенгейм, пусть с позиции «оккультной» перспективы, говорил о пищеварении во рту. Но, отметив эти упущения, Пагель ни словом не упоминает о достижениях Гогенгейма в психиатрии. Впрочем, здесь нужно проявлять осторожность и не поддаваться искушению на основе нашей главы «Парапсихиатрия» увидеть в Гогенгейме основателя религиозной патологии. Согласно Фрицу Бланке, уже Цвингли, осуждая поведение анабаптистов, усматривал причины их беснования в меланхолии и объяснял его исходя из учения о четырех жидкостях. [360] И он был далеко не единственным. Материал Гогенгейма отличается от прочих разработок такого рода лишь оригинальностью и основательностью. С другой стороны, достижения, сделанные им в области массовой психологии и привнесшие определенный вклад в современную картину психических заболеваний, несомненно, достойны отдельного упоминания.
Критика тезисов Пагеля повлекла за собой появление самостоятельных работ, освещающих отдельные пункты учения Парацельса и его практические достижения. К таким работам относится, к примеру, серьезное исследование Герхарда Айса. [361] Чтобы снять недоразумения относительно ятрохимии, мы должны усвоить следующее: Гогенгейма нельзя считать основателем химической медицины в том смысле, в каком Андрея Везалия, издавшего свою знаменитую книгу «Фабрика человеческого тела», называют основателем современной анатомии. Точно так же «химиотерапевтические» озарения в «Антидоксах», сочинениях о камнеобразующих болезнях и базельских лекциях недопустимо сравнивать с открытием Вильямом Гарвеем кровообращения. В то же время мы не можем сказать, что роль Парацельса в истории химии и ятрохимии ничтожно мала, а его деятельность в этих сферах осталась незамеченной. Стоит только указать на грандиозные успехи в указанных областях таких известных парацельсистов, как Освальд Кролл (1580–1609), Торкват де Мэрн (1573–1635) и Леонард Турнейзер (1530–1595). В числе их достижений Пегель называет открытие хлорида ртути и химическое исследование минеральной воды, которые оказали огромное влияние на фармакопею Нового времени. [362] И это еще не главные успехи парацельсизма. Его выдающаяся роль заключается в смещении научно-практических приоритетов в сторону реформированной медицины с присущими ей алхимико-химическими взглядами, стремлением к познанию природы и желанием экспериментировать. Произведения Гогенгейма стали не столько объектом содержательного анализа, сколько программой. Это особенно хорошо видно в книге «Основание Баракальсусом химической медицины», принадлежащей исламскому парацельсисту Ибн Саллуму. [363] Значение Гогенгейма как инициатора, мотиватора, смелого исследователя и экспериментатора до сих пор не оценена по достоинству.
Медико-философская программа парацельсизма не подвержена действию времени. В сфере инспирации и конструктивной критики она положила начало целой эпохе, причем не только в истории науки, но и в области научной идеологии. К примеру, 50 лет назад «прогрессивный парацельсизм» активно выставлялся на первый план, в то время как сегодня теоретическое наследие Парацельса скорее используется для формирования «альтернативного» жизненного стиля. При этом сам Теофраст фон Гогенгейм остается свободным от идеологических пут.
Гогенгейм, которого Эрвин Якле называет «наследником и зачинателем» [364] , кажется, никогда не испытывал потребности в раскаянии: «В чем раскаивается врач? Ни в чем! Он проводил дни своей жизни в общении с таинственными сущностями, арканами и справедливо считался магистром земного света» (VIII, 321).
Часть IV Там, где заканчивается врач, начинается философ
Глава I У каждого врача есть своя философия
Стремлюсь ли я к созданию новой философии?
Да, скажу я, тысячу раз – да!
Философ Джордано Бруно, читавший одно время лекции в Виттенбергском университете, называет нескольких ученых, которые, по его собственному признанию, кардинально повлияли на формирование его мышления. Это Альберт Великий, Николай Кузанский, Николай Коперник и Парацельс. 12-ю годами позже, 17 февраля 1600 года, спустя почти 2000 лет со смерти Сократа, Бруно был сожжен в Риме. Конец его жизни, полной исканий, странствий и приключений, напоминает нам о Мигеле Сервете, также пострадавшем в Женеве за свои убеждения. Почтительные отзывы знаменитого расстриги-доминиканца о Гогенгейме говорят о влиянии последнего на жаждущие знания умы того времени. Авторитетные авторы учебников по истории философии в течение многих лет с большой неохотой и обязательными оговорками соглашались видеть в Парацельсе представителя проповедуемого ими предмета. Известные работы, написанные в век Просвещения, из которых можно назвать сочинения Якоба Брукнера (1742) и Иоганна Георга Вальха (1775), причисляют его к так называемым теософам, которые «не прислушиваются к зову разума» и поэтому «не могут быть названы философами» [365] . Еще Фридрих Георг Вильгельм Гегель видел в нем «варвара», принадлежащего к тому сорту людей, которые «воспринимают духовные сущности чувственным образом». «Глубина души», которой характеризуется творчество Якоба Беме, не была свойственна Гогенгейму, в котором, по слову Зеппа Доманди, преобладали «насилие», «грубая чувственность» и «чудовищная варварская сила».
