Так писал Михаил Осипович Меньшиков, известный как один из самых яростных обличителей Григория Распутина, хотя справедливость требует привести выдержку из дневника генеральши Богданович, датируемую 26 февраля 1912 года: «Когда зашел разговор о Распутине, Меньшиков начал говорить не то, что писал про него; сказал, что он видел его у Сазонова, что Распутин на него произвел на этот раз впечатление, что он — верующий, искренний и проч.».
Если все это правда, то она лишний раз доказывает, что в истории с Распутиным много непростого, и Меньшиков претерпел эволюцию, обратную Феофановой и Гермогеновой, то есть от отрицания распутинской набожности до ее признания, — эволюцию, которую нынче претерпевают и некоторые наши современники. Но при всем уважении к ним, следует отметить, что Меньшиков успел опамятоваться.
Государь же, судя по воспоминаниям Родзянко, не питал к Гермогену личного зла:
«В одном из ближайших моих всеподданнейших докладов я доложил всю подноготную инцидента в св. синоде и просил смягчить участь невинно пострадавшего владыки. Государь ответил мне буквально следующее: "Я ничего не имею против епископа Гермогена. Считаю его честным, правдивым архипастырем и прямодушным человеком, способным стойко и бесстрашно отстаивать правду и непоколебимым в служении истине и достоинству православной церкви. Он будет скоро возвращен. Но я не мог не подвергнуть его наказанию, так как он открыто отказался подчиниться моему повелению".
Но прощения все же не последовало. Вероятно, иные воздействия оказались сильнее и поколебали слабую волю императора».
«Удаление епископа Гермогена не находится в связи с Распутиным, это неверно. Он был очень резок в своих речах», — говорил Государь А. Д. Самарину.
До 1915 года Гермоген находился в Жировецком монастыре, причем о его пребывании там свидетельства сохранились разные. В «Житии» Гермогена, составленном в связи с его недавним причислением к лику святых, говорится так:
«Подъезжая к Жировицам, владыка еще издали услышал колокольный звон. Настоятель и братия вышли встречать святителя. Монастырский двор был заполнен народом, и, обращаясь ко всем, владыка сказал:
— Я не считаю себя сосланным, но человеком, желающим всецело отдаться служению Господу Богу.
Поселившись в двух небольших комнатах на втором этаже каменного корпуса, он вел привычный для себя образ жизни подвижника; ложился поздно, но вставал неизменно в семь часов и часто служил. На его службы в монастырь приходило много народа из сел и из города Слонима».
Иное воспоминание о пребывании Гермогена в Жировецком монастыре оставил посетивший его в 1915 году протопресвитер Шавельский:
«Положение опальных епископов, заточенных в монастыри, всегда было тяжким. Епархиальные епископы сплошь и рядом не щадили самолюбия попавших в опалу своих собратий. Но тяжелее всего был гнет настоятелей монастырей, часто полуграмотных архимандритов, которые мелочно и грубо проявляли свою власть и права, не щадя архиерейского сана заключенных.
В данном случае положение епископа Гермогена осложнялось тем, что он был заточен в монастырь по высочайшему повелению. Местные епархиальные власти (Гродненской епархии) точно старались показать, что они строги к тому, кого не жалует царь. Епископу Гермогену жилось в монастыре худо. И Гродненский архиепископ Михаил, и невежественный архимандрит-настоятель монастыря, и даже весьма благостный и кроткий викарий, епископ Владимир, — каждый по-своему прижимали несчастного узника. Нас провели прямо в келью епископа Гермогена. Довольно просторная комната была в хаотическом беспорядке: столы завалены книгами, бумагами, лекарствами (епископ разными травами лечил крестьян), кусками хлеба и всякой всячиной. Сам епископ встретил нас на пороге кельи. Когда я передал ему приветствие от великого князя, он так обратился ко мне: "Если бы ангел слетел с неба, он не принес бы мне большей радости, чем ваш приезд!" Но затем он засыпал меня жалобами: все его притесняют, а особенно настоятель монастыря. Он не разрешает ему часто служить, а когда и разрешит, не оказывает должных почестей его сану: для сослужения не дает больше одного иеромонаха, при выходе из храма, по окончании службы, не провожает его трезвоном и т. п. Жаловался епископ также на скудную пищу, на невнимательность к его просьбам и пр. "Если бы не соседние помещики, доставляющие мне всё необходимое, — я умер бы с голоду", — закончил он свои жалобы на архимандрита.
Епископ Владимир по-своему притеснял его. В г. Слониме в великолепных казармах 118 пехотного Шуйского полка помещалось 7 госпиталей. Начальство этих госпиталей со священниками обратилось к епископу Гермогену с просьбой совершить Богослужение в их прекрасной церкви, но епископ Владимир не разрешил ему выехать из монастыря.
Утешив епископа, я посетил архимандрита, которому, не стесняясь, заявил, что о тягостном положении епископа Гермогена известно великому князю, и что применяемые в отношении епископа грубые меры несомненно осудит и сам Государь».
В 1915 году в связи с угрозой занятия Жировецкого монастыря немцами Гермогена перевели в Николо-Угрешский монастырь.
В показаниях С. П. Белецкого ЧСК в 1917 году приводится свидетельство об обеде, на котором присутствовали Распутин и архиепископ Тверской (по всей видимости, Серафим (Чичагов), хотя имени его Белецкий не называет, но говорит о том, что архиепископ Тверской «относился к Распутину лично отрицательно и даже говорил о его неправильной оценке в высоких сферах личности некоторых иерархов, в особенности епископа Гермогена, но с влиянием Распутина считался») и где речь зашла об опальном Гермогене.
«Распутин при разговоре о Гермогене переменился в лице, а после слов архиепископа Тверского о том, что хулу на епископа Бог не простит ни в этой, ни в загробной жизни, ответил только: "нас с ним рассудит один Бог", хотя видно было, что эти слова владыки произвели на него впечатление».
В 1917-м как пострадавшего от Распутина Гермогена назначили на Тобольскую кафедру, а год спустя он принял мученическую кончину от большевиков. Но перед этим успел сказать еще несколько слов о той давней истории и своем отношении к Распутину.
«В азарте этой борьбы я много не замечал, — рассказывал Гермоген мужу Матрены Распутиной Борису Соловьеву. — Я не видел, например, что моя борьба усиливает вредные элементы среди оппозиции Государственной Думы. Я не видел, что, словно сатана, искушавший Христа, вокруг меня вертится, неустанно внушая мне ненависть, упорство и злобу, это подлинно презренное существо, Илиодор! Результаты ты помнишь? Громкий скандал: побежден и отправлен в ссылку в Жировецкий монастырь, где, когда волнения души улеглись и я обрел возможность спокойно размышлять, я с ужасом увидел итог моего выступления. Борясь за Трон, я своей борьбой только скомпрометировал его лишний раз! Сколько мук и терзаний пережил я потом!»
