Это не единичные примеры, а повсеместная тенденция, и даже те, кто ориентируется в основном на западные образцы, отдают ей должное: ленинградская АЛИСА включает в программу 1985 года отрывки из прозы М.А. Булгакова. Рок-музыканты осознают себя наследниками не только интернациональной рок-традиции, но и отечественной культуры, ее создававшегося веками духовного потенциала. «Чтобы писать песни, — говорит Шевчук, — недостаточно смотреть видеомагнитофон. Нужно читать Ключевского». Национальная модель рока — ни в коей мере не специфика России. Аналогичные процессы происходят в Германии (теми же словами называются: «немецкая новая волна»), в Италии, в Карибских странах етс. В них проявляется не национальная ограниченность, а прогресс жанра, который от унификации и стандартизации переходит на более высокий уровень внутренней организации — «единство в многообразии». Впрочем, лучше всех теоретиков сказал об этом Башлачев.
ВРЕМЯ КОЛОКОЛЬЧИКОВ
Долго шли зноем и морозами.
Все снесли и остались вольными,
Жрали снег с кашею березовой
И росли вровень с колокольнями.
Если плач — не жалели соли мы,
Если пир — сахарного пряника.
Звонари черными мозолями
Рвали нерв медного динамика.
Но с каждым днем времена меняются.
Купола растеряли золото.
Звонари по миру слоняются.
Колокола сбиты и расколоты.
Что ж теперь? Ходим вкруг да около
На своем поле, как подпольщики.
Если нам не отлили колокол —
Значит, здесь время колокольчиков.
Зазвенит сердце под рубашкою.
Второпях врассыпную вороны.
Эй! Выводи коренных с пристяжкою
И рванем на четыре стороны!
Сколько лет лошади не кованы,
Ни одно колесо не мазано.
Плетки нет, седла разворованы
И давно все узлы развязаны.
А на дожде все дороги радугой,
Быть беде — нынче нам до смеха ли.
Но если есть колокольчик под дугой.
Значит, асе — заряжай, поехали!
Зазвеним, засвистим, защелкаем.
Продерет дo костей, до кончиков.
Эй, братва, чуете печенками
Грозный смех русских колокольчиков?
Век жуем матюги с молитвами.
Век живем, хоть шары нам выколи.
Спим да пьем сутками и литрами.
Не поем — петь уже отвыкли.
Долго ждем — все ходили грязные.
Оттого сделались похожие.
А под дождем оказались разные,
Большинсвко-то — честные, хорошие.
И пусть разбит батюшка царь-колокол,
Мы пришли с черными гитарами.
Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл
Околдовали нас первыми ударами.
И в груди искра электричества,
Шапки в снег, и рваните звонче-ка.
Рок-н-ролл — славное язычество!
Я люблю время колокольчиков.
Теперь бросим взгляд по другую сторону баррикады: что противопоставляла «теневой» Золушке официальная культура? Тем более, что не перевелись желающие записать это явление — «советскую эстраду» 70—80-ых годов — в родственники к западному шоу-бизнесу. Кстати, в личном быту эти теоретики более разборчивы и не путают португальский портвейн с подкрашенным 18-процентным раствором технического спирта с сахаром, а билет до Лондона — с галоном на колбасу. Итак:
Вот весьма престижная кормушка,
Чавканье доносится оттуда.
Мощный зад, распухший, как подушка, —
Восседает музыкальный будда.
Раздастся сытая икота,
Дремлют и во сне урчат счастливо
Все птицы невысокого полета,
Все рыбы неглубокого заплыва.
А потом несется по эфиру
Нафталином сдобренное густо.
Сладкое, подобное зефиру.
Якобы высокое искусство.
Это — ОБЛАЧНЫЙ КРАЙ. Вы можете найти некоторые поэтические изъяны в тексте — после маленькой поэмы Башлачева о колокольчиках, — но в знании дела ребятам из Архангельска отказать нельзя. Переходя от поэтических образов к строгой науке, укажем, что «советская эстрада» как социально-экономический феномен уходит корнями в сталинское «одержание» конца 20-х — качала 30-х годов. Филармония была родной сестрой тогдашнего колхоза. Приписанный к филармонии (Гос, Мое, Лен и Членконцерту) музыкант не мог вступить в прямые договорные отношения с теми, кто заказывает его музыку. Канцелярия выступала в качестве принудительного посредника и назначала ему жалованье в соответствии с так называемой тарификацией, произвольно устанавливаемой чиновником. Тот же чиновник определял репертуар на основе опять-таки собственного произвола или под диктовку сверху. Ясно, что такой механизм без обратной связи мог работать только по программе творческой деградации, что мы и получили (несмотря на сопротивление отдельных талантливых индивидуальностей), к середине 70-ых годов в полном объеме. В дополнение к филармонической системе было создано несколько монополий средневекового типа в ключевых пунктах нашего, с позволения сказать, шоу-бизнеса: монополия фирмы «Мелодия» на грамзапись, монополия ВААП в сфере авторского права, монополия Гостелерадио в сфере вещания. То, что появлялось на выходе и продавалось советскому человеку, не представляло, как правило, вообще никакой эстетической ценности. Если, конечно, не рассматривать некоторые запредельные строчки как разновидность панк-рока:
Синева, голубизна сквозная,
И глухой осеннею порой
Я другой такой страны не знаю,
Где бы я дышал голубизной.
(Вот что гитарист ДК Дима Яншин обнаружил в официальном репертуарном сборнике для ВИА и, естественно, взял на вооружение — такой подход как раз и назывался «неоконформизмом»).
Впрочем, можно отнести советскую эстраду также к одной из многочисленных субкультур (наряду с дембельской, воровской, подъездио-подростковой) — к бюрократической субкультуре, где она займет место рядом с романами П. Проскурина, доперестроечными сочинениями В. Коротича про американский империализм и картинами М. Налбандяна.
Теперь посмотрим на систему в действии. Мафиозность — это, в сущности, обычный феодализм. Феодализм есть узаконенное существование и господство мафий. Каждый эстрадный исполнитель, если он хочет, чтобы его программабыла утверждена худсоветом филармонии, должен включить в нее определенный процент произведений, принадлежащих (или приписанных) хорошо известным лицам, в противном случае «низкий идейный и художественный уровень» программы не дает возможности «компетентной комиссии» (из друзей и родственников тех же самых лиц) поставить на нее свою печать. И не будет тогда ни концертов, ни радио-телевидения, ни пластинок на «Мелодии». Не будет даже возможности уронить пьяную слезу под звуки собственной песни в ресторане, потому что песню «со стороны» нет никакого смысла включать в рекомендательные списки городских ОМА — Объединений Музыкальных Ансамблей, ведающих кабацкой музыкой. Забавно, что даже в тех случаях, когда, не выдержав настойчивых просьб публики и выпив для храбрости, музыканты огласят под конец вечера ресторанные своды одним из боевиков Аркаши Северного «Эх, Москва златоглавая», согласно ведомости отчисления все равно пойдут на счет композитора Н.
Наконец, строптивым не отпустят ни слова похвалы и в печати. Ведь искусствоведы от журналистики тоже, как сказал бы Гребенщиков, «знают, где масло, где хлеб».
Конечно, те несколько феодально-музыкальных кланов, которые захватили во владение эстрадные золотые россыпи, нередко вступали в конфликты между собой, однако, как только заходила речь о чужаках, они готовы были проявить трогательное единодушие. А чтобы не произошло случайной ошибки, в 1983-м году принимается постановление Минкульта, согласно которому в репертуаре любого эстрадного коллектива песни членов Союза композиторов должны составлять не менее 80-ти процентов. Невероятный, наверное, единственный в истории нашей страны пример того, как административный орган всесоюзного масштаба нормативным актом поддерживает материальные интересы группы частных лиц.
Вот краткое описание того средневекового святого местечка, куда на протяжении многих лет впихивали молодых музыкантов.
Первым предвестником большого похолодания стала публикация «Комсомолки» «Рагу из синей птицы», подготовленная неким Н. Кривомазовым, но снабженная, как положено, подписями именитых деятелей культуры[25]. Статья содержала бредовые обвинения в адрес совершенно в то время безобидной росконцертовской МАШИНЫ. Вообще надо признать, что «Комсомольская правда», где музыкальным отделом заправлял Ю. Филинов, всегда с комсомольским задором выступала в авангарде очередной травли. Иногда даже с опережением официального сигнала «фасс».
