С моей первой ролью в кино была вот какая история… У нас в ГИТИСе было место, которое студенты окрестили «предбанником». По обыкновению там собирались те, кто сбежал с лекции, не подготовился к семинару, завалил зачет. В этой студенческой компании постоянно мелькали какие-то люди, очень странные с виду. Попадешь им на глаза – они на тебя и сквозь дырочку посмотрят, и через ладошку, и присядут, и подпрыгнут. Это ассистенты режиссеров: они вечно чем-то озабочены, вечно что-то ищут, чего-то хотят. И вот когда я «отдыхал» в нашем институтском «предбаннике», подбегает ко мне девушка и тычет мне в грудь с вопросом: «Артист?» – «Артист», – вздрогнув от неожиданности, отвечаю я. «Какой курс?» – продолжает напирать она. «Первый», – как из пистолета выстреливаю я. «В кино хочешь сниматься?» Тут я мгновенно столбенею и мямлю что-то невразумительное. «Значит, будешь!» – решает она и испаряется. Убежденный в том, что это глупый розыгрыш, я тут же забыл весь этот бред. Но спустя неделю вдруг получаю телеграмму о том, что я утвержден на одну из главных ролей в фильме Одесской киностудии «Про Витю, про Машу и морскую пехоту». Вот таким был мой дебют в кинематографе…
После этого было много ролей – и хороших, и не слишком… А у кого их нет, плохих ролей? К примеру, фильм «Тайны мадам Вонг». Обидно теперь распинаться и объяснять, почему он не получился. На картину были затрачены огромные средства, столько хороших актеров снималось. Круизы по Черному морю, съемки в нашей стране и за рубежом. Драки, погони, приключения – какой богатейший материал для остросюжетной картины. И работали интересно. И чего только нам не обещали: дескать, будет то-то и то-то, и еще вот это, и вот то. А в результате – этого не будет, того не будет. Вот вы и смотрите, образно говоря, «этого и того – не будет»…
…У меня практически нет свободного времени. Но если говорить о хобби, об увлечениях, то… люблю играть в футбол, слушать музыку. Стараюсь не забывать о жене и дочери, семья дело серьезное и отдачи немалой требует. Уж чего-чего, а сложностей и проблем в семейной жизни по горло. Хорошо еще, Ирина (Алферова) сама актриса. И понимает, что к чему. Другая женщина вряд ли выдержала бы всю эту карусель… То репетиции, то спектакли, то съемки, то гастроли, да еще общественные дела, творческие встречи – всего полно… Знаете, мы с женой и видимся-то редко. То я на съемку, то она, то еще что-то. Мне порой кажется, что наша двенадцатилетняя дочь начинает уже забывать, что у нее есть и папа, и мама, – домой забегаем, как в гости…
Проще говоря, без работы не сижу. Снимаюсь сразу в нескольких фильмах: в главной роли в картине «Сошедшие с небес» – это фильм о людях, прошедших войну, подаривших нам жизнь, еще в исторической ленте «Гардемарины, вперед!» и в фильме Станислава Говорухина «Десять негритят» по роману Агаты Кристи. С нетерпением жду начала съемок двухсерийной ленты «Убить дракона», ее будет снимать Марк Захаров. Наверняка будет интересно работать и в музыкальном фильме «Остров затонувших кораблей», ставит его по известному произведению Александра Беляева режиссер Евгений Гинзбург.
Список этот далеко не полный. Но и его, я думаю, вполне достаточно, чтобы убедиться в том, что я в жесточайшем цейтноте. И это, поверьте, здорово…
…Мы же, все без исключения, больные люди, только боимся в этом признаться. Нас бы всех собрать скопом и поселить в этакую «зону», как у Тарковского, чтобы мы там жили и не портили жизнь другим поколениям. Картина Сергея Соловьева «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви» была для меня каким-то диким, непонятным маразмом, а сейчас я пришел к мысли, что это и есть реализм и это про нас. Полная аналогия нашей жизни, та же самая идиотская логика. Я все думаю, что надо было бы взять скрытую камеру и снимать меня с утра и до прихода домой. Это же будет черт-те что без всякого бантика сбоку. «Черная роза» – детский сад по сравнению с таким вот документальным кино… Мы же все уроды…
Надо честно признаться в том, что понятия «любовь» и «советское кино», по-моему, абсолютно несовместимы. На нашем экране не может быть любви. Вот перестроимся, тогда, может быть, появится любовь. Пока же нет почвы для произрастания отношений между мужчиной и женщиной. После восьмичасовой укладки асфальта женщине трудно перейти непосредственно к любовным играм, потому что надо ведь еще успеть в магазины, что тоже не решит всех ее проблем, но тем не менее, постояв пару часов в очереди, какой-то прожиточный корм она все же принесет домой. Потом надо вымыть грязных детей и постирать мужа, если есть мыло и вода… Я не совсем понимаю, что в такой ситуации можно назвать любовью, – то, что она, эта растерзанная женщина, после всего, что произошло с ней за день, будет чувствовать?
…Ну, а мужики в нашей державе – вообще несчастный народ. Когда-то на Руси было понятие – кормилец. Я помню своего деда, вот это был хозяин, глава семьи, а мы всех и вся этим тотальным нищенством сравняли. Откуда браться мужскому достоинству? Из какого места оно может произрасти?
…Меня упрекают в том, что некоторые фильмы «про любовь», в которых я играл, абсолютно лишены этой самой любви. Например, так говорят о картине «Леди Макбет Мценского уезда»… Что тут скажешь… Во-первых, это не моя картина, а Романа Балаяна, которого я очень люблю. Во-вторых, один мой знакомый на первом просмотре облил этот вымысел вот такими слезами. В-третьих, я больше верю своей маме, чем критикам. А в-четвертых, Балаян имеет право видеть так, как видит. Он выступает адвокатом любящей женщины. Это любовь. Если бы любви не было, Катерина просто ушла бы, а не убивала. Когда женщина любит, она способна на все…
Я вообще не понимаю, как играть любовь… Например, в картине «Обыкновенное чудо», а она о любви, в этом, я думаю, никто не сомневается… Ничего я там не играл, я просто жил в чудесном мире. Это действительно было чудо – вся атмосфера, в которой мы работали. Режиссер просто организовал нам счастливое существование в каком-то море любви среди изумительных актеров и других прекрасных людей.
Артиста на площадке – неважно, театральные это подмостки или киносъемка – ведет режиссер. Так должно быть. Когда я чувствую и понимаю, что режиссер способен вести, с удовольствием подчиняюсь, а в остальных случаях пытаюсь выплыть сам. Мы, актеры, вообще как дети, мы как женщины.
Нам надо только сказать: «Ты единственный, на тебя вся надежда, кроме тебя никого нет», – и мы готовы, даже если знаем, что на роль пробуется еще двадцать пять человек. Неважно, мы все равно расцветаем, становимся талантливее и способны горы своротить. Так мы устроены…
…А что касаемо любви… не знаю, не вывел я этой самой «формулы любви». Не могу сказать, что не искал… Искал, но пока не нашел. Очевидно, у каждой пары она своя. Хорошо, если одна на двоих. Плохо, когда один партнер пытается навязать свою формулу другому…
Когда по приглашению Пьера Кардена театр Ленинского комсомола ездил на гастроли в Нью-Йорк, говорю совершенно искренне, мне там не слишком понравилось… Но когда после поездки в Нью-Йорк я вернулся домой, то вообще три дня не выходил на улицу, мне было просто страшно выходить – все серое, грязное. Как можно было до такой степени загадить нашу красавицу Москву? Любой выпавший зимой снег – трагедия, причем совершенно неожиданная, как в Сахаре… А на пришедшей в немыслимый упадок после ухода американцев Кубе – своя отговорка, дескать, какая-то новая мошкара все ест, даже штукатурку на фасадах… Я глубоко убежден, что порядка у нас не будет до тех пор, пока мы не воспитаем в себе чувство хозяина, пока каждый человек не научится понимать, что вот это, то, что вокруг, оно не общее – оно мое…
Да, американцы умеют работать и умеют оплачивать работу по достоинству. У них нет нашего желания проволынить, обмануть, спихнуть работу на дядю. Был такой случай: кто-то из нашей постановочной части, допустим монтировщик, передвинул лестницу на пару метров, а между тем передвигать ее должен был американский «специалист»; так их профсоюз содрал с нас пятьдесят четыре доллара штрафа. Порядок, конечно, но страшноватый. Все-таки это несколько обескураживает – могут загрызть за то, что передвинешь стул…
Успокаиваюсь тем, что у нас все равно никогда не будет так, как у них. Да и не надо. Нам надо восстанавливать то, что у нас уже было, то, что мы разрушили. Надо вернуть свою культуру, историю, вернуть изгнанных людей. Как глупо мы раскидали по свету наше искусство, наши таланты. Все покалечили. Раньше об актерах ходили легенды, а теперь – сплетни…
Думаю, что сейчас происходит уже не просто борьба добра и зла, а нечто иное – что-то, пока не выявленное, испытывает нас, проверяет, насколько мы тверды в своей человечности. В воздухе повисло нечто, сулящее новый качественный анализ, который будет происходить на новом, пока не известном нам уровне… А внутри людей ничего не происходит, ничего не меняется, кровь не бурлит. Поставь датчик – стрелочка не дрогнет, ноль по всем параметрам… Так и живем… И все же мне кажется, что надежды на другую, лучшую жизнь, конечно, связаны с понятием «любовь»: любовь к ближнему, к матери, к женщине, к ребенку. Жаль только, что, защищая любовь, никого нельзя вызвать на дуэль, в лучшем случае – на партком или местком. Так что с любовью пока непросто…
