оказаться очень опасной: зачастую молодые парни, не имея возможности купить жену, нападали на мужиков, везущих девок на торги, и умыкали их…
Наверное, так могла бы выглядеть повесть о жизни женщины в стародавние времена на Руси или даже раньше. Геродот в V веке до н. э. так описывал энетский (венетский) праздник:
Раз в году в каждом селении обычно делали так: созывали всех девушек, достигших брачного возраста, и собирали в одном месте. Их обступали толпы юношей, а глашатай заставлял каждую девушку поодиночке вставать, и начиналась продажа невест [14].
Арабский писатель Казвини (1281–1344) сообщает о россах: «Тот, у кого родилось две или три дочери, обогащается, тогда как имеющий двух-трех сыновей делается бедняком» [15]. Исследователи видят в этом заявлении прямой намек на обычай продажи невест. В Древней Руси жених выплачивал за невесту особый выкуп — вено.
Собственно, пережитки заключения брака посредством купли жены сохранялись у славянских народов до последнего времени. В свадебных песнях жених называется купцом, а невеста — товаром. Да и сами свадебные обряды больше напоминают торговые сделки.
На Руси при заключении брака передавалась не невеста как вещь, а символы власти над ней. У славян это была плеть, символизирующая право мужа наказывать жену. Сохранялись и своеобразные ярмарки невест.
Так, на Сольвычегодскую Прокопьевскую ярмарку в Архангельской губернии девушки приплывали на плотах и лодках — разряженные, с приданым (это так и называлось — приплавуха [16]). Лодки вытаскивали на берег, и девушки восседали в них, как на прилавках. Их матери стояли тут же и старались перехватывать покупателей. А парни неторопливо прохаживались, рассматривая «товар», интересовались, хорошо ли девушки рукодельничают и работают, каково приданое. Если невеста подходила, то парень немедля вел ее в церковь венчаться. Оценивали кандидатку очень строго. Например, если руки холодные — значит, мерзлявая и для сельских работ малопригодная. Если часто моргает — плохо годится для рукоделия. Имели значение внешность, взгляд.
В селе Емецкое той же губернии в канун Петрова дня (12 июня) проводилась выставка невест [17]. К слову сказать, в конце XVIII — начале XIX века такие «ярмарки» проходили не только среди простолюдинов. В зимнее время в Москве устраивались грандиозные балы, на которых молодые дворяне подыскивали себе вторую половину.
Но вернемся в допетровскую Древнюю Русь.
Был у наших предков еще один способ заключения брака — умыкание. Нестор в Повести временных лет пишет, что радимичи, вятичи и северяне не имели браков, «но устраивались игрища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни и здесь умыкали себе жен по сговору с ними» [18].
Известно, что эти игрища или праздники назывались русалии. Во всяком случае, святой Нифонт, епископ Новгородский, в XII веке в своем «Слове о русалиях» к ним относил все языческие празднования [19]. В знаменитом Стоглаве времен Ивана Грозного, составленном в 1551 году, называются два праздника:
Русали о Иванове дни и в навечерии Рождества Христова и крещения сходятся мужи и жены и девицы на нощное плещеванне, и на бесчинный говор, и на бесовские песни, и на плясание, и на скакание, и на богомерзкие дела. И бывает отроком осквернение и девам растление [20].
Очень подробно рассказывает об игрищах летописец Переяславля-Суздальского:
…рыщут на гуляниях и по пляске узнают, которая жена или девица исполнена похотливым желанием к юношам, и от взглядов, и от обнажения частей тела, и от жестами пальцами и обмена перстнями, плотью и сердцем распалясь, целуются с лобзанием и совокупляются… [21]
Такое впечатление, что это описание составил непосредственный участник языческих игрищ.
Игрища и пляски северных племен (радимичей, вятичей и северян). Миниатюра из Радзивиловской летописи. Кон. XV в. Библиотека РАН / Wikimedia Commons
Итак, «умыкали» жен на празднике. И заметьте, это происходило по договоренности, то есть по взаимному согласию. Обычай умыкания сохранялся на Руси и в XVII веке. Вот как в середине XVII века описывает французский путешественник Гийом Боплан (ок. 1600–1673) заключение брака умыканием:
Хотя крестьяне находятся в подданстве почти как рабы, тем не менее они с давних пор пользуются правом и привилегией похищать, если удастся в этих условиях, во время общего танца барышню; даже если она дочь их господина, лишь бы он [крестьянин] сделал это с таким проворством и ловкостью, что это ему удалось бы наверняка (ибо иначе его ожидает гибель) и чтобы он мог скрыться в ближайшем лесу, и в течение двадцати четырех часов оставаться ненайденным. Тогда ему прощается совершенное им похищение. Если похищенная девушка хочет выйти за него замуж, он не может отказаться от нее, не потеряв головы, если же [девушка этого] не желает, его освобождают от ответственности за проступок и ему не могут учинить никакого наказания [22].
И здесь автор тоже подчеркивал: умыкание происходило по договоренности. Но, конечно, были случаи — и нередкие — насильственного похищения.
В Уставе князя Ярослава записано, что за кражу девушки с целью жениться виновный должен заплатить «за позор». Если она боярская дочь, то обидчик ей платит 5 гривен золотом [23], если дочь «добрых людей» (то есть свободных), то 2 гривны серебра.
В XV–XVI веках также существовала система наказаний за умыкание, или «блуд умолвкой» (по договору). Причем в отличие, скажем, от польских законов, где учитывалось согласие потерпевшей на умыкание, в русском законодательстве на такие нюансы не смотрели и карали преступников всех социальных рангов одинаково. Меры наказания за умыкание замужней женщины или обрученной были строгими, вплоть до членовредительства.
Обычай «умчать девицу» в деревнях России сохранялся и в более поздние времена: такой брак назывался «самокрутка» или «самоходка». При заключении брака самокруткой жених выкрадывал девицу, заранее договорившись с ней, однако история знает случаи, когда ее родители, бросившись в погоню, возвращали дочь домой.
Глава 3. Сколько жен нужно для полного счастья?
Княгине Предславе снился сладкий сон: она стояла на коленях и молилась в монастыре на далекой, почти забытой родине. Мир и покой разливались в ее душе, и юная монашка была снова счастлива, как когда-то, но что-то злое вторглось в ее сон. Княгиня пыталась удержать его, но ничего не получилось, и она проснулась.
В сенях слышались шум, спор, раздраженные голоса, и самым громким был незнакомый мужской, который вырвал ее из любимого сна. Дверь неожиданно распахнулась, княгиня неуклюже поднялась, пытаясь
