пассии, а затем он и вовсе решил жениться. В результате законную русскую царицу, мать наследника престола, безо всякого прегрешения с ее стороны заточили в Покровском монастыре. Вокруг нее со временем сплотились поборники русской старины; у нее даже появился возлюбленный — Степан Глебов. Но в 1718 году их обоих арестовали, его пытали и казнили у нее на глазах, а потом казнили и наследника престола, ее сына.
Царица Мария Ильинична (первая супруга царя Алексея Михайловича). Хромолитография И. В. Цветкова. 1896 Альбом «Российские царевны дома Романовых» / The New York Public Library Digital Collection
Царица Наталья Кирилловна (вторая супруга царя Алексея Михайловича). Хромолитография И. В. Цветкова. 1896 Альбом «Российские царевны дома Романовых» / The New York Public Library Digital Collection
Царица Евдокия Федоровна (первая супруга царя Петра I). Хромолитографии И. В. Цветкова. 1896. Альбом «Российские царевны дома Романовых» / The New York Public Library Digital Collection
Когда власть перешла немке Екатерине, у которой прав на нее было намного меньше, чем у законной царицы, Евдокию отправили в Шлиссельбург. Ее вернули из ссылки только после воцарения ее внука Петра II. Она получила шанс стать русской императрицей, когда Петр скончался, однако Евдокия Лопухина благородно от него отказалась. Она чувствовала себя старой, уставшей и поддержала партию Анны Иоанновны.
Глава 25. Разводы на Руси
О существовании разводов в дохристианской Руси у историков есть две противоположные точки зрения: информация о том периоде осталась крайне скудная. Часть ученых считают, что развод в языческие времена был делом крайне легким, и в подтверждение приводят выдержку из Повести временных лет:
…«муж и жена шли к проточной воде и становились каждый на противоположном берегу речки или ручья и, взявшись за концы толстую холсту, тянули ее до тех пор, пока не разрывали, после того расходились куда им угодно и делались свободными». У воды совершался языческий брак, у воды он и прекращался [456].
Другие же утверждают, что развод был в принципе невозможен, и ссылаются на труды древних авторов, где описывается, что после смерти мужа его вдова добровольно восходит на его костер.
В любом случае с христианством на Русь пришло и христианское отношение к разводу, а именно абсолютный запрет на него, за исключением лишь некоторых редких поводов. Развод, или «распуст», регулировали византийские кодексы, правда, наши предки их адаптировали под себя. Так, византийский законодательный свод VIII века «Эклога» включает в себя десять законных причин для развода. Например, то, что муж не способен поддерживать супружеские отношения; заболел проказой или другой заразной хворью; вступил в заговор против государства; торгует честью жены или несправедливо обвиняет ее в прелюбодеянии. На Руси же поводов для развода было значительно меньше, и церковь стремилась еще сократить их количество.
В Церковном уставе князя Ярослава перечислены всего пять законных поводов для развода. Проказа, неспособность супруга к сожительству, а также бесплодие супруги в расчет не принимались. Развод разрешался, если жена, узнав о заговоре против князя, не сообщила об этом мужу. Сами понимаете, вряд ли по этой причине распадалось так уж много семей. А вот следующая была куда популярнее: прелюбодеяние жены. Вот только факт измены обязательно требовалось доказать и даже привести свидетелей. Соблюсти это требование, похоже, оказалось нелегко, а одно намерение совершить прелюбодеяние поводом для развода не считалось. Тем не менее, если верить Петру Петрею де Ерлезунде, на самом деле русские мужья часто использовали мнимое прелюбодеяние как повод для развода:
Он подкупает нескольких мошенников, которые приходят к нему, выдумывают большие клеветы, говорят, что жена его делала то-то и то-то. Муж отправляется с ними к чернецам в монастырь, просит, чтобы они послушали, что мошенники говорят о его жене, что она сделала и то, и другое, а потому он и желает развестись с нею, и дает чернецам 20 или 30 талеров.
Чернецы тотчас же отправляются в женский монастырь и приказывают черницам идти в тот дом, где живет эта жена. Они тотчас же берут ее, остригают ей волосы, снимают с нее платье, надевают на нее черническое и поскорее ведут ее, против воли, в монастырь, где и должна она оставаться черницей до самой смерти. А муж до истечения шести недель не может жениться опять, но потом ему разрешается взять другую жену [457].
У оклеветанной женщины обратного пути из монастыря уже не было.
Другой иностранец, Адам Олеарий, приводит печальную историю молодого поляка, который страстно полюбил русскую красавицу, перешел ради нее в православие и женился на ней:
Когда он по неотложным делам должен был уехать и пробыть вдали более года, доброй женщине, вероятно, ложе показалось недостаточно теплым, она сошлась с другим и родила ребенка. Узнав затем о возвращении мужа и не будучи уверена, что ей удастся дать добрый отчет в своем хозяйничанье дома, она бежала в монастырь и там постриглась. Когда муж вернулся домой и узнал, в чем дело, его более всего огорчило то, что жена посвятилась в монахини. Он бы охотно простил ее и принял бы ее вновь, да и она бы опять вернулась к нему, но их уже нельзя было соединить, несмотря на все их желание. Патриарх и монахи сочли бы это [возвращение из монастыря] за большой грех, притом — против Святого Духа, т. е. за грех, который никогда не может быть прощен [458].
При этом обратите внимание: за повод считалось прелюбодеяние женщины, а вот если изменял мужчина, его жена на этом основании развестись с ним не могла. Как гласит Церковный устав Ярослава, «…аже муж от жены блядеть, епископу в вине, а князь казнит» [459]. В уже неоднократно упоминавшемся памятнике церковной литературы «Вопрошание Кириково архиепископу Нифонту» Кирик интересуется: «…некоторые заводят явных наложниц, и рожают детей, и живут, как со своей женой, а другие тайно со многими рабынями — что из этого лучше?» [460] То есть особого преступления он ни в том, ни в другом не видит.
Великороссы центральных губерний. 1862. Иллюстрация из книги Pauly Theodore, de. Description ethnographique des peuples de la Russie. Par T. de Pauly. Publie a I’occasion du jubile millenaire de I’Empire de Russie. Saint-Petersbourg, 1862
