Кажется, нигде не увидишь столько прекрасных закатов. Час расставания природы с уходящим днем — драматичный, напряженный, волнующий час. Вот падает на дремучий лес последний луч, и выступают из синеватой мглы вольные раскидистые деревья — в красном зареве; а отсветы зарева торжественными складками парчи уходят в глубь озера или реки. Последний взгляд, час последней встречи и неминуемой разлуки, час радостный, жаркий, тревожный — гимн великому лесу, великой природе. И если бы ты вдруг оказался тогда на том берегу, у того далекого костерка, что уже загорелся желтым пятнышком встречь ночи, — то следил бы с замиранием сердца, с возрастающим душевным ликованием за столь интенсивной светомузыкой, а родившееся настроение надолго бы стало обновляющей радостью.
Перед нами земля, которая вспоила и вскормила художника. Земля, любимая навсегда. Исхоженная тропинками, дорожками, дорогами… Для Николая Ромадина дорога — спутница, неотъемлемая часть пейзажа, след человека, его путь к Добру и Красоте.
"О красном вечере задумалась дорога…" И мы действительно видим затихшую, провожающую день дорогу. Над густыми тенями машут "красные крылья заката…".
О красном вечере задумалась дорога,
Кусты рябин туманной глубины.
Изба-старуха челюстью порога
Жует пахучий мякиш тишины.
Есенин, сказавший русскому пейзажу живые слова, — ; близок, дорог, священен для Ромадина. И мы находим в его картинах есенинские "розовость вод", "листву золотую", "алый свет зари"… Художник словно открывает истоки поэтического творчества поэта. "Есенин с дедом у костра", "Детство Есенина", "В родных местах Есенина"… Пестрый, богато и мягко изукрашенный лесной ковер; лошади, задумчиво стоящие в реке; дымка тумана — все это ликующее, утешающее, настраивающее на поэтический лад. Одна из последних картин — "Есенинская Русь" — приоткрытый заветный уголок души художника. Так любимое Ромадиным закатное солнце освещает деревенские избы на косогоре, лес, мальчишку на телеге, погоняющего лошадь… Есть в картине очарование загадки, проникновенность простоты и песенность поэзии.
Пабло Пикассо как-то сказал: "Не то важно, что художник делает, а важно, что он собой представляет…"
Картины Ромадина — это не только лирическое повествование о яркой красоте русской природы, но и "автопортрет" художника. Перед нами его настроения, переживания, радости — вся жизнь. Перед нами его трепетная и нежная душа. Побываете на выставке, обязательно остановитесь у "Новолунья": небольшое полотно, а сколько в нем прозрачной чистоты и свежести, какими чарующими видениями возникают в серо-голубоватом мире полузатопленные деревья!.. А в картине "Ночная тоска", где заколдована лунным светом призрачная деревня, угадываешь и иное состояние души художника.
Неоднократно пишет Ромадин распахнутое окно и свечу или лампу на подоконнике. И мы "видим", как он распахнул это окно, как смотрит в зыбкую синеву, где видны туманные очертания деревенских домишек, где пролегают пути-дороги, по которым ему шагать, наедине беседуя с природой. Не минуя ни золотого клена, ни рябины в снегу, ни простой дороги во ржи, ни прозрачного ручья, — потому что все открывается ему. И лесной ручей — простой, неказистый, но такой прозрачный и звенящий — журчит для него как одна из русских мелодий. "Общение с природой, — говорит художник, — просветляет сердце и голову, люди видятся добрее и ближе".
Его картины дарят нам именно это впечатление. Люди видятся добрее и ближе.
Краски в его руках подобны мембране, чутко реагирующей на человеческий голос.
Таир Салахов
Евсей Евсеевич Моисеенко (род. в 1916 г.) — народный художник СССР, лауреат Ленинской премии.
В детстве, а это были годы Великой Октябрьской социалистической революции, по улицам белорусского села Уваровичи, где жил будущий художник, пронеслись красные конники.
"…Они мне казались гигантами. Это было необыкновенно! Такими помню я их и поныне — они действительно были гигантами".
Кавалеристы с красными звездами на шлемах принесли с собой то новое, светлое, что утвердилось навсегда. Много лет спустя художник возвращается к своему "видению", он, уже состоявшийся мастер, чья жизнь прошла под знаком красных звезд, пишет картину "Красные пришли". Перед нами — вихрь Революции. Ветер полощет знамя, лошади и всадники неудержимо устремлены вперед — художник передает "неусидчивый", поспешный, неостановимый ритм времени; показывает его подлинных героев — сынов народа.
Село уже засыпает, на улице тишина, но в одной избе зажегся свет, и, свесившись с крыльца, глядит на воинов Революции мальчонка (не себя ли нарисовал художник?).
Живопись мастера, как отмечают искусствоведы, — легка, красочные пятка порывисты, не спешат соединиться, но словно соревнуются друг с другом, создавая впечатление живого движения. У Евсея Моисеенко замечают дар импровизатора, но дар этот укрепляется тяжелым трудом, поисками; полотну предшествуют многочисленные эскизы.
"Начинают многие, — говорит художник, — но не многих хватает на бесконечный труд, на неустанные усилия, а порой и лишения". Дар импровизатора заключается и в том, чтобы, многое перепробовав и "перебродив", затем сразу выплеснуть, как будто только что родившуюся картину, на холст…
В "Вестниках" — огненный порыв, безудержная стремительность, всадник и лошадь — единое мчащееся целое: летит весть, радостная ли, печальная, но столь необходимая где-то там, где ее ждут.
Позже у художника возникает потребность рассказать о проводах. О том, как в далекие годы гражданской войны уходили красные бойцы воевать за счастье людей. Старая мать истово, сосредоточенно-раздумчиво крестит выросшего сына своего, безбожника. Из грубой солдатской шинели беззащитно торчит воротник рубашки в горошину, а в руках шлем с красной звездой. Безмолвно глядят с икон на проводы притихшие лики святых.
Апофеоз гражданской войны в "Черешне", где художник отобразил свое романтическое, поэтическое восприятие тех дней, показал нам, как герои, оставаясь с нами, уходят в легенду, становятся строкой песни, отторгаются в историческую вечность.
На пригорке, у селения, остановилась тачанка. Краткий миг отдыха — продолжающееся движение живет в лошадях, готовых умчать тачанку вдаль по ослепительно белой дороге. А бойцы лежат на зеленой траве — они и отдыхают, и мечтают, и думают безмятежно: в позах и движениях какая-то тягучая грациозная медлительность — они словно являются нам в воспоминаниях, мы наблюдаем их, как в замедленной киносъемке. Время возносит своих героев на пьедестал благодарной памяти. Кисть художника показывает их истоптанные, тяжелые сапоги, их утомленные, натруженные тела, но все это окутано ореолом легкой приподнятости, бойцы лежат на земле и будто парят над ней… Земля, ярко-зеленая от травы, нежно баюкает оторванных от нее войной людей. А в центре — фуражка с черешней. Ягода сочная, холодящая губы, брызжущая соком; ягода весны и раннего лета, плод первого труда, вечной любви к земле. Мирная ягода. Она светится в фуражке — символ той жизни, за которую они сражаются…
"Невозможно быть новатором в искусстве, являясь обывателем в жизни" — кредо мастера. Творчество и жизнь; творчество как составная часть жизни — пламенеющая, вдохновенная, выражающая самое сокровенное, характерное и необходимое.
В фильме о художнике есть любопытный эпизод: встреча со старой матерью.
В ответ на шутливый и все же горестный материнский упрек: забыл матку, наверное, на волах в гости едешь, — художник стремится не то чтобы оправдаться, но поведать матери — где он, что и как. А может, отчитаться? Отчитаться перед родным уголком земли, откуда родом, откуда мать провожала…
Вот он, дом старой матери, увешанный вязками лука, дом, где художника всегда ждут. Дом, где он вырос, говорит мать, не художником — хорошим человеком. Прежде всего этим гордится она: сын вырос не обывателем, а добрым и нужным людям.
И верно: только человек доброжелательный, справедливый, чтущий общественный интерес, способен развить свое дарование, завоевать признание и любовь. Настоящий талант добр. И счастье талантливого художника в том, что есть у него мать, родина, есть главная идея.
Сын снова уезжает от матери — отрывает его нетерпеливая жизнь. А детство его возвращается. В картинах. "Художник начинается с его биографии, с его детства, с того, что он полюбил, чему стал предан, с его совести…"
"Мальчишки", "Из детства", "Сергей Есенин с дедом". Последняя картина, как только была выставлена, привлекла внимание своей новизной, суровой правдивостью, и тому не мешала некоторая стилизация, в чем упрекали художника. Не зная своего деда, сумел ли бы написать мастер этого иконописного старика в белой рубахе — прямого, словно восстающего. А рядом деревенский мальчишка с голубыми глазами-васильками. И тоже глядит непримиримо…
