Генрих Вёльфлин - Классическое искусство. Введение в итальянское возрождение

Наиболее важным по своим следствиям произведением среди ранних картин Леонардо является подмалевок «Поклонения волхвов» (Уффици) (рис. 10). Работа эта создавалась около 1480 г., она воздействует на зрителя в старинных еще традициях — многообразием деталей. Здесь перед ними представитель кватроченто, радующийся всякому разнообразию, однако то, как он выделяет основное содержание, говорит о новизне восприятия. Боттичелли и Гирландайо также писали «Поклонение волхвов» таким образом, что Мария изображалась сидящей в центре, в окружении людей, однако, как правило, она оказывалась здесь обойденной вниманием. Леонардо — первый, кто оказался в состоянии разработать тему, подчинив ее основному акценту. То, как поставлены по краям в качестве мощных, замыкающих кулис внешние фигуры, также составляет богатый следствиями момент композиции, а противопоставление сгрудившейся толпы и абсолютно свободно и легко сидящей Мадонны заряжено столь энергичным воздействием, что Леонардо — единственный, кого можно считать на него способным. Однако даже если бы от этой работы до нас дошла одна прорисовка Марии, как на ее творца возможно было бы указать только на него одного: такого небывалого изящества исполнены как поза, в которой она восседает, так и сопряжение ее с мальчиком. Другие изображали Марию широко, с расставленными ногами рассевшейся на троне, Леонардо же дает пример изящно и женственно восседающей фигуры со сдвинутыми коленями. Впоследствии эту позу переняли у него все художники, а в высшей степени привлекательный мотив поворота фигуры с отклоняющимся в сторону мальчиком был даже буквально воспроизведен Рафаэлем в «Мадонне ди Фолиньо» (рис. 84).

Деталь картины «Поклонение волхвов»

Из всех художников Возрождения именно Леонардо черпал наибольшее наслаждение в окружающем мире. Его привлекает все на свете. Физическое бытие и человеческие страсти. Формы растений и животных, и вид кристально прозрачного ручейка с усыпанным галькой дном. Чем-то непостижимым видится ему односторонность тех художников, которые довольствуются рисованием одних человеческих фигур. «Разве ты не видишь, сколько [существует] различных животных, а также деревьев, трав, цветов, [какое] разнообразие местностей гористых и равнинных, источников, рек, городов, ‹…› различных одежд, украшений и ремесел?»[9]

Леонардо — прежде всего прирожденный живописец, чуткий ко всему изящному. Его чарует тонкая рука, манит прелесть просвечивающих тканей и нежной кожи. Особенно любит он прекрасные, мягкие и волнистые волосы. В «Крещении» Вероккьо (рис. 155) Леонардо написана пара кустиков травы, и сразу же видно, что они выполнены именно им: никто другой не обладал подобным ощущением естественного изящества растений.

Ему в равной степени близки мощь и слабость. Когда Леонардо пишет битву, нет ему равных в выражении необузданной страсти и исполинском движении, — и тут же, рядом он отслеживает нежнейшие душевные движения, запечатлевает выражение, тенью проскользнувшее по лицу. В изображении характерных лиц Леонардо, кажется, вгрызается в натуру со всем неистовством записного художника-реалиста, и тут же внезапно отбрасывает все прочь и предается видениям идеальных образов почти неземной красоты, грезит о той легкой, сладкой улыбке, что выглядит отображением внутреннего сияния.

Леонардо воспринимает живописное очарование поверхности предметов, но мыслит при этом как физик и анатом. Представляющиеся взаимоисключающими качества соединены в нем воедино: неутомимые наблюдательность и собирательство исследователя и тончайшая художественная восприимчивость. Он никогда не довольствуется тем, чтобы воздать должное, как живописец, одной только внешней стороне вещей: с таким же страстным интересом отдается он исследованию строения и условий жизни всех существ. Леонардо — первый художник, систематически исследовавший пропорции тел людей и животных и составивший полное представление о механических соотношениях при ходьбе и восхождении, поднятии и несении тяжести; он же предпринял детальнейшие физиономические наблюдения, связно продумал, как выражаются душевные движения.

Живописец для него — это просветленный мировой глаз, владеющий всеми видимыми предметами. Мир разом раскрывается ему во всей своей полноте и неисчерпаемости, и Леонардо, надо полагать, ощущал себя связанным со всем живущим великой любовью. Примечательную подробность, говорящую об этом, сообщает Вазари: бывало, Леонардо видели на рынке — он покупал там птиц, чтобы выпустить их на волю. Надо полагать, флорентийцы дивились этому.

В сфере столь универсального искусства нет проблем высокого и низкого порядка: завершающие утончения светопередачи нисколько не интереснее, чем наиболее элементарная задача показать объемную телесность на плоскости, и художник, внесший наибольший вклад в то, чтобы сделать человеческое лицо зеркалом души, вполне может между прочим сказать: «Придание выпуклости — самое главное в живописи, это ее душа».

Предметы вызывали в Леонардо так много новых ощущений, что ему поневоле приходилось отыскивать новые технические средства выражения. То был экспериментатор, который никогда не ведал чувства удовлетворенности. С «Моной Лизой» ему пришлось расстаться, ее не завершив. С точки зрения техники это загадка. Однако и там, где работа вполне прозрачна, как в случае простых рисунков серебряным карандашом, производимое им воздействие оказывается не менее ошеломляющим (рис. 11). Можно сказать, Леонардо был первым, кто стал подходить к линии с чувством. Ни у кого другого не встретить такого набухания и утончения контурных линий. Моделировка осуществляется им четкими равнонаправленными прямыми линиями: создается впечатление, что ему достаточно погладить поверхность, чтобы выявить закругление формы. Никогда еще столь великий результат не достигался более простыми средствами, и параллельность линий, с которой, впрочем, приходится столкнуться также и на старинных итальянских гравюрах на меди, придает листам бесценную замкнутость[10] воздействия[11].

Наиболее широко известным произведением итальянского искусства, наряду с «Сикстинской Мадонной» Рафаэля, является «Тайная вечеря» Леонардо (рис. 12, 12а). Она так проста и выразительна, что производит впечатление на каждого. Христос на центральном месте за длинным столом, его ученики — симметрично по обе стороны; только что он сказал: «Один из вас предает меня!» — и эти неожиданно прозвучавшие слова привели собравшихся в смятение. Он один сохраняет спокойствие, потупив взор, и в наступившей тишине снова повторяет, поясняя: «Да, это именно так: среди вас есть один, кто меня предаст». Думается, никогда история эта и не рассказывалась по-другому, и тем не менее в работе Леонардо ново все, и именно простота является в первую очередь достижением высочайшего искусства.

Озирая кватроченто в поисках того, от чего отталкивался Леонардо, мы находим хороший пример в «Тайной вечере» Гирландайо в Оньисанти, которая датируется 1480 г., т. е. создана приблизительно 15-ю годами ранее (рис. 13 {2}[12]). Эта фреска, являющаяся одной из наиболее крепко слаженных работ мастера, содержит все старинные типичные элементы композиции, схему в том виде, как дожила она до Леонардо: «П»-образный стол, в одиночестве сидящий впереди Иуда, ряд из двенадцати остальных позади стола, причем Иоанн заснул у Господа на груди, сложив руки на столе. Христос говорит с поднятой правой рукой. Должно быть, однако, сообщение о предательстве уже прозвучало, поскольку ученики выглядят огорченными, некоторые из них заявляют о своей невиновности, а Петр призывает Иуду к ответу.

Леонардо порвал с традицией прежде всего в двух моментах. Он извлекает Иуду из его изоляции и усаживает его в ряд с другими, а далее — полностью отказывается от мотива Иоанна, возлежащего (и заснувшего, как было принято дополнять) на груди Господа, что было абсолютно неприемлемо при современном способе сидеть за столом. Тем самым Леонардо добился большей уравновешенности сцены, появилась возможность симметрично разместить учеников по обе стороны от Господа. Художник уступил здесь потребностям композиционной тектоники. Однако он тут же пошел еще дальше и выстроил группы — по две из трех человек с каждой стороны. Так Христос стал господствующей фигурой, рядом с которой невозможно поставить никакую другую.