Вот новелла об одиночестве. Кстати, я называю такие отрывочки новеллами, хотя это, скорее, нужно назвать инсценированным документом. В этих инсценировках должны быть найдены настоящие люди, и текст должен импровизироваться на месте. Люди должны говорить на собственном языке: японцы — на японском, французы — на французском, англичане — на английском и т. д. А приблизительное содержание разговора будет переводиться.
Итак, подлинная история об одиночестве. Она очень проста и заимствована из парижской газеты.
Жил в большом доме человек. Это был дом с однокомнатными квартирами, каждая из которых выходит в длинный, большой коридор.
Случайно соседи обнаружили, что этот человек — мертв. Он повесился. Но как и почему это случилось, никто не мог сказать. Соседи его не знали. Консьержка знала только имя. Следователь не без труда доискался до места его работа, но и работавшие рядом с этим человеком ничего о нем сказать не могли. Человек покончил с собой, и никто этого не заметил. Его нашли на четвертые сутки. Человека убило одиночество в трехмиллионном городе, в доме, где рядом живут сотни людей, ибо это очень большой дом.
Многоэтажные дома все растут и растут — одинаковые во всем мире. Трудно отличить итальянскую многоквартирную новостройку от парижской, парижскую — от берлинской, а берлинскую — от японской.
В Японии мне рассказали такую историю: человек, маленький служащий, каждый день в один и тот же час возвращался домой в одном и том же автобусе. Как всегда, он входил в большой дом, в один из подъездов.
Однажды он вернулся, как всегда, дверь квартиры была заранее открыта. Жена жарила что-то на кухне. Человек вошел. Туфли уже стояли около порога (японцы, входя в квартиру, снимают ботинки). Человек снял ботинки, надел туфли, вошел в столовую. Там уже лежала приготовленная газета. Он снял пиджак, повесил его на спинку стула, вытянул ноги и стал читать газету.
Через три минуты раздался звонок. Он удивленно поднял голову: кто мог прийти? Оказалось, что пришел хозяин квартиры. Он обычно ехал следующим автобусом. Только сейчас герой этой истории заметил, что он попал в чужую квартиру. Он огляделся: столовая была абсолютно такая же, как у него. Туфли на ногах были такие же, как у всех. И та же самая газета лежала с той же стороны стола. Только теперь увидел он, что жена другая. И кроме того, фотография на стене изображала не его отца, а какого-то другого человека.
Японцы очень вежливы. Герой этого рассказа долго извинялся, и хозяин квартиры тоже долго извинялся. Выяснилось, что человек ошибся подъездом.
Он исправил ошибку, пришел к себе. Оглядел квартиру. Жена уже ждала его с обедом. На этот раз это действительно была его жена. Туфли стояли точно там же. Газета лежала на том же месте такого же стола. Он протянул руку, чтобы включить телевизор, потому что через три минуты должна была идти передача спортивного матча. И вдруг, прислушавшись, обнаружил, что над ним, под ним, справа и слева, люди включили телевизоры с той же программой. Человек был потрясен. Ему казалось, что он — личность, что он особенный, и квартира у него особенная, и жена особенная. А на деле все были одинаковыми, как пятаки. Громадный город уравнял их, отшлифовал, отшкурил.
Конец этого рассказа эксцентричен, но этот конец придуман писателем. Вот как японский писатель заканчивает эту историю: героя стало постепенно охватывать отчаяние. Он понял, что так жить больше нельзя. Он решил взорвать, во-первых, автобус, в котором едет на работу, а затем и весь дом. Долго доставал он взрывчатку. В конце концов ему это удалось. Где-то в кафе он сидит, в последний раз рассматривая пакеты со своими пластиковыми бомбами. Наконец направляется к автобусу, с некоторым опозданием. Но по дороге он узнает, что только что автобус, шедший впереди, взорвался. Его опередили.
Конец, разумеется, придуман ради эффекта. На самом деле герой этой истории просто ушел, исчез. В Японии стало массовым явлением исчезновение людей. На узловых вокзалах организована специальная служба по разыскиванию беглецов. Люди самых разных возрастов — иногда отцы семейства, иногда совсем молодые — вдруг исчезают. Они уходят из больших городов куда-то в глушь, превращаются в бродяг или находят себе какое-то укромное, тихое существование. Я видел таких бродяг в Токио. Им разрешено ночевать в метро. Метро работает всю ночь. Сидит человек с длинной бородой (японцы чисто бреются, борода — это признак бродяги). Он сидит, прислонившись к стенке, а рядом еще один, поодаль еще. На другой станции опять видишь таких. Рано утром они выходят из метро и идут в большие рестораны: им отдают остатки еды. Некоторые иногда работают день-другой на рыбном рынке, развозя продукты. К зиме они перебираются куда-то на юг. К лету возвращаются обратно. Любой из этих бродяг может оказаться тем самым служащим, который спутал квартиру. Исчезнувшего, ушедшего из своего мирка невозможно найти в человеческой каше гигантского города.
И тем не менее большие города, как магнит, притягивают людей. Деревни пустеют. Это процесс глобальный. Я проезжал на машине и поездом мимо рисовых полей в сезон пересадки рисовой рассады. Что-то необычное было в японских крестьянах, которые по колено в воде возились на своих маленьких делянках. Потом я понял эту необычность: ни одного молодого. Работали только старики.
Город предлагает человеку слишком много соблазнов. Город обещает, город зовет. Город высасывает, истребляет человека.
В некоторых латиноамериканских странах вокруг больших городов выросли громадные поселения люмпен-пролетариев. Эти поселения называются фавелы. Люди живут без канализации, без водопропровода, без света, в самодельных хибарках, которые нельзя назвать не только домиком, но вообще жильем. Дети не учатся. Взрослые живут случайными заработками. Но фавелы продолжают расти.
А рядом — небоскребы, сталь и стекло, сумасшествие витрин и автомобильная буря.
Но не только латиноамериканские города дают пищу для контрастных зрелищ богатства, индустриальной мощи и нищеты. То же самое можно сказать, скажем, про Чикаго, про Лос-Анджелес, про Нью-Йорк. В огромных городах возникают поселения трущоб — грязных, нищих, антисанитарных и опасных.
Нищета и отчаяние порождают преступления. В огромных городах бандитизм, убийства, насилия, грабежи, воровство стали обычным явлением. Преступление неслыханно помолодело. Еще лет тридцать-сорок тому назад средний возраст преступника-рецидивиста, насильника или убийцы был на десять лет выше, чем сегодня. Преступниками становятся дети.
И все-таки эти огромные города, задыхающиеся в угарном газе, в саже и в копоти, — это лицевая часть современного мира. Его изнанка — это так называемый третий мир.
В этом мире живет большинство человечества. Этот мир почти наполовину состоит из голодных, полуграмотных и босых людей. Только в Индии и Пакистане живет семьсот миллионов человек.
Этот мир на протяжении столетий был бесправен, его грабители обирали до нитки. С ним обращались как с рабочей скотиной.
Сейчас многовековая колониальная система рухнула. Но слишком велик оказался разрыв: с одной стороны — блистательная техника, мощная индустрия, модернизированная промышленность, поток товаров, высокий уровень жизни; с другой — сотни миллионов полуголых, голодных, неграмотных людей.
Страна приобретает независимость, и люди справедливо ждут, что, когда ненавистные белые уйдут, посыплется золотой дождь. Но до золотого дождя еще очень далеко. Нужно построить промышленность. Нужно научить грамоте. Нужно накормить, одеть людей и дать им то, что они видят ежедневно у европейцев: часы, рубашки, брюки, журналы, которые они могут прочитать, дома, в которых можно жить. А для всего этого нужны капиталы, а капиталов этих нет.
Чем ниже уровень грамотности, тем тяжелее и беспросветнее нужда, тем больше рождается детей, и население третьего мира растет безудержно быстро. Школ делается больше, но процент грамотных не увеличивается, потому что и людей делается больше, и население растет скорее, чем растут школы. Это статистика.
В некоторых странах Латинской Америки средний уровень образования меньше двух классов. Разумеется, есть там и студенты, и профессора, и ученые. Есть много людей, которые окончили школы. Но огромное большинство может только с трудом написать свое имя.
Национальный доход на душу населения в странах третьего мира растет так медленно, что каждый год статистика вносит поправки печального свойства. В пятидесятом году считалось, что в основных странах третьего мира средний доход на душу населения сравняется со средним уровнем нынешнего европейца примерно к двухтысячному году, — это значит, что к двухтысячному году люди будут получать то, что получал европеец в 1950 году. Третий мир будет отставать на 50 лет. Однако сейчас, через пятнадцать лет, высчитано, что опоздание составит не меньше семидесяти пяти лет. Если же темпы роста населения останутся прежними, то отставание жизненного уровня станет еще больше. Разрыв увеличивается, и это становится все опаснее.
