Николай Брешко-Брешковский
Парижские огни (О. А. Беляева, Уне Байе, Базиль Захаров)
Несколько лет тому назад Морис Декобра, романист, переведенный на десятки языков, и с удовольствием зовущий себя «Морисом Анатольевичем», сделал мне большую любезность, познакомив меня со своим издателем Бодиньером.
В ответ я пригласил Мориса Анатольевича позавтракать со мною в «Ренессансе», что на плас Альма…
Внезапно телефонный звонок:
– Говорит Декобра… Вы разрешите мне приехать вместе с дамой?
– Буду очень рад…
Через несколько минут, – Декобра живет в двух шагах от площади Альма, – появляется он, бритый, со скептической улыбкой на тонких губах, и вместе с ним, молодая, лет тридцати, блондинка… оказавшаяся Ольгой Александровной Беляевой.
Теперь, спустя годы, все газеты и все люди кричат о счастливцах – булочниках, парикмахерах, угольщиках – выигравших в Национальную Лотерею до пяти миллионов франков.
До чего бледнеют эти колоссальные выигрыши, с яснаго неба упавшие, по сравнению со сказочными карьерами кое-кого из нашей отечественной эмиграции.
Возьмем упомянутую Ольгу Беляеву.
Жена армейскаго офицера, вернее вдова, – он погиб то-ли на Перекопе, то-ли еще раньше, под Царицыным…
Женщина очутилась на чужбине, в бедности и «без языков», – она потом овладела ими. Внешность: женщина, как женщина, особенно среди букета международный красавиц Парижа, Берлина, Лондона…
Но, увлекается ею германский финансист Гольдсмит, банкир масштаба Варбургов, Стиннесов, Мендельсонов, Блейхредеров…
У Беляевой – особняк в Берлине, особняк в Париже. В своих брилиантах она производит впечатление закованной в волшебно-сверкающую кирассу…
Несколько лет головокружительнаго богатства и таких же головокружительных прихотей. Но звезде банкира Гольдсмита не суждено было сиять вечно.
Гитлер, еще из «Коричневаго Дома» в Мюнхене, грозил: – «В тот день, когда я приду к власти – я повешу Гольдсмита!»
Но, банкир, оказался весьма предусмотрительным. В тот день, когда фюрер взял в руки власть, Гольдсмит находился за пределами досягаемости, – в Швейцарии… Он унес свою голову, но не унес своих миллионов.
Беляева веселится, посещает модные курорты, в «монденных» журналах появляются ея «купальные» портреты с заголовком: «княгиня де-Беляев»…
А через некоторое время – новые аллегорические «пять миллионов».
Ольга Александровна совсем недавно обвенчалась по православному обряду с американцем Мультоном… по сравнению с которым Гольдсмит, даже в пору своему расцвета, мог показаться почти бедняком…
Во Франции Мультону принадлежит замок ни по архитектуре, ни по роскоши не уступающий Версальскому дворцу.
2Мы только что привели любопытный образчик феноменальнаго везения. А вот – пример такой-же феноменальной незадачливости.
В Париже продолжает блистать и своей красотою и своим громким титулом графиня Людмила Воронцова – Дашкова, вдова лейб-гусара, невестка «вице-короля» Кавказа…
Лет 8 тому назад эта обаятельная женщина была помолвлена с нефтяным королем сэром Генри Деттердинг, который был без ума от нея. Предстоящий брак уже выростал в событие большой политической важности, а посему и были пущены в ход большия интриги, дабы разстроить его.
Интриги имели успех и Деттердинг с решимостью отчаяния, женился на, разведенной им госпоже Багратуни…
За первой, такой фатальной неудачей, спустя восемь лет не замедлила последовать и вторая.
Подруга Воронцовой, ставшая крупной помещицей в американской Флориде настойчиво и упорно вызывала к себе графиню.
«Приезжай! Твои портреты не дают покоя американцу – миллиардеру. Он и сам интересен, помимо своих миллионов»…
Избалованная, привыкшая к тому, чтоб все к ней шло безо всякаго труда и усилий с ея стороны, Воронцова не спешила во Флориду…
И вновь, как и в эпоху сватовства Детгердинга, другая женщина вырвала у нея обывательски выражаясь «из под носа» архимиллионера.
Эта другая, – Ольга Беляева, а архимиллионер – Мультон, поднесший своей молодой супруги «Версальский дворец и Версальские фонтаны»…
3«Литво, Литво, ойчизна моя»…
Так писал Мицкевич. И не только писал, а всем сердцем переживал немного суровыя, северныя красоты своей равнинной родины, бегущей вдоль берегов широкаго полноводнаго Немана.
Пламенной литовской патриоткой является, живущая в Париже талантливая драматическая артистка Унэ Бей.
И ее, эту изящную хрупкую женщину, как и Мицкевича, пленяет нагорный берег Немана, в окрестностях Ковно, с песчаными обрывами и с вечно шумящим лесом гигантских корабельных сосен…
Артистическое имя свое Унэ Бей сделала в Америке, где ея гастроли, – она играла на английском языке, – имели успех исключительный.
Театральная хроника называла ее литовской «Дузе». И так же, как Дузе, всей творческой душой своею отдавалась она исполняемым ролям, иногда под занавес падая в самый настоящей реальный обморок, уносимая со сцены в уборную своими коллегами по пьесе…
Небольшой салон этой замечательной артистки в Париже, популярен в артистических и литературных кругах.
Из русских вы можете встретить в нем: поэта Бальмонта, драматурга Сургучева, режиссера Евреинова, кино-артистку Веру Барановскую, этр-ал-сцен Комиссаржевскаго и многих других.
Все художественно, все съ большим вкусом, в этом салоне. На стенках – несколько портретов Унэ Бей, исполненных парижской знаменитостью, армянским художником Качадурьяном. Один из них, такой весенний, напоенный солнцем, напоминает по композиции прерафаэлитския картины Фра Бэато Анджелико…
Желая популяризовать в международных и русских кругах родную литовскую поэзию, Унэ Бей лучшие классические образцы ея издала по французски и по русски в превосходном переводе Константина Бальмонта.
Значительно раньше, Унэ Бей издала изысканным томиком стихотворения своего брата, выдающегося литовскаго поэта.
Не чужд искусства и супруг талантливой артистки, занимающий видное положение в кинематографическом мире Парижа. Этот симпатичный образованный человек – тоже литовец, получивший воспитание и образование в Америке. По профессии он инженер, прославленный в специальных кругах строитель и изобретатель.
4В Париже снова прошел слух о смерти Базиля Захарова…
Как и все предыдущие, он оказался тоже «преждевременным.»
Правда, престарелый баронет, уже давно удалившись от жизненной сутолоки, коротает свои дни в шезлонге, на террасе своего замка, только изредка позволяя себе десятиминутную прогулку по дорожкам парка. Правда, ежедневное меню его не блещет разнообразием, заключаясь, главным образом, в рисовой каше… Но, все-же, он жив…
Тем не менее, многочисленные секретаря его все меньше и меньше начинают считаться с его личностью, подчас просто игнорируя его желания и намерения… Для них он уже умер, так сказать…
Недель шесть тому назад, я писал в «Парижских Огнях» о прискорбном случае с картиной одного русскаго эмигранта…
Когда номер журнала «Для Вас» прибыл в Париж, упомянутый офицер не замедлил вырезать из него, заметку, касающуюся Захарова и картины, и послал ее на личное имя сэра Базиля в его особняк на авеню Ош… в заказном письме.
Пока что – ни ответа, ни привета…
Письмо это, равно как и все предыдущия, равно как и сама акварель, несомненно не дошли до умирающаго «Короля Пулеметов», а ловкое окружение архимиллиардера надеется путем молчания погасить «историю»…
Кроме того, секретариат Захарова настолько привык ко всему, пишущемуся в международной прессе о «некоронованном король», что не придает статьям и заметкам никакого значения и, во всяком случае, никогда не доводит их до сведения своего патрона…
Увидеть же его лично – вообще, невозможно! Десятки слуг, детективов и стражников охраняют покой и безмятежность старика. Единственным исключением из правила – лицом, имеющим к нему доступ без доклада является его личный друг и соотечественник, Венизелос…
5Прилетели в Париж и улетели советские летчики.
Начальство отпускало их в город, реже в одиночку, чаще целыми группами.
Скромная форма напоминает чехословацкую.
Есть выправка, но какая-то «унтер-офицерская».
Все производят впечатление полу-интеллигентов. Никто не говорит по-французски. Да оно, может быть, и лучше для «властей придержащих»: по крайней мере не разболтаются с иностранцами.
По прибытии в Париж, каждый летчик получил штатский костюм и сто франков «на мелкие расходы». Как прислуге, отпущенной в город «повеселиться»…
Где-то, на Больших бульварах, один русский шофер вспугнут был окриком:
– Митя… здравствуй…
Перед ним – советский летчик.
Оказались друзьями детства и однокашниками начальной школы.
