Оноре де Бальзак
Блестящее, но легкое рондо
ДЛЯ НАЧИНАЮЩИХ В ПОЛИТИКЕ
с сопровождением
обязательных рукоплесканий
и приветственных возгласов,
восторги — ad libitum[1]
на излюбленную тему:
То мятеж, мятеж, мятеж
Народ сзывает в хоровод и т. д.,
сочиненное и посвященное любителям золотой середины[2]
г-ном Казимиром Перье[3],
первым трубачом королевского оркестра,
и впервые исполненное дирижером большого театра Франции
в субботу
23 июля 1831 года.
Пьеса, о которой долг журналиста велит нам дать отчет[4], принадлежит к старинному виду РОНДО, ибо главная тема «То мятеж, мятеж, мятеж и т. д.» повторяется в ней многократно. Эта форма несколько отдает стилем рококо, и мы бы предпочли ей современную каватину в новой свободной форме, с мощными выразительными мелодиями, одним словом, каватину, подобную тем, что создаются в Соединенных Штатах; но поскольку наши вкусы не имеют пока ничего общего со вкусами американских любителей, то в ожидании лучшего сойдет и готическое рондо. Итак, рассмотрим, содержит ли в себе названное произведение все признаки данного жанра.
После бурлескной интродукции, которая начинается с пушечного залпа и, к сожалению, напоминает претенциозные формы старой школы, раздается обязательная ритурнель: «Господа пэры, господа депутаты, я счастлив вновь оказаться среди вас».
Как можно заметить, до сих пор нет ничего нового. Затем появляется излюбленная тема «То мятеж, мятеж, мятеж... и т. д.», первую фразу которой нельзя признать удачной: «Я сказал, господа, что отныне Хартия[5] станет истиной: слова эти сбылись».
Очень сожалеем, но мы должны сказать, что пассаж этот невероятно фальшив; он режет даже самый неискушенный слух. Однако продолжим разбор любимой темы: «Пришло время положить конец чересчур затянувшимся волнениям, охватившим тех, кто все еще мечтает о химере республики». Эта излюбленная тема безнадежно банальна: она примелькалась уже на всех афишных столбах; но варьируется она, можете нам поверить, с большим искусством.
Далее следует пассаж дьявольской трудности: «Недавно, господа, я объездил всю Францию и т. д.». Подлинные знатоки нашли, что пассаж этот напоминает, значительно уступая ему в музыкальном отношении, знаменитое рондо Жоконда[6]:
По свету долго ездил я,
И видели меня повсюду.
Любезен был и т. д.[7]
Я согласен с подлинными знатоками и предпочитаю Жоконда из Комической оперы.
Во всяком случае, излюбленная тема разработана в этом пассаже чрезвычайно изобретательно. Речь идет о пожеланиях провинциалов: «Вы поможете мне, господа, осуществить их; порядок будет огражден; всякие мятежные попытки уже пресечены и подавлены». Уловили тему мятежа? Правда, она введена чисто эпизодически и как бы только затем, чтобы напомнить, что основная мысль не упускается из виду.
Затем мы попадаем в лабиринт звуков — подлинный трюк в стиле Тартини[8], — в котором ничего невозможно понять. Он относится к вопросу о наследовании звания пэра. Вместо музыкального сумбура, словно извлеченного из импровизаций старо-юного Линца, публика предпочла бы встретить бóльшую ясность, более искренние интонации, бóльшую непринужденность, вполне допускаемую обстоятельствами, тем более, что пассаж заканчивается тоже маловразумительным хроматическим потоком, затрагивающим муниципальное и департаментское устройство, ответственность министров, свободу образования, и т. д., и т. д.
К счастью, следующее далее жалобное adagio о «тяготах, постигших торговлю, и мужестве, с каким несет она их», нас полностью вознаградило.
Этот отрывок, исполненный пугающей правды, произвел тем большее впечатление, что любимая тема «То мятеж, мятеж, мятеж...» (тема совершенно бурлескная, но тем не менее все ожидали ее именно в этом месте) действительно умудрилась появиться среди образов самых суровых и патетических, но стремительно, словно озорной мальчишка, который, возвращаясь с урока закона божия, заглядывает в окошко темной лавки с криком: «Эй! Привет! Это я! Я здесь!» — и тут же удирает, чтобы завтра появиться вновь. Это очень хорошо. Такая смесь забавного и сурового приводит к весьма живописному эффекту и образует естественный переход к последующему allegro: «Надеюсь, что тяготы эти приходят к концу, и вскоре, с укреплением порядка (мимолетное появление любимой темы), наступит полная безопасность и т. д.». Это allegro, посвященное будущему обращению капиталов, страдает одним только недостатком: слишком ярко выраженным семейным сходством с арией Пьерро из «Говорящей картины»:
Вот гроза уже прошла,
Снова солнышко сияет,
Вся компания весела,
Развлекаться начинает.
Смех и доброе вино, и т. д.
Но и на этот раз «доброе вино» Пьерро мне нравится больше.
Что касается следующего отрывка, точнее, речитатива о государственных финансах «Бюджеты 1831 и 1832 годов будут вам представлены и т. д.», я должен сказать, что, за исключением должностных лиц, все признали его излишне перегруженным; он написан в тяжеловесной манере; он подавляет; тут слишком много меди; композитор поистине забыл о всякой мере. Фраза, идущая далее, также вызвала самую резкую критику: «После июльской революции Франция снова заняла в Европе подобающее ей место». Считают, что фраза эта написана в слишком низком регистре. Ей аплодировали только послы Англии, Пруссии и Австрии.
Но «Блестящее рондо», презрев все нападки, вскоре снова воспрянуло, и после нескольких тактов молчания о «национальной независимости» любимая тема «То мятеж, мятеж, мятеж... и т. д.» развернулась во всем своем блеске и полнозвучии, когда речь зашла о «национальных гвардейцах, которые стоят целых армий и спасли в свое время свободу». Отрывок доставил слушателям тем большее наслаждение, что в нем выражена совершенно новая мысль, о которой никто даже не подозревал. Единственное, о чем все сожалели, — это о том, что не были упомянуты «рабочие — друзья порядка» и экю стоимостью в три франка.
Вслед за этой ослепительной репризой излюбленной темы мощно вступают басы, начинающие тему Австрии: «Как я того и просил, император австрийский вывел свои войска из Папской области». Эта мелодия кажется некоторой, без сомнения, невольной реминисценцией знаменитой мелодии: «Взгляни-ка, Жан, уходят ли они и т. д.». И тут же снова, снова, снова намек на любимую тему при упоминании государства папы римского, «чей покой не будет более нарушаться». Это совершенство!
Затем идет ария, посвященная Бельгии, в сопровождении английского рожка: и надо признаться, это не самая блестящая часть «Блестящего рондо». Нет, тысячу раз нет, это отнюдь не французская музыка! Напрасно, стремясь исправить положение, композитор ввел непосредственно вслед за арией фанфары, славящие Португалию; эти усилия, вернее, это жонглирование ловкого контрапунктиста не достигло своей цели — не отвлекло внимания. Все повторяли:
— Ба, ба! Слишком много шуму из ничего.
Но что сказать, о, что сказать нам об andante якобы amoroso в следующем далее гимне с барабанным боем в честь Польши, героической Польши!.. Отвратительно!.. Невыносимо!.. Ужасно!.. Как не обрушились своды Палаты от столь пошлых слов, от такого гнусного стиля!..
К счастью, после помпезного возвращения главной темы, в которой автор радуется своим успехам, любимая тема «То мятеж, мятеж, мятеж...» возвещает нам, что: «Неуклонно проводя и впредь действующую политическую систему, мы достигнем того, что родина вкусит благодеяния революции, и оградим ее от новых потрясений и т. д.». Это заключение, к общему удовольствию предвещающее конец «Блестящего рондо», — достойно венчает всю пьесу. Как легко увидеть, невозможно проявить большего разнообразия в разработке всегда одной и той же идеи, и настолько одной и той же, что она выглядит уже идеей навязчивой, подлинной мономанией.
В общем и целом, несмотря на отдельные указанные нами красоты, «Блестящее и легкое рондо» не удовлетворило ожиданий подлинных ценителей; хотелось бы услышать нечто более воинственное, более благородное, наконец, более достойное французского слуха.
После исполнения раздались жидкие аплодисменты, но это был успех у клаки; немногие крики «браво», хотя и непритворные, относились, и то из вежливости, не к произведению, а к исполнявшему его знаменитому виртуозу, чей глухой, монотонный голос, заметим в скобках, не способствовал успеху пьесы.
