Всей компанией мы пробирались сквозь густую вечернюю толпу. На островке посередине улицы (вроде островка безопасности) был установлен сверкающий изнутри павильон очередного шоу, а вокруг стояли негры и латиноамериканцы. «Катрин, кто это такие?» – «Кто? А, здесь назначают свидания девушкам, как бы место под часами».- «А почему все черные?» – «Разве? Не знаю, так получилось». Черные и темнокожие парни стояли каждый сам по себе, поглядывая на толпу, и если расшифровывать их согласно итальянским кинематографическим стереотипам, умноженным на советскую подозрительность, то от их вида ничего хорошего ожидать не приходилось. Здесь же все прочитывалось иначе: стоят негры и пусть стоят, белой девушке можно пройти сквозь них, как игле сквозь мочку уха, и ее не затащат в утробу секс-заведения, не изнасилуют, не сделают из нее спермоприемник в виде живой куклы и даже просто по-русски – не пощупают.
Об этих куклах, почти как об анекдоте, я слышал еще в России. Мол, надувные резиновые создания, очаровательные по виду, гладкие и приятные на ощупь и приспособленные для всех видов акта: нежнейшая мечта дремучего онаниста. В первой же витрине секс-магазина я увидел ее в сложенном виде: с характерно раскрытым пурпурным ртом, сладострастно выпученными глазками, в окружении мужских членов самых разнообразных калибров и форм и других приспособлений для любви в виде ошейников, поясов, плеток и прочих забавных аксессуаров, необходимых кому-то для борения в постели. Не знаю, как все эти предметы и их разновидности выглядели на прилавках и в закромах секс-заведений, но на витрине они были представлены не без юмора, почти все с пародийными элементами в виде маленького членчика, выскакивающего из зажигалки вместо пламени, свечки в форме фаллоса, фонарика, вазочки, пепельницы в виде вагины, целлулоидных игрушек с соответствующими мордочками, гениталий на подставках и т. д. Все это не производило на толпу ровно никакого впечатления, причем ни вечером, как в тот момент, ни днем, когда я прошел по Риппербану в полдень через пару дней, никто не торчал около витрин, не глазели мальчишки, не хихикали, смущаясь, девчонки. Днем я даже зашел внутрь одной такой лавки: интимный полумрак, все перегорожено щитами с открытками, видеофильмами, прочим, какая-то пожилая дама беседовала о чем-то с любезным продавцом, никакого ощущения сальности, гадости, мерзости. У меня была идея купить в подарок одному приятелю карты с голыми бабами (такие в детстве мы с удовольствим рассматривали), но стоили такие карты как десять магнитофонных кассет, и я раздумал.
Порномагазины чередовались с обыкновенными, только более дорогими, где продавались кроссовки, джинсы, полное снаряжение для ковбоя от шляп, шейных платков, клетчатых рубашек и сапог со шпорами до любых мелочей, которые могут пригодиться как ковбою, так и просто советскому плейбою с Невского или улицы Горького. Не знаю почему, но я не мог пройти мимо витрин с выставленным оружием как в виде изумительных ножей (как я обожал перочинные ножики в детстве!), так и наборов револьверов, наганов, кольтов разных калибров и систем. А сколько самой разнообразной печатной продукции на витринах, рекламах, вынесенных на тротуар щитах: журналы, открытки, плакаты; очаровательные девушки с раздвинутыми ногами, задумчиво разглядывающие в овальное зеркальце свою промежность, причесывающие себя расческой, играющие со стеком, гимнастической палкой, искусственным членом, изгибающие свое тело в отработанных традицией позах. Толпа струилась мимо, не обращая внимания на красноречивые призывы, двери заведений были распахнуты, рядом стоял швейцар и вышибалы – удивительно, но в них тоже было нечто деревянное, что и в советских швейцарах старой формации.
Я шел с одним из братьев Катрин, мы пытались общаться на плохом английском, что, впрочем, почти не мешало мне видеть все, что происходит вокруг. Не доходя до очередного перекрестка, наша компания остановилась; нам сообщили, что вдоль следующей улицы, идущей вбок от Риппербан, будут стоять уличные проститутки и что дальше по этой улице расположен тупичок с наиболее известным во всем мире публичным домом, где дамы сидят в стеклянных витринах и куда вход разрешен только мужчинам. Вроде бы иногда туда пытаются зайти и любопытствующие женщины, но это вызывает возмущение, скандал и переполох среди местных обитательниц. Переглядываясь и обмениваясь репликами, мы перешли мостовую и направились вдоль менее освещенной и более узкой улочки вверх от Риппербан. Действительно, начиная от угла и дальше, на расстоянии вытянутой руки друг от друга, стояли панельные девы, экипированные по-разному; вечер был холодный, на нас самих были теплые куртки и шарфы, дамы тоже, как рыбаки на зимней рыбалке, были подготовлены к долгому стоянию на месте – в основном в утепленных брюках и свитерах, обычные на вид, достаточно симпатичные, приятные девушки без очевидной печати порочности на лицах топтались на месте, на одной были даже теплые варежки, переговаривались, вели себя отнюдь не вызывающе, на пытливые взгляды отвечали скромно; пока мы шли вверх по улице, никто к нам не приставал, не обращался. Пройдя еще немного, мы остановились перед железными воротами со знаком: вход с фотоаппаратами и женщинами запрещен. Около ворот стояли пересмеивающиеся компании, затем мужчины прощались с женщинами, которые провожали их шутливыми напутствиями, и шли за ворота. Мы тоже оставили наших дам и вошли внутрь. Неглубокий тупичок, по обе стороны яркие витрины, у каждой свой вход, три ступеньки и приоткрытая дверь; в каждой витрине, по-особому освещенной в основном неестественным светом и дополнительным колером с примесью лимонного, фиолетового, сиреневого, фисташкового, розового, голубого, сидели на стуле хозяйки в дезабилье или мини-бикини, и почти все в туфлях на высоком каблуке – для удлинения ног; каждая занималась своим делом: одна расчесывала волосы, другая красила ногти на ногах, третья доводила макияж, четвертая листала какой-то иллюстрированный журнал, пятая пила кофе и курила. Задние планы перекрывались сдвинутыми шторами, но кое-где шторы задернуты были небрежно, и в просвете виднелась комната, широкая постель (на советском жаргоне – станок), простенький интерьер. Ситуация напоминала выставку аквариумных рыбок: свет, идущий из углов, рождал ощущение, что рыбки не видят (или видят неотчетливо) посетителей, те неторопливо переходили от одной витрины к другой, останавливаться считалось неприличным, ибо свидетельствовало о серьезных намерениях. С каждой стороны было по семь-восемь витрин и соответственно столько же обитательниц. На удивление, красивых или особенно симпатичных среди них не было, две или три по толщине и выражению физиономии вообще напоминали пропитых проституток с Московского вокзала – не особенно стройные тетки, только что ото сна; зрелище было любопытное, но не эротичное. Лишь около одной из дверей стоял мужчина и о чем-то договаривался, остальные проходили мимо; мы дошли до конца, развернулись, пошли вдоль другой стороны. Дамы с расчетом были подобраны на разный вкус: разных национальностей, блондинки, брюнетки, статные, стройные, толстые, одна отвратительно жирная, другая очень похожа на еврейку, последняя – негритянка. На выходе меня остановил за плечо брат Катрин, что-то сказал улыбаясь, Феликс перевел: выходя, мол, надо поправлять ширинку – значит, был в деле. Посмеялись, вышли.
Идя обратно, оживленно обменивались впечатлениями, наши женщины пристрастно нас расспрашивали – их это волновало больше, чем нас. «Ну, тебе какую-нибудь захотелось?» – спросила, толкая в бок, моя жена. Я честно отвечал, что нет. Пока спускались по тротуару вниз к Риппербан одна из девок, стоящих вдоль стены, сделала шаг вперед и что-то сказала Феликсу: мол, пойдем, красавчик, – нет, мотнул тот головой. Давай, опять сказала она, для тебя недорого, тот отрицательно махнул рукой.
Шли и говорили о том, кто здесь становится проституткой; нам рассказывали разные истории – про одну школьницу, которая рано вышла замуж, родила, а потом бросила мужа и дочку и пошла на панель… Физиологических причин и резонов тут было больше, чем социальных. Нас обогнал высокий молодой человек с собакой на поводке – сутенер, сказали мне про него.
Свернули на Риппербан, пошли в обратную сторону по другой стороне улицы: сверкали рекламы, густым потоком шли блестящие автомобили, толпа не убывала; в программе стояло выпить пива где-нибудь за чертой Риппербан, где все дешевле. Однако уже в самом конце нашей прогулки меня завели еще в пип-шоу. Я и раньше слышал об этом, опускаешь монетку в кабинке и смотришь. Почему-то я представлял себе, что смотришь какие-то картинки или короткий фильм, но оказалось иначе. Пока мы шли, меня все время с улыбкой спрашивали, ну как, хочешь посмотреть пип-шоу? Да вроде нет, отвечал я, чего там смотреть, не знаю. Ладно тебе, надо посмотреть, чтобы знать, что это такое. Наконец меня уговорили, разменяли монетку в одну и две марки, дали в качестве сопровождающего неженатого брата Катрин, и мы пошли. Вошли внутрь заведения, уставленного щитами и стеллажами с открытками и видеофильмами, посередине открытые и закрытые двери кабинок, наподобие телефонных будок. «Дверь закроешь, а потом вот сюда, в прорезь, монетку опускают». Я так и сделал, закрыл двери, опустил монетку. Что-то зашуршало, заскрежетало, на передней панели поползла вниз шторка, за которой был свет. Я наклонился вперед к окошку. Прямо передо мной, за стеклом, на расстоянии вытянутой руки, на медленно вращающейся эстрадке лежало женское тело – освещение опять же казалось неествественным, и, может быть, поэтому я некоторое время искренне полагал, что передо мной загорелая голая кукла, почему-то я решил, гуттаперчевая. Бархатистая, мне даже показалось, ворсистая кожа: кукла полулежала на локте и, медленно вращаясь, одной рукой теребила сосок, а другой иногда поглаживала вульву, свой клитор, особенно при этом улыбаясь. Кабинки окружали эстрадку по периметру, в некоторых из них шторки были подняты и виднелись мужские лица, через одно справа, лицо брата Катрин. Все длилось примерно минуту, только на втором круге я понял, что девка не искусственная, не гуттаперчевая, а настоящая. С улыбкой, которая, очевидно, должна была вызвать дополнительные эротические чувства, она смотрела прямо в глаза, продолжая копаться в своем влагалище. Это было зрелище стоимостью в одну марку. За пять марок пип-шоу было другим: половой акт. Точнее, мужчина и женщина в процессе, так как за монету, на которую покупалась кабинка, до конца партнеры не добирались. Предполагалось, что клиент, желающий увидеть продолжение, будет опускать и опускать новые монетки. Зрелище для дураков и импотентов, нередко оставлявших после себя на полу лужицу спермы. В одиночных пип-шоу девки менялись каждые пятнадцать минут, в отличие от групповых, где работали профессионалки, здесь подрабатывали любительницы – молоденькие продавщицы, студентки, домохозяйки и прочие слабые на передок представительницы прекрасного пола Гамбурга. Заработок был хороший, но грязный, а при общем высоком уровне жизни без обиняков говорил о наклонностях. Здоровые и порядочные граждане воспринимали подобные развлечения как немного вульгарную шутку.
