Сердечный привет г-же Доде и Вам.
Париж, 27 ноября 1887 г.
Дорогой Лепеллетье!
Премного благодарен Вам за статью, которая доставила мне большое удовольствие; в ней видно понимание, и, по крайней мере, она содержит объяснение моей книги. Но как много есть такого, на что я хотел бы Вам возразить как другу: существуют и виноградные лозы на границе провинции Бос, и великолепные виноградники в Монтиньи, вблизи которых я расположил город Ронь. Все названия, употребленные мною, за исключением Ронь, — босские. Неверно, что усталость помеха Венере: спросите-ка об этом у физиологов. Если Вы думаете, что крестьяне занимаются любовью только по воскресеньям и понедельникам, я Вам скажу: отправляйтесь в деревню и посмотрите сами. Политическая борьба в деревнях отнюдь не так жестока и ведется не так открыто, как Вы думаете: там действуют при помощи тайных махинаций. Мои Шарли срисованы с натуры; значит, как раз они-то, а также и Иисус Христос, выдумка автора. Разве по иронической интонации Вы не поняли, что я насмехаюсь?
Верно, что роман и так уж слишком подробен, а одновременно все-таки в нем многого недостает. Желание вместить в книгу все на свете опасно, тем более что всего все равно не вместишь. Впрочем, это касается заднего плана, потому что передний план составляют только Фуаны, Франсуаза и Лиза — земля, любовь, деньги.
Еще раз благодарю, сердечно Ваш.
22 января 1888 г.
…Если Вы поищете на генеалогическом древе героиню моего нового романа «Мечта», Вы ее не найдете; это дичок, который я к нему привил… Таким образом, дело пойдет о новом отростке «Ругон-Маккаров», который пересажен в мистическую среду и благодаря специальному уходу окажется видоизмененным. Это научный опыт; но вот что составит любопытную особенность произведения: его можно дать в любые руки, даже в руки молодой девушке. Это поэма любви, но любви насквозь целомудренной, любви под сенью старого романского собора.
………………………………………
Вы знаете, что в последнем томе серии, который я оставил для «Доктора Паскаля», герой должен расширить это древо и установить его окончательно. Вот почему я не испытывал никаких угрызений совести, слегка изменив ту ссылку на него, которую в спешке дал в начале «Страницы любви». В конце серии я дополню генеалогическое древо. В расчете на это я и создал Анжелику. Надеюсь, мне простят эти поправки, тем более что во всем остальном я чрезвычайно строго придерживался моего первоначального плана…
Ж. ВАН САНТЕН КОЛЬФУ (Отрывки)
5 марта 1888 г.
……………………………………………
Тот же туман в моих воспоминаниях по поводу Вашего вопроса о «Нана». Быть может, сказать, что гниющее тело Нана — это агонизирующая Франция времен Второй империи — значит уж слишком увлечься символикой. Но, видимо, я хотел чего-то в этом роде…
……………………………………………
Как я Вам благодарен за присланный Вами интересный перевод! Г-н Альбердинг Тим недавно вместе со своим очерком прислал мне письмо. Но, не зная голландского, я и не подозревал, что в этой статье содержатся столь преувеличенные похвалы по моему адресу. Поверьте, я не со всеми согласен. Тем не менее я глубоко тронут, так как чувствую искренность его восторгов. Вы не могли бы доставить мне большего удовольствия, чем если бы перевели для меня эти преисполненные симпатии страницы. Еще раз, еще раз благодарю! Когда чувствуешь вокруг себя столько врагов, так приятно знать, что у тебя есть друзья!..
Что сказать Вам о самом произведении? Я над ним работаю, я тщательно его отделываю, и оно меня мучает, потому что требует огромного количества документов. Боюсь, что оно получится немного прямолинейным и банальным, но я хотел банальности сюжета, потому что все достоинства романа должны заключаться в том, как он будет сделан.
Меня часто упрекали, что я не интересуюсь потусторонним, вот почему я решил в моем цикле «Ругон-Маккары» отвести место «Мечте». Много лет назад я задумал написать книгу, подобную «Проступку аббата Муре», чтобы этот последний роман не стоял особняком в цикле. И оставил пустое место для этюда о потустороннем. В моей голове все замыслы маршируют единым строем, и мне трудно определить время возникновения каждого из них. Они остаются неясными для меня самого вплоть до начала работы. Но будьте уверены, что тут не бывает ничего неожиданного. «Мечта» появилась в свой час, так же как и другие эпизоды.
21 апреля 1888 г.
Дорогой друг, сегодня вечером, вопреки моему решительному возражению, Шатле ставит «Жерминаль».[138] Я не пойду в театр; я отказался от своей доли билетов на премьеру и сожалею, что не могу прислать Вам билет в кресла, который я для Вас предназначал.
Сердечно Ваш.
Медан, 25 мая 1888 г.
Поскольку на этот раз мой роман развертывается всецело в воображении,[139] среду для него я полностью выдумал. Бомон-при-Храме — чистейшая фантазия, он сфабрикован из отдельных элементов Куси-ле-Шато, но возведенного в ранг епископской резиденции. Точно так же и развалины замка Куси послужили мне для описания развалин моего замка Откэр. А что касается собора, то он построен, как того требует мой сюжет, по образу и подобию наших французских соборов. Было бы слишком долго Вам объяснять, как я решил остановиться на той среде, в которой я разместил своих героев. Все это тщательно изучено и вместе с тем произвольно, и никто никогда не узнает, скольких хлопот мне стоило, — хоть мне и помогал один из моих друзей, архитектор, — описать один только дом Юберов, дом XV века, почти неизмененный. Словом, эта среда — голая выдумка и истинная правда одновременно. С подробностями в вышивальном искусстве у меня тоже было много забот. К счастью, я нашел книгу «Искусство вышивальщика» Сент-Обена, изданную в прошлом веке; это была для меня драгоценная помощница. Точно так же я долгие дни до изнеможения читал «Золотую легенду»…
Медан, 26 мая 1888 г.
Дорогой друг!
Извините меня, что так замешкался с ответом и не поблагодарил Вас за третий том Вашего «Дневника», Заваленный работой, в суете утомительного переезда, я ничего не успевал, только вчера вечером смог закончить Вашу книгу.
Этот третий том тем более меня интересовал, что я сам во многом участвовал. В нем удивительная жизненность, несравненная сила и яркость в передаче чувства. Последние страницы будут жить как самый выразительный крик скорби и нежности во всей нашей современной литературе.
Благодарю за эту прекрасную книгу.
Ваш любящий.
7 июля 1888 г.
…Что касается изучения мест, которые мне предстоит описывать, то я делаю так. Чаще всего я выдумываю нужную мне деревушку, сохраняя при этом соседние города такими, какие они есть на самом деле. Это дает больше свободы моим героям. Так я и сделал в «Земле». Ронь выдуман мной, я воспользовался для него одной деревней Ромильи-ан-Бос, чуть изменив ее. В мае 1886 года я отправился за необходимыми сведениями на две недели в Шатоден и Клуа. Обычно двух недель мне хватает: я люблю короткое и живое впечатление. Однако иногда в ходе работы я возвращаюсь, чтобы снова повидать нужные мне места. Моя жена, как всегда, сопровождала меня. Мы ночевали в Шатодене и Шартре и объездили всю местность в ландо, запряженном парой лошадей: это маленький домик на колесах! Очень удобно: ты как будто у себя дома и прекрасно себя чувствуешь…
Медан, 30 июля 1888 г.
Дорогой друг!
Пишу Вам сразу по прочтении в «Голуа» Вашей статьи «Суждение Гонкура о Золя», чтобы Вы знали, что если она меня и огорчает, то отнюдь не затрагивает глубокого дружеского чувства, которое я питаю к Вам вот уже двадцать лет.
Но Вы неверно сказали, что я Вас «внезапно покинул». Припомните и восстановите факты. Если наши узы понемногу ослабевали с каждым днем, если дошло до того, что сейчас я шагаю в одиночестве, разве я этого хотел?
С другой стороны, зачем порицать меня за то, что я согласился на орденский крест,[140] когда я получил его на тех же основаниях, что и Вы? Меня к этому дружески понуждал Локруа, а Вас — принцесса Матильда; я полагаю, что если Вас не признавали после «Жермини Ласерте», то не признавали и меня после «Земли». Разве Вы не помните, что только год назад меня собирались вычеркнуть из списка писателей и упрятать в больницу? Почему орденский крест, бывший свидетельством признания для Вас, не может быть им для меня?
