Начало публицистической деятельности Золя относится ко времени Второй империи. В эту глухую пору истории Франции молодой Золя открыто заявляет о своих республиканских взглядах. В 1862 году он сотрудничает в газете «Ле Травай» — еженедельнике республиканской оппозиции, основанном группой студентов во главе с молодым и в то время радикально настроенным Жоржем Клемансо. В одном из номеров этой недолго просуществовавшей газеты Золя опубликовал стихи, в которых были такие строчки:
О! век мой отважный, вперед и вперед!
Когда же кровавое солнце взойдет?
Эти наивные строки не были какой-либо программой, но они свидетельствовали о жажде перемен, о ненависти к режиму Империи, о солидарности с оппозиционно настроенными кругами. Через четыре года, публикуя отдельным изданием статьи «Мой Салон», Золя напишет в посвящении Сезанну: «Знаешь ли ты, что, сами того не ведая, мы были революционерами?»
Еще работая в книжной фирме Ашетта, Золя втягивается в газетную работу и сотрудничает в «Пти журналь», куда он еженедельно сдает небольшие заметки в сто пятьдесят строк. Кроме того, каждые полмесяца он поставляет критические статьи для лионской «Салю пюблик». Расставшись с Ашеттом, Золя расширяет свою журналистскую деятельность и пишет статьи для «Ревю контампорен» и «Эвенман». Позднее он отберет лучшие из статей и составит два сборника: «Что мне ненавистно» и «Мой Салон» (о них уже говорилось в литературном комментарии к тому 24 настоящего Собрания сочинений в связи с характеристикой эстетических взглядов Золя). Статьи в этих сборниках, как правило, посвящены искусству и литературе. Однако именно в них мы обнаруживаем характернейшие черты Золя-публициста. Им свойственна прямота суждений, резкость контрастов, задор и пафос молодости, убежденность в правоте, удивительная эмоциональность.
«Ненависть священна. Ненависть — это возмущение сильных и могучих сердец, это воинствующее презрение тех, в ком посредственность и пошлость вызывают негодование. Ненавидеть — значит любить, значит ощущать в себе душу пылкую и отважную, чувствовать глубокое отвращение к тому, что постыдно и глупо. Ненависть дает облегчение, ненависть творит справедливость, ненависть возвышает» («Что мне ненавистно»).
Золя обличает рутину в искусстве, рутину в жизни, так рьяно защищаемые бездарными властями Второй империи. Он противопоставляет этому все новое и молодое, что рвется наружу, за пределы официально установленных канонов и традиций. Особенно примечательна в сборнике «Что мне ненавистно» рецензия на книгу «История Юлия Цезаря», написанную во славу Второй империи. Автор книги утверждал, что такие великие люди, как Цезарь, Карл Великий, Наполеон, посланы на землю самим Провидением, чтобы предначертать народам пути, по которым им должно следовать. «Счастливы народы, — говорил автор, — которые понимают своих вождей и идут за ними». На сей призыв к бездумному подчинению народов «вождям» Золя отвечал мужественно и зло: «Я не верю в посланцев неба, приходящих на нашу грешную землю с такой миссией, которая требует кровопролития; … на протяжении всей истории народы никогда не понимали завоевателей и шли за ними лишь до поры до времени; в конце концов они их отвергали и восставали против них».
Золя не убоялся напечатать эту крамольную рецензию в сборнике «Что мне ненавистно», хотя до этого ее и отвергла газета «Эко дю Нор».
В статьях «Моего Салона» Золя с той же отважностью выходит за рамки эстетических споров и вторгается в злободневные политические вопросы. Не может быть настоящего искусства и объективной его оценки, если в дела художников вмешиваются полицейские власти и если все подчинено регламенту: «…Вы знаете, что у нас во Франции люди крайне осторожны; мы не осмелимся сделать и шага, не имея надлежащим образом выправленного разрешения; а если мы и позволим человеку публично выступить с акробатическими трюками, то лишь после того, как он будет вдоль и поперек изучен специально назначенными людьми».
«Мой Салон» завершала статья «Прощание художественного критика», по форме своей предвосхищавшая знаменитое письмо Золя к президенту Феликсу Фору — «Я обвиняю!». Подводя итоги своим наблюдениям, Золя иронизировал:
«Итак, суд надо мной окончен, и я признан виновным…
Я совершил непотребство, ибо восхищался Курбе…
Я допустил преступную наивность, ибо не сумел проглотить, не поперхнувшись, современную пошлость…
Я изрыгал хулу.
Я совершил страшное святотатство…
Я поступил, как еретик…
Я обнаружил дремучее невежество, ибо я не разделил мнений присяжных критиков…
Я повел себя как бесчестный человек, ибо шел прямо к цели…» и т. д.
Нельзя недооценивать роли публицистических выступлений Золя в эти годы (1865–1867). Они сыграли немалую роль в формировании антибонапартистских настроений и к тому же помогли ему самому набрести на идею создания цикла романов о Второй империи.
С начала 1870 и до конца 1871 года Золя сотрудничает в органе республиканской оппозиции — газете «Ла Клош». Здесь он публикует резкие антибонапартистские статьи, свидетельствующие о его последовательном республиканизме.
В конце 60-х годов внутреннее положение Второй империи крайне обостряется. Половинчатые реформы, проведенные правительством Наполеона III в 1868 году, не помогли остановить роста антиправительственных настроений. В 1867 году провалилась военная авантюра в Мексике. В 1869–1870 годах правительство с помощью войска подавило несколько больших стачек рабочих. В воздухе пахло войной.
Сотрудничая в «Ла Клош», Золя полностью отдался антибонапартистской кампании. В памфлете «Его сельское величество» он изображает деревенского мэра, который торжественно приглашает Наполеона III на постоянное проживание в местечке Гусиное Захолустье. Рисуя комическую встречу, которая ожидает Луп Бонапарта в деревне, Золя как бы походя вкладывает в уста мэра такие слова: «Наконец-то вы отдохнете. А то, говорят, вас порой донимают кошмары. Все мерещатся расстрелы да реки крови». В статье «Наши поэты» Золя говорит об уходящем в прошлое романтизме, о поэтической группе «парнасцев». Это серьезная литературная статья, но и здесь он успевает обронить несколько слов, направленных против Империи: «Да, воздух Империи вреден для поэзии… Когда же придут наконец поэты без страха перед настоящим, с верой в будущее, которые откроют в самих себе бурный источник созидательной жизни?» За восемь дней до начала франко-прусской войны Золя публикует очерк «Война», заканчивающийся словами: «Будь проклята ты, война, обрекающая Францию на слезы». Буквально за день до объявления войны, Золя рисует образ шовиниста, который «защищает свою землю бахвальством». «…Шовинист разгуливает по бульварам со своим знаменем. Каждый вечер он устремляется в атаку на столики в кафе „Риш“. „Смерть пруссакам!“ — кричит он… и покорно дает полицейским себя отдубасить Что ж! Каждый развлекается, как умеет!» Но началась война, и шовинистов как ветром сдуло. Настоящие патриоты оказались в рядах республиканцев-демократов. В очерке «Да здравствует Франция!» Золя изображает такого истинного патриота. Его и ему подобных до сих пор еще называют «плохими солдатами», но именно такие, как он, будут до конца отстаивать честь Франции. «Если, на беду, мы испытаем поражение, тогда пусть на Империю обрушится проклятие. Если же мы будем победителями, тогда лишь Францию необходимо благодарить за победу…»
Помимо газеты «Ла Клош» Золя одновременно сотрудничает в «Ле Раппель» и «Трибюн» — газетах республиканского толка. В «Ле Раппель» Золя выступает также в качестве одного из редакторов. Республиканская активность Золя привлекает внимание имперской полиции, и за ним устанавливается слежка. Позднее Золя не без гордости скажет, что он «старый республиканец» («Республика и литература»), и это будет истинной правдой. Еще работая в «Ла Клош», Золя устанавливает связь с газетой «Марсельский Семафор». Умеренно-либеральный орган орлеанистов, предоставляя свои страницы Золя, предупредил его о необходимости быть осторожным и умеренным в оценках событий. Однако Золя не очень считался с этим предупреждением. Корреспонденции Золя в «Марсельский Семафор» с 19 апреля по 30 мая 1871 года (когда он прервал сотрудничество в «Ла Клош») представляют огромный интерес, так как в них говорится, в частности, о Парижской Коммуне.
Прожив некоторое время в осажденном Париже, Золя мог лично наблюдать за действиями коммунаров. Писатель осуждает восставших, объясняя их поступки чьими-то злыми происками, но одновременно предостерегает читателей от слишком поспешных выводов и слепой веры в газетные сообщения. Да, здесь «свирепствует террор, индивидуальная свобода и уважение и собственности попраны, обыски и реквизиции используются, как рычаги управления. Но это ложь, что кровь течет по улицам…» [168]. Золя испытывает искреннее сострадание к жертвам гражданской войны, и прежде всего к рабочим. «К настоящим рабочим, к тем, кого нужда или убеждения толкают под картечь, мое сочувствие велико, я не боюсь это повторять». И он описывает «походные госпитали на колесах», «страшную тюрьму Клиши, которую превратили во временный морг»[169], слезы вдов и детей.
