Вопрос о возможности внутреннего единства сборника, в частности «Миргорода», не может зависеть и от хронологии написания отдельных произведений, включенных в него. Автор может годами нести в своем сознании единый замысел и осуществлять его по частям в разное время. Однако именно в данном случае, то есть в применении к Гоголю и к «Миргороду», хронология только подкрепляет данные анализа самой книги. Четыре повести «Миргорода», как устанавливают специалисты-исследователи, были написаны в 1833–1834 годах, примерно с лета 1833 и до конца 1834 года. Такая плотность, тесная близость хронологии их создания говорит о том, что они возникали как бы из одного зерна, что Гоголь не мог не думать о них одновременно, — тем более что, как хорошо известно, Гоголь обычно долго вынашивал свой замысел прежде осуществления его.
Пожалуй, можно сказать, что повести «Миргорода» — это произведения одновременного созидания, лишь написанные последовательно — подобно тому как пишутся последовательные главы одного произведения, в общих очертаниях задуманного, конечно, разом в его целостности. Как известно, прежде всего Гоголь написал (и напечатал отдельно) «Повесть о том, как поссорился…». Затем были написаны остальные три повести — и надо подчеркнуть, что они написаны в том же порядке, как они напечатаны в сборнике.
Можно предположить, — кажется, не без веских оснований, — что, написав о двух Иванах, Гоголь, может быть именно этой работой подведенный к замыслу всего цикла, уже создал его весь в своем воображении (не в сюжетной конкретности, а в его сущности) и затем писал его подряд, как бы главу за главой.
Но вот что при этом, пожалуй, самое показательное и существенное: в то же самое время, когда Гоголь писал повести «Миргорода», он писал и повести, вошедшие в «Арабески». «Портрет» и «Невский проспект» писались вперемежку — и закончены эти повести летом 1834 года (между маем и августом), а начаты не ранее 1833 года; «Записки сумасшедшего» написаны осенью 1834 года (сентябрь — ноябрь). Следовательно, эти три повести по времени создания включены точно и прочно в круг повестей «Миргорода», и это вполне очевидно подтверждается их содержанием, их идейным и художественным характером, глубочайшим образом сближающимся с повестями «Миргорода». Тем не менее Гоголь не включил их в «Миргород». Повести «Арабесок» и «Миргород» — это различные книги одного автора, созданные одновременно и на основе одного и того же идейного состояния автора, исходящие из одного духовного стремления его, — и всё же различные.
«Миргород» и повести о Петербурге объединены в единстве гоголевского творчества как первое и второе действие его великой драмы (после светлого пролога «Вечеров»), но разъединены как отдельные книги, из которых «Миргород» настолько замкнут в себе, в своем законченном идейном построении, что он не допускал в свой состав «чужеродных» вставок.
В самом деле, почему повести «Арабесок», то есть «Портрет», «Невский проспект» и «Записки сумасшедшего», все три законченные ранее окончания «Миргорода» (во всяком случае, ранее окончания «Вия»), не были включены Гоголем в «Миргород»? Не очевидно ли, что это могло произойти только потому, что они оказались бы именно чужеродной вставкой в «Миргороде», то есть что этот сборник имел внутреннее единство, некую идейную композицию, не допускавшую включения в нее произведений, способных разбить эту композицию, хотя бы они были идейно и творчески совершенно близки повестям сборника? А ведь так именно и обстоит здесь дело: и хронологическая, и идейная, и творческая близость повестей того и другого сборника очевидна; значит, отделение их друг от друга путем отсылки трех из них в другой сборник, — при том обстоятельстве, что оба сборника выходили в свет почти одновременно,[14] может быть объяснено только наличием структурного единства хотя бы одного из этих сборников. Разумеется, что структурное, композиционное единство есть не просто внешний узор, а существенное идейное содержание.
Можно было бы возразить на это, что «петербургские» повести не были включены в «Миргород» именно потому, что они — петербургские, а в «Миргороде» могли быть помещены лишь произведения с украинской темой. Это возражение двояко недействительно. С одной стороны, оно признает, хоть и весьма внешним способом, наличие внутренней цельности «Миргорода». С другой же стороны, оно предполагает какую-то предрешенность для Гоголя и названия «Миргород» (кстати, странного и не всегда понятного современникам писателя) и украинской темы. Как будто Гоголь не мог назвать свой сборник иначе? Как будто он не мог поместить в одной части сборника «украинские» повести, а в другой — «петербургские»? Как будто бы вообще он не был хозяином в этом деле и не мог избрать тысячу других вариантов внешнего построения книги, если бы он не был связан внутренним идейным планом ее?
«Миргород» и «Арабески» — это книги, разделенные идейным развитием внутренней темы. Что же касается хронологической последовательности написания и эволюции автора, то после «Вечеров» вообще трудно говорить о ней в отношении Гоголя. Не только «Миргород» и повести «Арабесок» писались одновременно. «Нос» начат еще ранее «Миргорода», в 1832 году, и писался одновременно и с повестями «Миргорода» и с повестями «Арабесок» (1833–1834; чистовая обработка — 1835). «Коляска» написана сразу же после «Миргорода», и тогда же — еще в пору «Миргорода», с 1833 года — уже идет работа над комедиями, да и «Мертвые души» вскоре за тем уже начинают создаваться. И даже о «Шинели», написанной позднее, в 1839–1841 годах, высказывалось мнение, что она была задумана раньше, в 1833–1836 годах, когда, по рассказу Анненкова, Гоголь услышал анекдот о чиновнике, потерявшем ружье.
Все эти произведения, то есть, в сущности, почти весь Гоголь, — это творения одного довольно краткого периода жизни и развития Гоголя — между «Вечерами» и сложным переломом, пережитым им в начале 40-х годов. И те значительные изменения и добавления, которые Гоголь вносил в свои произведения вплоть до издания своих сочинений 1842 года, в том числе и изменения «Ревизора» и капитальная переработка «Тараса Бульбы», — это явления и творческие усилия все того же момента развития Гоголя, тем самым не отделенные в принципе от замысла первых законченных редакций соответственных произведений (сложнее разрешается вопрос о двух редакциях «Портрета», которые есть основания считать, как на это указывал и сам Гоголь, в сущности двумя различными произведениями).
«Миргород» в издании 1836 года и «Миргород» во втором томе «Сочинений Николая Гоголя» 1842 года — это две редакции, две стадии доработки одного произведения, одной книги. Это именно обстоятельство позволило самому Гоголю, капитально дописав «Тараса Бульбу», не разрушить единство сборника-цикла и включить нового «Бульбу» в старый «Миргород»; ибо Гоголь правильно не усмотрел противоречия между старым окружением повести и новым текстом ее. Это же позволило и всем редакторам сочинений Гоголя сохранить это построение вплоть до последнего академического издания Гоголя, объединяющего в одной книге тексты издания 1835 года для «Старосветских помещиков» и повести о двух Иванах и тексты издания 1842 года для «Тараса Бульбы» и «Вия». Это же, наконец, позволяет и в исследовании творчества Гоголя объединять в едином рассмотрении разновременные тексты повестей «Миргорода».
В более обобщенном смысле мы можем считать все повести Гоголя после «Вечеров» данными нам одновременно, причем для всех их, кроме «Портрета», датой их окончательного становления окажется издание 1842 года (так как те повести, которые не изменены в этом издании самим Гоголем, всё же вступили — в циклах — в соотношение с другими, доработанными для этого издания). Что же касается «Портрета», то, если мы примем, что две редакции его — это, в сущности, два разных произведения, мы признаем, что первое из них выпало из издания 1842 года. Внутренняя же связь всех повестей как явлений одной идейно-творческой позиции поэта доказуема — за вычетом именно второй редакции «Портрета» и «Рима». Эти два произведения как бы открывают новый, не реализованный полностью, этап развития Гоголя. Во всяком случае, все повести Гоголя (и вообще все его произведения) до отъезда за границу — внутренне едины, и доработки, внесенные в них позднее, не нарушают этого единства. Но это — не сюжетно-композиционное единство; а единство внутри повестей «Миргорода» является и композиционным — в идейном смысле.
«Миргород», как внутренне единое идейное построение, отделен от повестей «Арабесок» и других, к ним тяготеющих (иначе говоря, от повестей, вошедших в третий том сочинений Гоголя 1842 года), и в то же время связан с ними, как первая посылка со второй в некоем колоссальном умозаключении. С другой стороны, «Миргород» отделен от «Вечеров на хуторе», и в то же время связан с ними как с идейным прологом всего творчества Гоголя. И то и другое указано заглавием второго гоголевского цикла: «Миргород. Повести, служащие продолжением «Вечеров на хуторе близь Диканьки». Два цикла связаны друг с другом и внешне — украинским колоритом и украинской темой, — в отличие от городской, петербургской темы и колорита повестей «Арабесок».
