Предоставляю судить другим, должно ли было переводить таким образом.
Ты ухо царское, рука его и око.
Всем известно, в каком смысле употребляется слово ухо. Говорят: он ухо-парень, ухорские кони и проч., а потому, дабы не ссориться с вкусом, должно б было избегать подобных выражений и не искажать смысла оригинала, где сказано:
Ne possedez-vous pas son oreille et son coeur?[9]
Евреи, их же зришь претящими очьми,
Презреньем чтишь людей и вся готовишь злая.
Загадка на загадке; что значит: претящие очи? У Расина о них не сказано ни слова, и так отгадка будет – в следующем нумере. – Презреньем, повторяю, чтить, т.-е. почитать, невозможно; презрение и уважение, как два полюса, никогда не сойдутся; после этого можно будет сказать: казнить счастием!
Чудо! – Если б какой-нибудь злой дух оборвал со всех экземпляров сей трагедии заглавные листки, то трудно б было угадать, комедия ли она или опера, сделанная в подражание «Оборотням», где один поэт говорит:
Закрыл мои глаза, и с быстротой взирал
На то, что предо мной невидимо являлось.
Подъял уже весы для казни твоея.
Не лучше ли безмен? – ибо весами казнить нельзя, а можно (метафорически) взвешивать преступления, дабы по оным определять наказания. Продавцы обвешивают покупщиков на ложных весах, но их за сие казнят не весами.
Не знаю, давно ли голос получил привилегию быть медоточивым; прежде сего одни уста имели это право. Говорится: Златоуст; но Златогласом называть кого-нибудь и странно и нелепо.
Мимоходом должно заметить, что какофония есть не последнее качество сего перевода: скачущие стихи, натянутые рифмы, новоскованные слова не слишком ласкают слух читателей, напр.:
Пришла; сокрыла же отчизну и рожденье.
Или:
…Скрыв вшествие в сей дом,
Сама седящая я;
Или:
Или:
Страх смерти злой, твой дух колеблет уж теперь.
Пустой набор слов не упущен в переводе, дабы привлечь хоть шумом внимание зрителей:
Ужасным неким сном сей ночью пораженный,
Царь тяжкою тоской скорбит обремененный. —
Или:
Всю ночь он простонал, порывно вопиющий. —
И фигура повторения не была забыта. Например:
…Смирит смиреньем,
…Отмстил отмщеньем,
…Претя прещеньем.
и проч. —
Один только очищенный вкус не удостоился быть сотрудником г. переводчика. У него самая неупотребительная, заржавевшая славянщизна перемешана весьма неосторожно с простейшими русскими словами. После выражений: возвративый, облегчивши, летяй, Веньяминлих, отвращшу же лице, бо, еще, се не бе, – встречаем: у дверей, страшно стало, обвешанного, целые три дни, никого, инде, воспятил, кормильца моего, воня, гадов, и тому подобные низости, недостойные языка трагедии. Равномерно и в следующих стихах не много найдем прелестей:
Или:
Признаться, они и взрослым режут уши. Или:
…Богам честь блудну воздала.
От света блазного… или б лозные зеницы.
И здесь нога твоя уткнется в трупы мертвы.
Или:
Кто честная в женах труждалася тобой?
Бесполезно, кажется, разбирать сии стихи. Всяк видит, всяк чувствует, сколь они безвкусны и неблагопристойны. Кто не скажет, прочитавши нашу «Эсфирь», что она есть пародия «Эсфири» Расиновой? Стихов:
Пред ним ниц падшие враги
Полижут персть его ноги —
нет в подлиннике; но можно ли было выпустить такие замысловатые, бесценные картины! Они венчают весь перевод. – Воображение поражается новостию зрелища (каким образом, до этого нет дела), слух пленен красотой выражения – один вкус страждет, но вкус, как и лавровые листья, теперь нужен в одних кушаньях.
Выражения: ценней, искомая, в дар себе взыщи неприличны высокому слогу. Первое употребляется только в политической экономии, второе в математике, а последнее в одних приказах.
Наконец, следуя, порядку г. переводчика, мы примемся за грамматику, которую он сам, как кажется, считал последним делом. Не останавливаюсь на новоизобретенных словах, каковы: стуженье (вместо: стужание, от глагола стужать), присущее, преступок, воградил и тому подобных, и на том, что прилагательные стоят иногда вместо причастий, как, например:
Когда торжественным врагам (вм. торжествующим).
Или:
Сколь заблужденный царь опасен, сестры, нам!
Где и кем заблужденный? Иной подумает – в лесу, каким-нибудь лешим. Все сии ошибки ничтожны перед следующими:
И даже потупить очей (вм. очи) пренебрегает.
В нем (вм. у него) очи гневные сверкали.
Или:
До солнцева (вм. до солнечного) восхода.
Или:
…Жизнь.
Не крови ль достоит, ты коей (вм. от коей) рождена.
Или:
Успел он каждый раз взор стражи ослепить.
И русский мог написать это! – Если Мардохей был там несколько раз, то для чего не сказать в прошедшем многократном времени: успевал, ослеплять? «Но тогда б не вышло рифмы!» А, извините мою недогадливость!
Был род израилев по всей лицу земли,
Их буйны племена во множестве цвели…
О просвещение! – Кто б поверил за двадцать лет пред сим, что можно говорить: по всей лицу, и после имени существительного в единственном числе ставить местоимение во множественном?
Пощадите! Сжальтесь, хоть над бедным славянским языком; сами татары так не колесовали его.
Сей бог, всевластвуяй землей и небесами.
Неправильно. Глагол средний властвовать требует всегда предлога над; говорят: владеть народом, страстьми, но властвовать над смертными, над стихиями и проч.
Так царь творит неметь гортань клеветника!
Нестерпимый, непростительный галлицизм! Скоро станут говорить на театре (чего боже сохрани!): сделай подать мой меч! Скоро будуарный язык со всей своею пестротою переселится на сцену!
Царь! Бог да сохранит тебя на многи лета,
Но смерть еврей близка, без скорого завета…
А я протираю глаза, перебираю все двусмысленные глаголы, но никак не нахожу смысла. Наконец прибегаю к Расину. У него сказано: je t'entends.[10] Поэтому внимать и внушать все равно? Благодарим за новую грамматику. Однако ж, покуда оной не выучимся, я буду говорить: je n'entends pas.[11]
В заключение следует строфа, которая, яко образцовое произведение, была на славу помещена в журналах. Оную поет одна израильтянка, начиная так:
Я зрел: враг божий вознесенный
Горе возрос из дольних недр и проч.
После всего сказанного, когда женское лицо может говорить: я зрел, я протек и проч. в лучшей строфе, что должно заключить о прочих? Впрочем, если вкус, грамматика и смысл подлинника суть безделки, как полагают многие, то перевод «Эсфири», сходный с оригиналом только числом стихов, может почесться весьма хорошим. Не обязавшись перепечатывать «Эсфирь» снова, оканчиваю замечания сии, хотя они могли б быть бесконечны. Особы, желающие увериться в истине их, могут получить подлинник перевода «Эсфири» у театральных дверей за сходную цену, с полною коллекциею его красот и недостатков.
1819. «Сын отечества», No 3, стр. 107—124.
Первый перевод «Эсфири» в стихах вышел в 1795 году. Он недурен, но писан обветшалым языком.
Перевод трагедии Расина «Эсфирь» (1816) был выполнен П. А. Катениным в соответствии с его эстетическими установками на «простонародность» и «славянщину». В своей рецензии на перевод Бестужев высмеял стилистическую систему Катенина, ополчаясь главным образом против его лексики.
Изгнал ее со своего трона, так же как и со своего ложа (франц.).
