— Может, выживет?
— Надежды юношей питают, отраду старым подают, — произнёс Лисицын с выражением.
— Кончай прикалываться, — разозлился Барсуков. — Не «надежды», а «науки». Науки питают. Грамотей… Как ты думаешь, если Белкина жива, будут ей делать тест на наркоту или нет?
— Я не прикалываюсь, дружочек. Ход твоих мыслей понятен, и чаяния твои я приветствую, но предлагаю не отдавать себя на волю обстоятельств. Удача ветрена, а нам нужны гарантии… Сбегай, принеси-ка сюда кепочку.
«Дружочек»…
Похоже, Лисицын всё для себя решил. Вернуться к Лосевой в квартиру, подбросить улику на балкон — и шито-крыто. Урод с плебейским именем Вася не отвертится. Была ли у Белкиной ссора с её котиком Васей? Разумеется, была — непосредственно перед падением. Да, товарищ следователь, эти ненормальные выясняли отношения как раз на балконе. Нет-нет, самого момента не видели… А Лосева? Спала Лосева, хоть из пушки бей. Перепутала, наверное, свои сны с явью…
— Сам сбегай, — сказал Барсуков, как гавкнул.
— Что за капризы, детёныш?
— Нашёл детёныша!
— Ладно, я не гордый, — соврал Лисицын и встал со скамейки.
Он переступил через бортик бывшей песочницы… Успел дойти до футбольного поля (четыре размашистых шага), прежде чем повалился на бок и страшно закричал.
Асфальт и песок
А как всё начиналось…
Ещё днём их четвёрка была сплочённой командой, прозываемой в универе то Лесным братством, то Зверофермой — в зависимости от контекста. Иногда — Зелёным уголком, но это для своих. Никто уже не помнил, что их в своё время соединило; возможно, как раз шуточки насчёт «звериных» фамилий. Это ведь прикольно — дружить по такому принципу…
Студенты — как дети, даже выпускники.
Ещё утром они были счастливцами-дипломниками, вышедшими на финишную прямую. Именно сегодня они, вся четверка, защитили эскизы. А что такое подача эскиза? Это когда проекты, выполненные группой, выставляются в коридоре (куча подрамников!). Идёт комиссия, составленная из преподавателей курса. Только после такого смотра готовности выпускники получают «добро» на итоговые чертежи и расходятся по мастерским, чтобы снова встретиться с преподавателями уже на финише.
Подача эскиза — это последняя ступенька перед дипломом. Большой праздник. Дальше — только уточнять и вычерчивать.
Но если праздник, то как его не отметить? Непременно отметить!
— Предлагаю поделиться друг с другом радостью, — сказал Лисицын там же, в институтском коридоре. — Свою отдам бесплатно, просто так. Без задних, а также без передних мыслей.
— Передние мысли оставьте на июнь, мальчики, — ответила практичная Лосева.
— И всё-таки, — настаивал Лисицын. — Где вы летаете сегодня вечером, о пушинки нашего счастья? Мы с маркизом (он обнял Барсукова за плечи) откроем форточку и будем ждать западного ветра.
— Нет уж, лучше вы к нам.
Вот и договорились. Легко и естественно. Лосева — из обеспеченной семьи, в её здоровенной квартире обычно и устраивали посиделки; там был и творческий штаб, и студия для работы, и просто кино посмотреть. Вдобавок, родители Лосевой весьма кстати отбыли на недельку в Эмираты.
Некто Василий, бессменный парень Белкиной, работал нынче в ночь, смена с восьми, то есть путаться под ногами (как оно обычно происходило) не смог бы при всём желании. Это обстоятельство было особо ценным.
«Если не сейчас, то никогда», — шепнул Лисицын Барсукову.
* * *
— Помоги! — воззвал Лисицын. Тоненько, истерично. Не своим голосом, как пишут в романах.
Сработал рефлекс: Барсуков рванулся к другу-приятелю. Почему бы, спрашивается, не остаться ему на месте, не выждать секунду-другую? Может, сумел бы понять, что происходит? Нет, побежал… И словно земля ушла из-под ног. Чрезвычайно пугающее ощущение, даже сравнить не с чем. Барсуков застыл, с ужасом глядя вниз. Кроссовки провалились в песок — и продолжали проваливаться. Он выпрыгнул из обуви. Толку мало: ноги моментально увязли по лодыжку. И тогда Барсуков сделал то же, что Лисицын — упал, но не боком, а назад, на спину, попытался ползти обратно, к краю песочницы… что-то помешало.
Лисицын держал его за штанину.
И ведь были, были у Барсукова шансы вылезти! От спасительной тверди его отделяло всего ничего, в отличие от приятеля, который имел глупость забраться дальше. Несколько змеиных движений — и конец бы кошмару…
Лисицын цеплял его мёртвой хваткой:
— Вытащи меня!
— Пусти! — заорал Барсуков, неистово дергая задницей. Паникующий сокурсник не сдавался, и тогда Барсуков дотянулся, разжал его пальцы, оттолкнул чужую руку.
— Дрянь… — простонал Лисицын.
— Идиот!
Вся эта дурацкая борьба, всё эти дёрганья привели к тому, что Барсуков глубже ушёл в песок — по колени… по бедра… Упустил тот единственный миг, когда можно было вот так просто вырваться. Гигантская пасть методично и беззвучно заглатывала обе жертвы, и нечего было противопоставить этой нечеловеческой силе.
Лисицына засосало уже по пояс. Старший товарищ опережал младшего — сволочь, дурак, паникёр. Если б не он, если б не его рука…
Барсуков сорвал с себя рубашку, бросил её, как верёвку, стараясь зацепиться за остатки бортика, окружавшего когда-то песочницу. Вернее, за торчащие из древесины гвозди. Попал! Принялся подтягивать себя к берегу. Рубашка держалась. Ещё одно осторожное движение… Доска оторвалась. С-сука!.. Гниль, старьё…
Он разом провалился глубже, растеряв все отвоёванные сантиметры.
Телу было холодно и тесно. Ноги в синтетических носках быстро мерзли.
Спокойно, без паники. Подтянуть доску к себе. Длинная, метра полтора-два. Берег сходится под прямым углом. Длины доски вроде бы хватает… едва-едва, но хватает. Упереть концы в землю… Игра в миллиметрики, сдвинь чуть-чуть, и — всё.
Теперь — не шевелиться…
Барсуков застыл, навалившись на спасительную жёрдочку. Падение прекратилось, положение стабилизировалось.
Лисицын сзади отчаянно воскликнул, дав «петуха»:
— Да что за хрень?!
Барсуков обмер и медленно повернул голову. Нет, ничего особенного, просто «дружочек» терзал мобильный телефон, желая дозвониться до экстренной службы.
— Не включается, гад. Промок.
— Я попробую, — загорелся Барсуков. Достал свой моноблок… Тщетно. Испорчен.
— Вода, вода, кругом вода, — сипло пропел Лисицын и закашлял. — А ведь это жопа, господа.
Вульгарность его была понятна: он ушёл в песок по грудь и, похоже, тормозить не собирался.
— Это зыбучка, а не жопа, — сказал Барсуков.
— Откуда — здесь?
— А я знаю? Почву размыло. Может, канализацию прорвало, может, водопровод.
— Я слышал, в зыбучках не тонут, а застревают, как в цементе.
— Значит, у нас что-то другое.
— У нас кошмар токсикозный. Крыша поехала в доме Облонских…
— Слушай, Облонский, — сказал Барсуков с ненавистью. — Если б ты меня за штаны не хватал, я б тебя уже вытаскивал.
— Ты бы сбежал.
— Я — не ты.
— Я — не я, ты — не ты… Это сон! — убеждённо заявил Лисицын и засмеялся. — Я сейчас проснусь!
* * *
Блюдо готовили у Барсукова. Неимущий Лисицын жил в общаге, так что ничего кроме художественного руководства предложить не мог. А у Барсукова — квартирка. Маленькая, но своя.
Сковорода злилась, трещала и плевала растительным маслом. Высыпали стакан травы и как следует это дело прожарили. Действующее вещество благополучно перешло из конопли в масло… Трава была канадской, с «мохнаткой», — продукт офф-фигенный! Содержание ТГК до двадцати процентов! Ребята из Академии художеств где-то надыбали и поделились… Затем — лук. Две здоровенные головки, мелко нарезанные, попали туда же, в кипящее и шкворчащее. Лук — обязательно, чтоб отбить специфический запах.
Готовым маслом со сковороды залили морковь по-корейски, купленную в супермаркете. Морковь по-корейски — удобная штука, ибо в мешанине специй любой посторонний вкус растворяется без остатка.
Настала очередь тоника с хиной, безалкогольного, естественно. В полуторалитровой пластиковой бутыли растворили «экстази», растолченную в порошок. (Снадобье было горьким, потому и взяли тоник.) Дилер, продавший отраву, обещал «весёлые картинки», иначе говоря, таблетки содержали, кроме стимулятора, ещё и галлюциноген.
Именно то, что надо.
С этаким набором лакомств и пошли в гости.
* * *
Звук, неуместный в этой тишине, заставил жертву встрепенуться. Как будто оконные рамы стукнули. Барсуков поискал глазами и нашёл источник звука: точно, рамы. Окно в брандмауэре — то единственное на всю стену… открылось!
Он завопил во всю мощь лёгких:
— Помогите!!!
Досочка, на которую он опирался, опасно дрогнула, чуть не сорвавшись. В окне, однако, никакого отклика. Даже свет не зажёгся.
