Елена Хаецкая - «Сказка о царе Салтане» как христианская фэнтези

Как ведет себя царь? Он — слабый человек, придворные им манипулируют, он с трудом стряхивает с себя их влияние. От радости царь напивается, от горя начинает «кудесить» и едва не вешает гонца. В общем, царь — самый обыкновенный, нормальный человек; просто жену он взял себе необыкновенную. Жена и сын его жалеют и как бы втягивают к себе, наверх.

Интересно, что абсолютная естественность, органичность этой — не просто религиозности, но церковности — Гвидона таковы, что мною во времена асболютно нецерковного (хотя и религиозного) детства она вообще не замечалась. Я замечала религиозную заостренность Парсифаля, рыцарей Круглого Стола, потому что там все было порознь, все кололо глаз, все будоражило: Парцифаль — отдельно, Грааль — отдельно, между ними — напряжение, притяжение, звенящая струна. Это вообще характерно для западного христианства, для религии действия: натянутая нить между человеком и объектом его поклонения: святыню — завоевать, Деве Марии — служить, чтобы до нее дойти, доползти (как в стихотворении «Жил на свете рыцарь бедный»). Восточный христианин — он и Деву Марию в груди носит, и никуда идти не надо, и святыню не завоевывает, а обретает, буквально подбирает в лесу или из речки вылавливает. То есть, для Запада, будем так говорить, характерен рыцарский религиозный квест, а для Востока — нахождение внутри, не столько действие, сколько состояние.

Таков Гвидон — цельный образ, живущий в послушании Церкви, внутри пасхального яйца.

Почему, кстати, сейчас становится так трудно жить: скорлупа этого яйца разбита, пасхальное яйцо разрушено, «квест» в его наихудшем виде нам навязывается, а человек, стремящийся сохранить свою религиозность, созерцательность, молитвенность, вынужден отращивать собственную скорлупу и уподобляется черепахе.

И последнее. Каким образом миф о Мелюзине, перекочевавший из европейских хроник в поэмы, пал на русскую почву, пророс там и обрел совершенно православное звучание?

Я полагаю, что это произошло отнюдь не случайно. Потому что одновременно с Джауфре Рюделем и другими персонажами этой истории в Святой Земле находилась великая русская святая, Евфросиния Полоцкая. Она умерла, по некоторым данным, в 1167 году. Естественно, нет никаких сведений о том, что Рюдель с нею виделся, но нельзя утверждать и обратного. Они находились там одновременно, Евфросиния пользовалась исключительно большим уважением среди местных христиан (когда пал Иерусалим в 1187 году, ее мощи были выкуплены у Саладина и вывезены — это ли не всеобщее признание ее святости!). Поэтому можно также считать сказку Пушкина следствием возможного благословения, которое святая русская княжна дала провансальскому поэту — певцу Дальней Любви.