Те картины, картинки и штрихи, которые я привел, даже и отдаленно не исчерпывают всего, что дает нам творчество Безыменского в области конкретного показа различных проявлений и этапов революции. Но даже и сказанное позволяет возвразить против одного замечания тов. Л. Д. Троцкого по поводу книги Безыменского:
«Как пахнет жизнь»… Не вся, конечно, жизнь, а тот ее угол — очень большой, очень значительный, очень содержательный, — из которого вышел и из которого развернулся Комсомол.
Разумеется, не вся жизнь! История литературы не знает ни одного художника, который бы показал, как пахнет вся жизнь данной эпохи. Даже такие гиганты, как Пушкин или Гете, не дали этого. Тем менее, можно этого требовать от поэта, которому едва исполнилось 26 лет. Но вместе с тем не верно, будто Безыменский показал только тот угол, из которого вышел Комсомол. Показ Комсомола — одна из крупнейших заслуг Безыменского, но его творчество уже давно вышло за пределы молодежи. Наряду с выявлением лица передового рабочего молодняка, Безыменский выявил целый ряд сторон нашей революции, вовсе не относящихся к Комсомолу и молодежи.
Безыменский не только сумел «за каждой мелочью Революцию Мировую найти», не только дал ряд картин и штрихов, вскрывающих основной смысл наших дней. Он осуществил также свой призыв «давать землю и живых людей».
Он — первый из пролетарских поэтов — дал целую галлерею типов нашей эпохи, он дал целый ряд живых людей революции, и взглянул он на этих людей глазами пролетарского авангарда, а не глазами деклассированного интеллигента или сменовеховствующего барина.
Характерно, что, стремясь показать живых людей революции, наш поэт сплошь и рядом берет даже не фигуры с вымышленными именами, а реально существующих людей, называя их своими именами. Таково, прежде всего, известное стихотворение «Петр Смородин», — этот художественный портрет теперешнего секретаря ЦК РКСМ, молодого рабочего, прошедшего огонь и медные трубы, закаленного на фронтах и теперь руководящего Комсомолом. Лгут те, которые утверждают, будто Безыменский показал Смородина казенно, будто он дал оффициальный плакат, безгрешный идеал, а не живого человека. Наоборот, Смородин встает перед нами отнюдь не как обескровленный символ коммунистической добродетели, а действительно «с жизнью его грозовой, руганью, гневом, грехами — живой». О том, как удалось в этом стихотворении поэту переплести малое с великим, будничное с героическим, темное со светлым и вместе с тем дать яркий образ борца революции, свидетельствуют следующие строки:
Мог он — парнишка неловкий —
Водку в пятнадцать пить
И первым при забастовке
Горн потушить.
Мог матерщинничать люто,
Бросить листовку… Он мог,
Трое не евши суток,
Другу отдать кусок.
Из действительно существующих людей показывает нам Безыменский и пролетарского поэта Алексея Соколова:
Вот он, вот вам простой рабочий.
Алексей Соколов, поэт.
Он и слово то «бог» не хочет,
— Нет его, — значит, слова нет!
и члена ЦК РКСМ Рывкина, который на вид — «так себе — катышок», а на деле — «только день был, все видел, наставил, голова!», и «токаря искусного» Никитина, который на заводе является «большевическим глазом», а дома «старенькой рвани в угоду» «перемывает Власть Советов».
А сколько живых и ярких типов разбросано в «Комсомолии!» Тут и Костя, секретарь райкома, у которого «красные комья каждый день в платке» и который, прочтя во время заседания телеграмму о смерти любимого брата, овладевает собой и продолжает вести заседание. Тут и Ося, «в комсомольской коре проклевывающийся профсоюзник, строитель будущих Со-Ре»; Ося, так умело вытягивающий у забитых детей-подмастерьев сведения об их проклятом житье-бытье, нужные для улучшения их положения. Тут и незабываемая Маня, которой «не пришлось сроду щей у счастья хлебать», в которую «бросают тиной жестокой рукой»
Бросил, мол, кто-то партийный,
Бросил какой-то другой.
Маня, которая «на фронт добровольцем ушла», первая которая «комбата вынесла раненого на плечах» и выстрелила в того же комбата, когда он на фронте приставал к ней, как к женщине; Маня, которая «в бой один по головам поленом била бегущих мужчин». Тут и пожилой рабочий, не дрогнувший от страшных белогвардейских пыток, но заплакавший на уроке ликбезграма «над первой каракулькой своею».
Пускай эти люди носят не те имена, которые подобные им или, может-быть, они сами носили или носят в действительной жизни. Они от этого не перестают быть живыми и верно схваченными портретами людей революции.
Но не только героев, не только стойких борцов показал нам Безыменский. В той же «Комсомолии», на ряду с Костей и Маней, мы видим: Володьку, «выбравшего — маму — не борьбу» и уклонившегося от мобилизации; Ваську, дрожавшего перед боем, побежавшего во время атаки и убитого за это товарищем. Далекий от казенного благодушия — Безыменский показал нам и этих слабых, но эти темные страницы не вызвали в нем уныния, ибо он знает, что силы трудящихся масс безграничны, что на смену павшим и ослабевшим снизу подымаются новые силы. Недаром у него Петр Смородин
Знает
Наверняка:
Там где-то
Будущие Наркомы
Ждут у сохи и станка.
Безыменскому удалось прекрасно передать картину постепенного выдвижения одного из этих «будущих Наркомов».
Вон, вижу, парень. Он боится
(Буянит же не хуже нас).
Молчит, набравши в рот водицы,
Как я когда-то… в первый раз…
Но знаю: выйдет дело гладко,
Он приобыкнет здесь — и вот,
Возмет себе словцо «к порядку»
А там поправочку внесет,
Рискнет «по прениям», растает,
Не речи разведет — поток!
И, наконец, доклад читает,
Он — тот молчащий паренек…
Недаром в десятилетнем Ахрютке, — крестьянском мальчишке, рано осиротевшем и поступившем сторожем в Уком РКСМ, — наш поэт почуял будущего строителя новой жизни.
Но на ряду с типами комсомольцев, комунистов, рабочих, Безыменский дал и ряд типов враждебного лагеря. И тут он прежде всего показал нам несколько действительно существующих людей: и мать свою, убеждающую сына — «Побыл в партии — будет теперь», и брата по существу чужого, служащего в Сельпромторге, рассуждающего об удобствах женитьбы и мечтающего о письменном столе. А на ряду с этими близкими представителями далекого враждебного мира Безыменский показал и ряд безыменных выразителей старого. Тут и «однорукий бес», — кулак, пытавшийся взять в свои руки деревню и сошедший с ума после того, как ячейка сорвала его хищные планы. Тут и «дворянин — помещик и регистратор СНХ»:
— Зарегистрируй, пожалуйста,
Что ты постоянен.
Всегда ты луг зовешь овином,
Но ты всегда знаток в ином.
Ты лучший спец по крепким винам
И проститучий гастроном.
Тут и длинноволосый «стопроцентный вития», сидящий в пивной с бутылкой, сосиской и журналом «Россия», «стопроцентный Мессия», отдавшийся спекуляции валютой и припасами.
5. Лицо рабочего подростка
Оспаривая мнение т. Троцкого, будто Безыменский — только поэт молодежи, я уже отметил, что художественный показ молодежи крупная заслуга Безыменского. У него действительно есть «неподдельная, нерасторжимая связь с поколением — иным, новым, небывалым» (Троцкий).
Недаром «Петр Смородин» кончается таким восторженным гимном Комсомолу:
Лейся в жизнь, человеческий дождь!
Гряньте, вспышки ликующих молний!
Вот она, вот она,
Рабочая
Молодежь,
Родина моя —
Комсомол мой!
Безыменскому действительно удалось показать «лицо рабочего подростка». Уже разобранная нами галлерея комсомольских типов прекрасно свидетельствует об этом. А ведь, кроме этих типов, наш поэт и в отдельных стихах, и, особенно, в «Комсомолии» дал целый ряд конкретных картин борьбы и жизни передовой молодежи. Он передает и молодой задор, порою положительно граничащий с детским озорством, задор, которым так мила молодежь:
Разве подраться с гимназистом?..
Где там?
Там, у Кости газета.
Бают, что с речью Ильича…
Кто-то навалился, крича.
На бок шапченка с'ехала
И… — пошла, поехала!
Вот где, вот оно раздолье.
Лейся ветер, вейся снег!
Плачьте вместе над юдолью
Потерявших дверь к весне.
Эти двери — мы же сами.
Мы с заводом, мы в труде…
Ну-ко ветер, вместе с нами
Кувыркайся в чехарде!
Вон глаза горят, как грозди,
Грозди солнц в оврагах тьмы,
Кто там спросит: кто здесь, что здесь?
Я и мы, и я и мы,
И я и мы, и я и мы,
И я и мы…
Стоп.
Ямы.
Бултых в сугроб
Лбами…
Но рядом с этой бодрой веселой молодой картиной мы находим и потрясающую сцену товарищеского суда над комсомольцем — рабочим Лешкой, с голоду укравшим на заводе какую-то мелочь в тяжкое время гражданской войны, а затем добровольно поехавшим на фронт. И тут же на редкость живая картинка комсомольского клуба, в котором «Зоечка тайно любуется на флакон», библиотекарь приводит в порядок книги, предгубкоммол подает самовар, а сторож Ахрютка за роялем, «еле-еле пальчиком ударяя, бубнит Марсельезу под нос». Тут и такая сценка перед самым отправлением в бой с бандитами:
