Они метнули оружие одновременно. Тусклой молнией сверкнул нож, летящий в сердцевину смерча. Раскаленным добела металлом вспыхнула молния, направленная в голову Тима. Оба противника попали в цель. Тим увидел нестерпимой яркости вспышку прямо перед глазами и мешком свалился на землю. Он отключился еще в падении.
Кажется, его несли.
Кажется, кто-то плакал.
Кажется, ему что-то снилось, или не ему, или это был не сон…
Он очнулся от солнечных лучей, бьющих прямо в лицо. Наотмашь. Подспудное чувство говорило, что он заслужил. Но в чем именно он провинился? Сейчас кто-нибудь расскажет… Жмурясь, он открыл глаза.
— Доброе утро, — вздохнула Рени.
Занавески на окнах трейлера были специально отодвинуты, чтобы солнце светило на постель. Который час, интересно? Наверное, давно пора вставать. Он приподнялся. Тело болело так, будто он вчера дрался. И голова тоже болела. Да, определенно дрался, а не пил. Ну, может, и выпил кружку-другую пива, а большего он бы себе не позволил — ведь сегодня в дорогу. Он решительно сел на кровати и, охнув, схватился за бок. Пальцы нащупали повязку. От движения в боку запылал адский огонь. Под повязкой была рана, ножевая или огнестрельная. Он вопросительно посмотрел на Рени. Девушка ойкнула, бросилась к нему, приложила ладонь к повязке:
— Ты забыл? Это был нож… Очень больно?
— Терпимо.
Он едва разлепил пересохшие губы. Рени заметила, вскочила, подала ему воды в эмалированной зеленой кружке. Вода была прохладная и пахла ржавчиной. Он вдруг испытал особое чувство отстранения от мира и предельной внимательности к его деталям. Такое бывало и прежде. Он очень отчетливо видел занавески в мелкий цветочек, разводы пыли на окнах фургончика, лоскутное одеяло на постели, старый холодильник «под дерево», старый же маленький телевизор, полочку с десятком разномастных книг, откидной столик и красную лампу на шарнирной ноге… Пока он разглядывал обстановку, за ним наблюдала темноволосая девушка, худенькая, но полногрудая, в черной майке и пестрой цыганской юбке. Он знал, что девушку зовут Рени, то есть Береника. Он понятия не имел, кто она такая, в каких они отношениях, и что он здесь делает.
Морщась, он встал с кровати. На нем оказались джинсы. В правом кармане должен быть ключ от тягача… Ключ нашелся.
— Тим? — неуверенно спросила Рени.
— Это не мое имя, — сказал он.
Память насмехалась, подсовывая картинки без подписей. Вот он за рулем, аккуратно сворачивает на стоянку, отдает десятку говорливому старику. Вот он танцует с Береникой, обнимает ее, целует. Она ведет его в трейлер, замирает на пороге, он подхватывает ее на руки и вносит внутрь… Было это или не было? Гроза вспыхивает и грохочет над ними, сухая гроза, и ветер бьет его по щекам, а Беренику ласкает, треплет ей волосы, касается губ… Он целует ее. «Только в сердце моем прошлогодний дождь», — поет женщина. «Оставь мне последний танец, детка», — поет мужчина. Так? Или как-то иначе? Сталь, выцеливающая его в полете. Соперник, дерзкий и злой. Тусклая молния ножа…
Серия воспоминаний оборвалась дуговым разрядом боли.
Когда-то в детстве у него была любимая игрушка — калейдоскоп. Он показывал чудесные узоры. А потом он уронил игрушку. Матовое стекло в торце треснуло, разноцветные осколки высыпались. Больше не было картинок.
— Тогда как тебя зовут? — спросила Рени.
— Ка…
Он запнулся. Потер виски. Глупость какая — забыть собственное имя. А вот нечего называться чужими именами и прозвищами. Береника права, это дурацкая привычка. И вообще, что он себя ведет как мальчишка? Играет в угадайки с собственной памятью и в прятки со своей судьбой.
— Прости, Рени. — Он потянулся к ней, обнял, и девушка со вздохом прильнула к нему. — Дай мне каких-нибудь таблеток, пожалуйста. Голова болит. И бок. Не надо было связываться с этим наглецом, правильно меня парни отговаривали. А я разозлился. Вот и… Не сердись, милая.
— Конечно, — Рени потянулась к ящику стола, вытащила автомобильную аптечку. — Я не сержусь, любовь моя. Я просто беспокоюсь. Ты напугал меня. Вы оба меня напугали.
— Оба? — возмутился он. — То есть ты волновалась за него? Он что, так тебе понравился? Я не понял! Муж заезжает домой ненадолго, специально сделал крюк на маршруте, а жена танцует с… черт знает с кем! Каким ветром его вообще сюда занесло? И куда он, кстати, делся?
— Тшш… — Рени приложила ему палец к губам, грустно улыбнулась. — Не ревнуй. У тебя нет причин ревновать. Верь мне.
— Верю.
Он поцеловал ее палец. Затем ее губы. Поцелуй вышел долгим и жарким. Рени мягко отстранилась.
— Не сейчас. Тебе нужно ехать, бродяга. Ты просил разбудить тебя пораньше. Я и так дала тебе поспать. Твой бок… Ты вообще сможешь ехать?! В городе сразу покажись врачу!
— Лучше бы разбудила-таки пораньше, — проворчал он. — Смогу, конечно. Ты же знаешь, на мне все заживает, как…
Вспышка. Узор калейдоскопа. Картинка. Серый пес, кусающий пылевой смерч. Было, не было? Темный вихрь, играющий белыми огоньками. Шаровая молния, летящая в лицо. Черный провал.
— Надо ехать.
Он открыл шкаф, вытащил рубашку, надел. Быстро чмокнул жену:
— Не скучай. Скоро буду. Выполню заказ — и сразу к тебе. Устроим себе небольшой отпуск. Ты только…
— Что?
Рени смотрела ему в глаза требовательно и серьезно. Он ощутил угрызения совести. Бедная девочка. Связалась с ним, теперь расплачивается. Сам затащил ее сюда, бросил среди чужих людей, пропадает неизвестно на сколько, появляется на одну ночь, драку вот затеял — а от нее требует монашеского поведения! И все равно он сказал, не смог не сказать:
— Ты танцуй, если хочешь. Ладно. Но последний танец — мой! Только мой. Всегда. Потому что ты — моя! Обещай!
— Обещаю, — спокойно сказала Береника.
Она стояла на обочине и смотрела вслед грузовику, приложив ладонь ко лбу козырьком. Утро было жарким, нагретый асфальт дрожал маревом миражей. Громадная машина превратилась в маленькую, затем в игрушечную, а потом истаяла в дымке. Рени повела плечами — на мгновение ей стало зябко. Она беспокоилась, конечно. Такая уж ее доля: ждать и волноваться. И не знать, как все обернется в следующий раз. Есть порядок вещей… Но плакать она себе не позволит. «Небо плачет без слез…» Удивительно, как иногда стихи попадают в цель. Не хуже ножа. Или молнии… Она поднялась по ступенькам, прошла через веранду, вошла в кафе.
— Мороженого?
Бармен улыбнулся ей через силу. Ему было плохо после вчерашнего. Он был бледный, потный и шумно дышал.
— У тебя такой вид, будто ты упырь, а не оборотень, — сказала Рени.
Вера невесело хохотнул.
— Знаешь, как превращение по печени бьет? Я еще неделю буду выдыхать ваши танцы. И аллохолом запивать. А твой как?
— Уехал, — сказала Рени.
— Да ну, — хмыкнул вервольф. — Вот так просто взял и уехал? Выполнять долг перед заказчиком? Крутой дальнобойщик.
— Не ерничай, — попросила Береника. — Тебе не идет. Ты же знаешь, с ним ничего не бывает просто. Когда он берет себе новую душу, он забывает почти всё из прежнего. Иногда даже не помнит, жена я ему или вчерашняя знакомая. Потом вспоминает, конечно, но не сразу.
— Знаю, — Вера ссутулился. — Извини. Тим мне понравился.
— Мне тоже, — тихо сказала девушка. — Но это понятно. Все его души чем-то схожи. Он притягивает себе подобных. Или… это я притягиваю их…
Она закусила губу. Бармен пододвинул к ней вазочку с подтаявшим мороженым.
— Ты не можешь изменить его природу, — сказал он. — Или свою. Никто из нас этого не может.
— И еще у него ранен бок, — вздохнула Рени. — Ножом. Будь моя воля, я бы его не отпустила. Но…
— Дорога прежде всего, — понимающе кивнул Вера. — Наверное, я тоже когда-нибудь уйду. Но пока держусь. Потому что боюсь не вернуться.
— Вернешься, — дернула плечиком Рени. — Если будет, к кому возвращаться. Уж это я знаю.
Они замолчали. Билась об стекло, сердито жужжала большая муха. Вера выбрался из-за стойки, распахнул окно, выпустил муху, впустил ветер.
…Стрелка спидометра дрожала на ста двадцати. Дружелюбно гудел мотор. Хорошо жить, когда любишь свою работу. Он сильно сжал руки на руле, ощутил ладонями и пальцами ребристый шершавый пластик. Кольцо на правой руке больно врезалось в палец. На правой? Ну да, все правильно. Он усмехнулся. Любимая женщина ждет его. Дорога зовет вперед.
Одному в кабине бывает скучновато, но можно включить радио. Жаль, что нынче не принято брать попутчиков, он бы рискнул. Не рассказывать же истории самому себе. Хотя ему есть что рассказать. Кем он только ни бывал на своем веку… Проездом по жизни, он любил чувствовать себя чужаком.
Вечный бродяга ветер.
Марина Дяченко
Сергей Дяченко
Электрик
