Он одобрительно отзывается о песнях Кольцова, исторической прозе Н.А. Полевого, И.И. Лажечникова, А.Ф. Вельтмана, которые служат делу создания у нас оригинальной, самобытной литературы. Не принимает творчества «сказочников» – П.П. Ершова, В.И. Даля, в том числе и Пушкина, видя в литературной сказке «подделку» под народность. Прошелся он своею «алебардою» по стихотворениям Баратынского, находя в его «светской, паркетной музе» лишь «ум… литературную ловкость, уменье, навык, щегольскую отделку и больше ничего».
Белинский отказывается понимать, как это поэт, живущий в России, может так равнодушно и холодно проходить мимо русской жизни. И находит тому только одно объяснение: Баратынский поэт не истинный…
Но особенно досталось Бенедиктову – кумиру офицерской и студенческой молодежи, в поэзии которого Белинский не обнаруживает ничего – ни мыслей, ни чувств, ни воодушевления, одна лишь вычурность, «набор фраз», натянутая «изысканность выражений», что, по мнению критика, всегда служит «верным признаком отсутствия поэзии». Убийственным звучал вывод: у Бенедиктова «нельзя отнять таланта стихотворческого, но он не поэт».
Об эффекте, произведенном критикой Белинского, хорошо сказал в своих воспоминаниях И.С. Тургенев, который, по собственному признанию, «не хуже других упивался» стихотворениями Бенедиктова. Возмущенный поначалу, как и все, статьей Белинского «Стихотворения Владимира Бенедиктова», Тургенев в конце концов соглашается с «критиканом», находит его доводы «убедительными», «неотразимыми». «Прошло несколько времени, – и я, – замечает он, – уже не читал Бенедиктова… Под этот приговор подписалось потомство, как и под многие другие, произнесенные тем же судьей…»[17].
Осенью 1836 г. «Телескоп» и «Молву» закрывают, и Белинский остается без места. Напуганные страстностью и бескомпромиссностью суждений молодого критика, который считал своим долгом «преследовать литературным судом литературные штуки всякого рода, обличать шарлатанство и бездарность», издатели журналов боятся привлекать к сотрудничеству такого «беспокойного» человека. Для Белинского наступают тяжелые времена. Он остается без журнала именно тогда, когда, по его словам, «статей в голове много шевелится, так что рад ко всему привязаться, чтоб только поговорить печатно».
Рушатся надежды, возлагаемые Белинским на «Основания русской грамматики», над которыми он работает осенью 1836 и зимой 1837 г. Это был скорее научный труд, чем учебник для гимназий, как задумал его автор. «Грамматика» Белинского не получает одобрения в качестве официального учебника, на что он очень рассчитывал. Расходы на ее издание не окупаются. Полуголодное существование и напряженная, изнурительная работа в течение этих лет сказываются на его здоровье: появляются признаки болезни легких, которая десять лет спустя сведет его в могилу… Друзья (В.П. Боткин, М.А. Бакунин, Н.В. Станкевич и другие), обеспокоенные физическим и нравственным состоянием Белинского, на свои средства отправляют его лечиться на Кавказ.
По возвращении Белинский некоторое время преподает русский язык в одном из московских институтов. В апреле 1838 г. его приглашают редактировать журнал «Московский наблюдатель», где он и работает в течение года. Получив возможность печататься, он с жадностью набрасывается на работу. Свыше ста его статей, рецензий, заметок, а также драма «Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь» увидели свет на страницах этого журнала.
Это было время философских исканий Белинского, его самоутверждения в своих силах и возможностях, в способности, как он говорил, не распускаться и уметь прибирать «себя в ежовые рукавицы». В самом себе, в окружающей действительности он, по его словам, «узнал много такого, чего прежде не подозревал». Но самым главным, вынесенным из этого познания, было ясное представление о том, что у него «есть убеждения», за которые «готов отдать жизнь».
С такими мыслями Белинский в октябре 1839 г. переезжает в Петербург и на семь лет становится одним из ведущих сотрудников журнала «Отечественные записки», возглавив в нем отдел критики и библиографии. С приходом Белинского журнал превращается в самый передовой и популярный журнал в России тех лет, на страницах которого полностью раскрывается его критический и публицистический талант.
По условиям работы (контракту, как бы мы сейчас сказали) Белинский должен был ежемесячно, в каждый номер «Отечественных записок», писать большую статью и с десяток рецензий на вышедшие книги. Это требовало от критика почти энциклопедических знаний, во всяком случае, таких, чтобы можно было достаточно убедительно либо рекомендовать ту или иную книгу читателю, либо указать на ее непригодность. Объем написанного Белинским в один номер составлял обычно несколько авторских листов. И уже в апреле 1842 г. у него вырывается в одном из писем: «Хочется отдохнуть и поменьше иметь работы». Однако и то и другое было нереально. Наоборот, по мере роста популярности и авторитета «Отечественных записок» увеличиваются и претензии его редактора А.А. Краевского, вынуждавшего критика писать «горы», делать работу, «которой досталось бы на пятерых» и после которой каждый раз, по признанию Белинского, «болит рука и не держит пера».
Среди написанных в это время – статьи о «Горе от ума», «Герое нашего времени» и стихотворениях М.Ю. Лермонтова, «Похождения Чичикова, или Мертвые души» Н.В. Гоголя, «Разделение поэзии на роды и виды» и др. С 1841 г. выходят знаменитые годичные обозрения Белинского, в которых он шаг за шагом прослеживает развитие в нашей литературе «дельного» направления, выделяя произведения писателей, которые в своем творчестве обращаются к современной русской действительности, стоят «на почве русской национальности». Кроме Гоголя и Лермонтова к ним критик относит В.А. Соллогуба, И.И. Панаева, П.Н. Кудрявцева, В.И. Даля, Е.П. Гребенку, Е.А. Ган. В 1843 г. Белинский пишет большую статью о Г.Р. Державине и начинает работу над циклом из одиннадцати статей «Сочинения Александра Пушкина».
Критик сознает всю трагичность своего положения: он не может не писать – это его призвание; но писать столько, сколько пишет он, равносильно самоубийству. «Мочи нет, как устал и душою и телом, – жалуется он своей невесте в сентябре 1843 г., – правая рука одеревенела и ломит». А в письмах к друзьям дает волю своему сарказму: «Я – Прометей в карикатуре: «Отечественные записки» – моя скала, Краевский – мой коршун… который терзает мою грудь, как скоро она немного подживет».
Но не это было самым страшным в его положении, а сознание того, что силы его с каждым днем слабеют, растрачиваясь по пустякам, что приходится писать не о том, к чему призван, а «об азбуках, песенниках, гадательных книжках, поздравительных стихах швейцаров клубов (право!), о книгах о клопах» и тому подобных изделиях отечественной «словесности». «Моя действительность, – писал Белинский еще в 1840 г., – велит мне читать пакостные книжонки досужей бездарности, писать об них, для пользы и удовольствия почтеннейшей расейской публики, отчеты…». Для души, «для себя, – горестно замечает он, – я ничего не могу делать, ничего не могу прочесть… я по-прежнему не могу печатно сказать все, что я думаю и как я думаю. А черт ли в истине, если ее нельзя популяризировать и обнародовать? – мертвый капитал». Только диву даешься, как в таких условиях ему все же удавалось писать статьи, которые будоражили Россию, формировали общественное мнение, направляли литературный процесс.
«Статьи Белинского, – вспоминал А.И. Герцен, – судорожно ожидались молодежью в Москве и Петербурге с 25-го числа каждого месяца. Пять раз хаживали студенты в кофейные спрашивать, получены ли «Отечественные записки»; тяжелый номер рвали из рук в руки. «Есть Белинского статья?» – «Есть», – и она поглощалась с лихорадочным сочувствием, со смехом, со спорами… и трех – четырех верований, уважений как не бывало»[18]. Много лет спустя Л.Н. Толстой запишет в своем дневнике: «Утром читал Белинского… Статья о Пушкине – чудо. Я только теперь понял Пушкина»[19].
Одиннадцать статей Белинского под общим названием «Сочинения Александра Пушкина» (1843–1846; первую из них и имел в виду Л. Толстой) во всех отношениях замечательны. Они образец научного – истинного – подхода к восприятию и оценке творчества писателя, начиная с выявления исторических его корней и национальных истоков и завершая анализом перспектив развития литературы.
«…Писать о Пушкине – значит писать о целой русской литературе: ибо как прежние писатели русские объясняют Пушкина, так Пушкин объясняет последовавших за ним писателей», – таким заявлением открывает Белинский свое исследование и затем постепенно, из статьи в статью, показывает, что «муза Пушкина была вскормлена и воспитана творениями предшествовавших поэтов», что она «приняла их в себя, как свое законное достояние, и возвратила их миру в новом, преображенном виде», что «Пушкину предстоял подвиг – воспитать и развить в русском обществе чувство изящного, способность понимать художество, – и он вполне совершил этот великий подвиг!..». И заключает: Пушкин «дал нам поэзию, как искусство, как художество. И потому он навсегда останется великим, образцовым мастером поэзии, учителем искусства. К особенным свойствам его поэзии принадлежит ее способность развивать в людях чувство изящного и чувство гуманности, разумея под этим словом бесконечное уважение к достоинству человека как человека…
