А потом он мне прислал список своих (моих) любимых песен, и я понял, что, да, он действительно меня знает и чувствует, как мало кто из моих знакомых и друзей. Потому что, скажем, «Моби Дик» – совсем не топовая песня в кругу моих слушателей, хотя я её всегда считал одной из самых удачных.
А потом я прочитал его роман «Обитель» и сразу сказал, что в русской литературе появился ещё один классик, потому что это настоящая большая русская литература, без всяких там скидок и кавычек, и ссылок на наши «непростые» времена. А что, бывают простые времена? Не знаю. Я в них не жил.
А потом мы вместе были в Луганске, и я познакомился с некоторыми его друзьями: Ричем, Ильёй Шамазовым, Сёмой Пеговым. И они стали и моими друзьями, хотя я не просто схожусь с новыми людьми. И мы подружились с Захаром по-настоящему, по-мужски, по-русски. А дружить по-русски, это значит – всей душой. Чтобы душа твоя была всегда раскрыта навстречу другу.
Но я бы не сказал, что Захар – это парень «душа-нараспашку». Скорее, сдержанно-ироничный, с запрятанной в глубине хитринкой, сосредоточенный и постоянно что-то для себя подмечающий. Послушайте внимательно альбом «Охотник», его лирическую составляющую. В лирике автор раскрывается наиболее интимно. В трёх лирических песнях альбома Захар рассказал о себе больше, чем во всех своих романах и интервью. Кое о чём я знал или догадывался, что-то открылось мне впервые. Я не буду вам пересказывать или объяснять. Я сам люблю тайны и секреты. «Храни свои секреты, храни, / Не выдавай их никому, а пуще всего – дураку». Тайная жизнь писателя и артиста – это его «островок спасения», убежище от вездесущего и ненасытного любопытства толпы. А Захар встаёт теперь и на путь артиста, который готовит и ему, и нам много впереди «открытий чудных».
Я хочу пожелать моему сердечному другу «Дороги на Океан», по-леоновски глубокой и бесконечной, и по-мальчишески радостной и романтической.
Михаил Елизаров (писатель):
И тогда мы точно с цепи сорвались. Окружили его и брызжем:
– А с хера ты решил, что главный? Кто тебя командиром-то назначил?
Улыбается:
– Да ничего я не решал. Никто меня никем не назначал. И вовсе не главный я, успокойтесь. Вы – главные! Самые, что ни на есть. Главнее не бывает. Уж извините, командиры, я пойду!..
– Нет, ты погоди, бля! Лыбится он! Времени у него нет! Ты что ж думаешь, мы не сможем про Соловки роман написать?!
– Конечно, сможете.
– А вот и сможем! Погуглим и напишем! И премию, бл…, получим! Только справедливо получим, по творческим заслугам, а не как некоторые, не будем указывать пальцем! – указываем на него пальцем.
– Пишите, гуглите, получайте…
– И статей накропаем хренову тучу! Про всё на свете! И интернет-издание, если надо, возглавим!
– Кропайте, возглавляйте, кто ж вам не даёт?
– Ты и не даёшь! Ты ж всё себе захапал! Все темы и ресурсы!
– Ну, берите их себе!
– Нет уж спасибо! Нам объедков не надо! И между прочим, мы гуманитарку на Донбасс скоро отвезём! Только не ради пиара, как некоторые, не будем указывать пальцем, – указываем на него дрожащим от негодования пальцем, – а по совести! Вот только погуглим, как её возить, гуманитарку эту грёбаную! Ты вообще что возомнил о себе?!. А потом и рэп споём, и хуеп, и…
– Пойте, родные…
Он ушёл по своим делам.
А мы остались. И не сочинили роман про Соловки. Интернет-издание не возглавили. Статьи про всё на свете не написали. Рэп-хуеп не спели. Гуманитарку на Донбасс не повезли – честно говоря, даже гугл не открыли. А просто смысла нет, темы-то всё равно прилепинские.
Герман Садулаев (писатель):
Есть авторы, которых лучше не знать лично. Потому что дурные манеры и мелкота жизни могут испортить волшебство книг. Есть такие, с которыми полезнее познакомиться. Потому что обаяние побудит обратиться к текстам, и в вязи фраз ты будешь слышать живой тёплый голос. И есть Захар Прилепин. То есть, когда абсолютно по. Можно знать, хлопать по плечу, называть «Женькой», или никогда не видеть ближе чем в телевизоре, и даже в телевизоре не видеть, и не иметь ни одной фотографии, ни одного автографа, только книжку из типографии, одну, любую, на обложке которой написано «Захар Прилепин», и ровно столько же понимать, ни больше, ни меньше. Потому что он равен себе во всём, в каждой книге и в каждом дне своей жизни, и каждая его книга равна жизни, и каждый день его жизни равен книге, и нет никакой разницы между.
Современный человек шизофреничен. У него расщепление личности. На работе он один, в семье другой, в партии третий, четвёртый в социальной сети, и так далее. И если у него несколько аккаунтов в разных сетях, то он может быть одним вконтакте и совсем другим в одноклассниках. А бывает, что человек и в одной сети заводит себе разные аккаунты, и по-разному в них живёт. Иногда забывает перелогиниться и забавно, все ржут – га-га-га, а над кем смеётесь? Над собой смеётесь. Сами же все такие. Бывает, пришёл домой, забыл перелогиниться, выключить босса, начал женой командовать, а она тебе блок на неделю, ты очнёшься, сменишь аккаунт, извиняться ползёшь, а она все твои сообщения в спам. Вот так мы живём. Носим с собой рюкзак карнавальный, на каждую социальную роль у нас отдельная личность, личина, маска. Грёбаный театр.
А Захар Прилепин словно бы весь сделан из одной породы, из одного куска камня вырезан, цельный, цельнометаллический, наверное. Люди давно ждали такого. Люди устали от многоличия. Люди хотят, чтобы был человек, который сам по себе то же самое, как и то, что он говорит, и пишет, и делает он так же, как говорит и как сам по себе есть. И теперь вот он. Как же людям не радоваться?
В России много хороших писателей. И очень хороших. И прекрасных, превосходных немало. А Прилепин один. Иной прекрасный во всех отношениях может сетовать в глубине себя: почему и за что? Вот ведь взять, например, мой роман, любую страницу. Разве чем она хуже любой страницы романа Захара? По гамбургскому петушиному счёту. Значит, это пиар, реклама, говорящие утюги, они во всём виноваты.
Что же. Это, конечно, пиар. Это не только литература. Ты тоже хочешь пиар, детка? Иди и возьми. Видишь, вон на горе возвышается крест? Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нём. Прекрасный, превосходный пиар. Самый популярный персонаж человечества рекомендует. Суперзвезда, ю ноу.
Почему же очередь стоит покрасоваться в лучах софитов, перед красными пьяными глазами теле– и фотокамер, фаллический микрофон в руках тискать – толпа, толкают друг друга? А на крестах нет никого, пусто. Думают, что пиар – это подержать микрофон во рту. А пиар – это повисеть на кресте. Повиси. Тогда всё будет.
Прилепин живёт так, будто жизнь у него одна. При этом он ещё и умеет писать. Но это просто так повезло. Нам. Потому что он мог бы и не писать, и от этого не стал бы недостаточным, меньшим. Так получилось, повезло нам, что литература составляет с ним единое целое. И через это мы можем пользоваться его полнотой.
Но надо быть осторожным. Представьте, что вы встретили Бориса Гребенщикова или Льва Толстого. О чём вы его спросите? Рецепт вегетарианского супа? Предложить выпить водки? Потом говорить: а, я знаю Толстого. Я пил с ним водку.
Знаешь ли ты Толстого, если пил с ним? Сколько следует для познания выпить с Гребенщиковым? Нужно выпить на ночь три литра воды, чтоб с утра была цела голова. Девочка, если ты хочешь чашку чая с Захаром Прилепиным и взять у него интервью, ты должна понимать: это будет тот же самый Захар Прилепин, кто написал «Чёрную обезьяну» и разгружал на Донбассе грузовики, проведя конвой через казачий патруль, который почему-то хотел расстрелять его на обочине. У него нет другого Захара Прилепина, даже для тебя, девочка. Поэтому подумай ещё: ты правда этого хочешь?
Вот всё, что я могу сказать о личном знакомстве с Захаром Прилепиным. Остальное есть в его книгах.
Заключение второе. Диалектика героя
Всегда кажется, что забыл сказать главное.
Эдуард Лимонов, старший товарищ нашего героя, в циничной своей манере заметил бы, что Захар Прилепин ухитрился выжать максимум из такой архаической в XXI веке профессии, как писатель. И даже сделал так, что профессия перестала считаться устаревшей.
Впрочем, именно это я, кажется, говорил в начале. А вот в финале Эдуарда Вениаминовича поблагодарю – созданная им партия берегла таланты пуще государства – иначе вполне могло обернуться так, что весьма радикальный в годы НБП-активизма Прилепин мог за какую-нибудь шумную и яростную акцию оказаться надолго в тюрьме – нашей или иностранной. Он, я уверен, остался бы писателем и там, но вот с читателями уже была бы проблема, да и вообще могло бы не случиться всего и вовремя.
Подобная версия судьбы вовсе не умозрительна – Прилепин не только революционер, но искатель приключений, и статус образцово-показательного семьянина, многодетного отца заземлил, но не исправил романтико-героического строя души.
