135
Davydov. Teksty-Matreški. P. 112–114, 117–123, 128–132, 133–140. Мотивы, связанные с гностическим мифом, хотя и не обязательно из него вырастающие, можно найти и в поэзии Набокова 20-х годов. См., например: «О, как ты рвешься в путь крылатый…» (1923) — стихотворение, в котором лирический герой, обращаясь к своей «безумной душе», говорит о «рубашке плоти» и кончает словами: «смерть громыхнет тугим засовом / и в вечность выпустит тебя». Как указывал сам автор в предисловии к роману «Под знаком незаконнорожденных», есть явные параллели между этой книгой и «Приглашением на казнь».
См., например: Bitsilli. P. 116; Alter. Invitation to a Beheading… P. 58.
О театральной эстетике кто только не писал. См., например: Stuart. Р. 58–66; Pifer. Nabokov and the Novel. P. 49–67. Последняя утверждает, что искусственность в «Приглашении на казнь», как и во всем творчестве Набокова, подобна контрастному фону, на котором резче выделяются его избранные герои, чье сознание являет собой единственный источник ценностей в мире, ибо утверждает реальность индивидуального бытия как реальность подлинную. Это верная и важная мысль, но все же автор не до конца учитывает смысл, который Набоков вкладывает в понятия «естественное» и «искусственное», а также роль потусторонности в системе его воззрений.
Другие примеры взаимозаменяемости персонажей приводятся в книге: Stuart. P. 61–62.
Стюарт высказывает примерно то же самое, но ради аргументации совершенно иной мысли, а именно: воображение способно порвать любую узду (Stuart. P. 71).
Символическая функция бабочек не подрывается мыслью, которую Набоков высказал в одном интервью: «В иных случаях, скажем, в картинах старых мастеров, бабочка нечто символизирует (например, Психею), но меня это совершенно не интересует» (Strong Opinions. P. 168). Набоков также использует огромную бабочку как откровенный символ бессмертной души мальчика в рассказе «Рождество» (1925).
Nabokov V. Lectures on Literature. P. 378.
Джонсон (см.: Johnson. Worlds in Regression. P. 28–32) толкует о различных мотивах, связанных с буквами алфавита; в другом месте (Р. 157–164) автор анализирует мотив «двоемирия» в романе.
Davydov. Teksty-Matreški. P. 150–151.
Ван Вин, герой романа «Ада», пространно рассуждает о природе времени, декларируя свое неверие в будущее. В одном из интервью (Strong Opinions. P. 185) Набоков признается, что разделяет некоторые основные взгляды Вана на этот предмет.
Nabokov V. Strong Opinions. P. 76. Аналогичное заключение, см.: Rampton. P. 56–60. Противоположное суждение, см.: Klemtner. Р. 436. Цецилия Ц., по словам критика, убеждает сына в способности «возродиться, если он пожертвует закрепленным местом в пространстве ради текучести и изменчивости».
Сологуб Ф. Мелкий бес. С. 106.
Nabokov V. Strong Opinions. P. 13, 52. А «выше всего ценит» Набоков, по собственным словам, «Приглашение на казнь» (Strong Opinions. P. 92).
О связях между «цветным слухом» в «Даре» и в книге мемуаров см.: Johnson. Worlds in Regression. P. 17–18. Перечень критиков, считающих, что Федор озвучивает многие взгляды Набокова, см. в кн.: Hampton. P. 70–71. Того же мнения придерживается и сам автор (правда, о потусторонности в данном случае речь не идет). Проницательный анализ повествовательных приемов, которые Федор использует в «Даре», а Набоков — в «Других берегах» развернут в статье Ю. Левина. (С. 206–207). См. также мою статью: The «Otherworld».
Набокова В. Предисловие. С. 3–4. Nabokov D. Translating with Nabokov. P. 176.
Приводится в книге: Grayson. P. 140. См. также: В. В. Набоков: Pro et contra. С. 741–750.
Мотив радуги, как и некоторые другие, с ним связанные (например, бабочки) прослеживается в контексте мнемонической связи духа отца с жизнью Федора в книге: Rowe. Nabokov's Spectral Dimension. P. 31–39.
Field. Nabokov: His Life in Part. P. 181–182.
Памятуя об особом пристрастии Набокова к числовой символике судьбы, следует признать, что точное число и время дня, когда Федор выходит на берег, даны не случайно. Во-первых, выход из воды — распространенный образ перерождения. Во-вторых, если считать, что 28 июня приводится по старому стилю, то Федор выходит на берег 11-го по новому. Разница между этой датой и днем рождения Федора — 12 июля — только один день (опять-таки по новому стилю). Конечно, не случайно совпадение и в датах рождения Федора и Н. Г. Чернышевского: оба родились в один день; но коль скоро в последнем случае счет ведется по старому стилю, а в первом — по новому, «рифма» приобретает пародийный оттенок. Продуманный характер имеют скорее всего и другие сближения: отец Федора родился 8 июля 1860 года, а отец Набокова — 20 июля 1870-го, по новому стилю, т. е. 8-го по старому. Несомненно, можно обнаружить и иные, скрытые в датах, узоры. Некоторые особенности хронологии романа Набоков поясняет в предисловии к английскому переводу рассказа «Круг» (1936) (Nabokov V. The Circle. P. 254).
Анализ повествовательной структуры «Дара» как «ленты Мёбиуса», которая сама на себе замыкается, развернут: Ronen I. and Ronen О. P. 378; Davydov. Teksty-Matreški. P. 196–197; Левин Ю. С. 203.
Jonas. P. 254–255.
В книге: Rowe. Nabokov's Spectral Dimension (P. 35) показано, как образ всевидящего ока у Делаланда вплетается в систему мотивов, чье звучание заставляет предположить, что дух отца героя, возможно, воздействует на жизнь сына. Но автор не придает должного значения тому, что в конечном итоге Набоков считал потусторонность непознаваемой.
Око Делаланда заставляет вспомнить знаменитое эссе американского мыслителя Ральфа Уолдо Эмерсона «Природа» (1836), то место, где он описывает свои ощущения при погружении в естественную стихию: «…я становлюсь прозрачным глазным яблоком; я делаюсь ничем; я вижу все; токи Вселенского Существа проходят сквозь меня; я часть Бога или его частица». В диссертации Д. Сиссона (Sisson. P. 328–329) проводится анализ крайне показательных перекличек между Набоковым и Генри Дэвидом Торо, в особенности в связи с романом «Просвечивающие предметы».
Глубоко и основательно прослеживается мотив ключей в книге: Johnson. Worlds in Regression. P. 93–106.
Ю. Левин (С. 206) анализирует провалы в памяти Федора, который путает количество строк в собственных стихах, фамилию одной из своих хозяек, а также неверно передает цвет обложки своего сборника. Эти детали усиливают правдоподобие образа героя и лишний раз свидетельствуют в пользу «автобиографичности» его книги — на том простом основании, что людям свойственно ошибаться. Впрочем, ненадежность повествователя в «Даре», в отличие от ряда других произведений Набокова, не имеет сколько-нибудь существенного значения.
Некоторые аспекты биографии Чернышевского исследуются в статье: Davydov. Nabokov's Aesthetic Exorcism. P. 357–374.
На защиту Чернышевского (и ряда других фигур, против которых Федор обращает свое критическое жало), находя иные его взгляды трогательными, а аргументы — убедительными, встает D. Rampton (P. 64–100). В противоположность ему White справедливо подчеркивает значение как эмпирической реальности, так и скрытой потусторонности в художественном мире романа.
См. например, авторское послесловие к русскому изданию «Лолиты».
См.: Davydov. Nabokov's Esthetic Exorcism; Rampton; Karlinsky. Nabokov's Novel Dar as a Work of Literary Criticism.
К такому же выводу приходит в своем глубоком исследовании С. Фромберг (Fromberg). Сходная точка зрения высказывается в работе У. Роу (Rowe. Nabokov's Spectral Dimension. P. 21–25). Правда, в ряде случаев заключения этого автора представляются натянутыми.
Appendix I: Abram Gannibal. Рус. перевод см.: Легенды и мифы о Пушкине. СПб., 1994. С. 10–41.
