Павел Адельгейм - Своими глазами

Пятьдесят лет священнослужения отца Павла Адельгейма — это годы скорбей, потерь и лишений. Но и радости. «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Ин 16:33) — сказал Господь и заповедовал радоваться: «и радость ваша будет совершенна» (Ин 15:11). Та радость, которая возможна только в спасительном предстоянии перед Богом, — Истины, Правды и Церкви Его ради, ибо сказано: «иго Мое благо и бремя Мое легко» (Мф 11:30). Христос для мира непобедим и ему неподвластен, каким бы страшным и нелепым этот мир ни казался, — в этом, пожалуй, главный вывод по прочтении книги отца Павла «Своими глазами». 35 лет пролежала она под спудом, почти забытой, как свидетельство о том, что, кажется, и быльем поросло, но вот, неожиданно для самого автора попросилась на свет…

Призвание к служению о. Павел ощутил еще в отрочестве, когда начал помогать теперь прославленному церковью старцу Севастиану в Казахстане, где жил со ссыльной матерью. И с тех первых шагов со старцем по нескончаемым дорогам широко разбросанного прихода это призвание звучит в нем не ослабевая, обрастая обертонами новых смыслов, открывая всю глубину Божьего замысла о человеке. В разные годы служения священника лишали свободы, здоровья, семьи. Потом — построенного храма, созданной школы, одного за другим двух приходов. Таковы плоды правдоискательства, которые на протяжении веков мало в чем изменились, разве что в деталях.

В 30 лет он был арестован по «антисоветской» статье и неправедно осужден. Но именно в лишениях открылся ему метод осознания действительности, прежде всего — церковной. Суть метода — в аналитическом сопоставлении существующих законов и реальной действительности. Казалось бы, дело совсем бесперспективное в государстве, само существование которого началось с произвола и беззакония, где Произвол давно следует писать с большой буквы и где к нему привыкли, как к погодному явлению. Где, наконец, только Произвол и умеет уважать себя заставить, а закон вызывает смех, хоть и не без горечи: «закон — что дышло, куда повернул — туда и вышло», «закон — тайга, а прокурор — медведь», «законы святы, да судьи супостаты». А если вспомнить замечание Гоголя, что в России всегда были две беды — дураки и дороги, то пословица «дуракам закон не писан» зазвучит особенно красноречиво. Так стоит ли уделять столь пристальное внимание закону там, где он попирается на каждом шагу? Тем не менее, именно анализ и сопоставление, то есть в данном случае сопоставление законов и постановлений о церкви, принятых в советском государстве, с церковной практикой 70–х годов открывает истинное, исторически уникальное и, по сути, трагическое положение церкви, а точнее, если уж быть точным до конца, Московской патриархии (МП), в котором она тогда оказалась.

Страницы книги «Своими глазами» писались в тяжкие для Церкви времена, в середине тех самых 70–х. Но когда они были легкими? Вопрос риторический, прежде всего, потому, что у Церкви Христовой не было и — приходится признать и это — не может быть легких времен, как не было их у тех, кто стояние за Правду и Истину принял как крест и призвание. Спаситель Сам определил Церковь как форму Своего присутствия на земле и в словах, обращенных к Апостолу, предрек ее эсхатологическую судьбу: «Ты — Петр, и на сем камне Я Создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф 16:18). Не одолеют воистину. Но попытки одолеть, начавшиеся еще во дни Страстей Господних, не прекращались никогда: огнем, мечом, ложью, лукавством, лестью, угрозами и посулами, извне и изнутри — через семена лицемерия и стяжательства земных благ. Сколько крови, сколько страданий! Но и — сколько ликующих побед, свидетельствующих непреложность слова Божия. Подтверждение тому — жизнь и труды священника Павла Адельгейма, участника, свидетеля и летописца последних церковных времен, вместивших в себя годы борьбы с церковью двух государств — атеистического и уже провозгласившего православие едва ли не официальной идеологией. Как показывает жизнь, погибельно то и другое. Такова уж природа государства с его утилитарнопотребительским отношением к людям, как к полезным ископаемым, будь то плоды человеческой деятельности — общественной, научной, художественно–творческой, или сам человек во всей его земной полноте, с его работой, семьей, надеждами, радостями, прозрениями. Но государству, как Старухе из пушкинской сказки, мало власти над человеком, рано или поздно оно захочет, чтобы и Святой Дух был у него на посылках. Государство всегда было и будет готово признать любого бога на условиях служения этого бога ему, государству. Дилемма все та же: мораль и целесообразность, между которыми пролегла обжигающая черта противостояния Божиих Заповедей соблазнам и требованиям князя мира сего.

Захватив власть и поставив себе целью полное уничтожение церкви в России, большевики начали с уничтожения физического — казней, часто зверски–изощренных, изъятия ценностей, или, проще говоря, грабежа, изгнания из храмов, монастырей, уничтожения святынь. Но, как ни старались они выполнить ленинский завет «расстрелять как можно быстрее и как можно больше священников», антицерковный блицкриг не удался, потребовалась осада. И церкви были предложены условия существования: всецелое реальное подчинение государству при законодательно декларированном от этого государства отделении. Потребовался иерарх, который, согласился бы возглавить на этих условиях церковь. Один за другим отпали и фактически были уничтожены три возможных преемника, названные патриархом Тихоном: митрополиты Кирилл (Смирнов), Петр (Крутицкий) и Агафангел (Преображенский). На условия властей согласился митрополит Сергий (Страгородский), с именем которого и связано начало Великого Компромисса — подписание известной Декларации 1927 года.

Разумеется, и у него, как и у трех вышеназванных иерархов, был личный выбор. Но — и об этом нельзя забывать — был ли он у Московской Патриархии? Совершенно ясно, что не будь митрополита Сергия, нашелся бы другой, пятый, десятый… Выбор мученичества всегда исключительно личный и не может быть выбором организации. Теоретически государство могло бы ее попросту упразднить, но, как образно замечает о. Павел, советское государство терпит инородное тело церкви в своем организме, как вставной глаз: «Он бесполезен, но лицо без него выглядит слишком свирепо». Перейдя границы допустимого, компромисс стал гибельным: «Своими руками Московская Патриархия надела себе на шею петлю, в которой сегодня задыхается», — пишет автор. Мы не увидим ее конца, корабль будет тонуть не сразу, но он уже терпит бедствие. Возможно ли обновление? На вопрос о спасении Иисус ответил: «Невозможное человекам возможно Богу» (Лк 18:27). Но это уже пути Господни, которые для нас неисповедимы и до времени скрыты.

Свидетельское повествование «Своими глазами» — живой срез церковного бытия времен еще насквозь советских, когда, в отличие от нынешних бархатных, ежовые рукавицы, в коих государство держало церковь, были еще крепки и колючи. Повествование в основной своей части ограничено пределами Ташкентской епархии, где о. Павел начал свое служение. «Жизнь в других варьируется, — пишет он, — но, в принципе, положение одинаково. Я пишу, как понял, увидел, почувствовал»…

Сегодня тем, чья церковная жизнь началась после поворотной для РПЦ даты — 1000–летия крещения Руси, — трудно представить, что церковью, даже внутренней ее жизнью, правили атеисты по должности — уполномоченные при органах государственной власти всех уровней. Тогда в Узбекистане «советские уполномоченные по религии ставятся из сотрудников ЧК, ГПУ, НКВД, КГБ, то есть представляют самую консервативную и косную часть чиновничьего аппарата, привыкшую к сталинским методам руководства. Уполномоченный по Узбекистану Рузметов — бывший Председатель Ташкентского КГБ, затем прокурор Узбекистана, смещенный за провинности в уполномоченные. Его заместитель Кривошеев — чекист. Бухарский уполномоченный Шамсутдинов — чекист. Ферганский Рахимов — чекист… Они мыслят не правовыми и моральными категориями, они руководствуются принципами вреда и пользы государству».

Церковь, служа Богу, оказалась как организация в полном услужении у безбожной власти. Ах, кабы знать, о чем думал митрополит, а потом патриарх Сергий, читая: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне!» (Мф 6:24). Отгородив церковь от общественной жизни, государство превратило ее в дойную корову: приходские доходы, собранные по крупицам нашими бабушками и матерями, поступали через епархиальные управления в МП, а та львиную их долю переводила в так называемый Фонд Мира, средства которого шли на поддержание прокоммунистических, то есть опять же атеистических режимов, заговоров, партий и движений. А руководство МП получало за это государственные награды. Так патриарх (1945—1970) Алексий Симанский «… за деятельность в борьбе за мир награжден 4 орденами Трудового Красного Знамени, медалями СССР и многими иностранными орденами»[1]. У его преемника патриарха Пимена (Извекова) три таких же ордена. Следующий, еще будучи митрополитом, успел получить только одно «Красное Знамя», но там скончался СССР, родилось новое государство, а с ним и новые награды, коих у нового Святейшего полный набор.