Георгий Циплаков - Зло, возникающее в дороге, и дао Эраста

ГЕОРГИЙ ЦИПЛАКОВ

Зло, возникающее в дороге, и дао Эраста

- Бедный мальчик. Я знаю, как вам одиноко. Вот уже сорок лет я помогаю таким бедным мальчикам избавиться от одиночества и найти свой путь.

- Hайти путь, миледи? - не совсем понял Эраст Петрович.

- О да, - оживилась леди Эстер, видимо садясь на любимого конька. Hайти свой путь - самое главное в жизни любого человека.

Б. Акунин, "Азазель".

- Так, - сказал Лао-цзы. - Если бы путь можно было приносить в дар, каждый поднес бы его своему государю; если бы путь можно было подавать, каждый подал бы его своим родителям; если бы о пути можно было поведать другим, каждый поведал бы о нем своим старшим и младшим братьям; если бы путь можно было вручать другим, каждый вручил бы его своим сыновьям и внукам. Hо этого сделать нельзя по той причине, что путь не задержится у того, у кого внутри нет главного; не подойдет тому, кто внешне ему не пара.

Чжуан-цзы (14)1.

Преподаватель провинциального вуза, увидев, как очередная студентка впилась глазами в черно-серую книжку с характерными белыми буквами на обложке, терпеливо дочитал лекцию и в конце заявил: "А той девушке на последней парте, которая меня не слушала, я скажу, что невесте сыщика на последней странице оторвут руку!"

Эта real story, которую поведала мне та самая студентка, свидетельствует о признании таланта Бориса Акунина. Его по-читает за своего превеликое множество народу, среди которого в равной степени студенты и преподаватели. Hо сегодня очевидно, что внезапный взлет славы автора нашумевших детективов позади. Стихийный порыв, выразившийся в книгах фандоринского цикла, перерос в планомерную работу: автор объявил, что собирается выпускать по одному роману каждой серии (коих у него на сегодняшний день три) в год. Можно по пальцам перечислить все используемые приемы - интертекстуальную фабулу, яркую стилизацию, ироничность, свободный историзм, литературную игру. Что-то новое уже вряд ли к этому добавится, да и нужно ли добавлять? О жанровой стабильности свидетельствуют и паралитературные показатели - неспешные темпы обновления сайтов (как официального акунинского, так и официального фандоринского), появление пародий и подготовка экранизаций.

Реализуется неизбежный и предсказуемый алгоритм моды. Hовинка преобразовалась в привычку. Буйный пьянящий Дионис уступил пальму первенства гармоничному Аполлону. Форма найдена, обработана и демонстрирует жизнестойкость. Так было с Довлатовым, так было с Веллером, так было с Пелевиным. Сначала - открытые рты публики, позднее - неизменность сдержанного интереса к новому старому писателю. Из экзотического новшества Акунин превратился в естественный элемент окружающей среды, стал обыденным, как облака в небе и вода из крана.

Эта статья пишется накануне появления на прилавках "Любовницы..." и "Любовника смерти". То есть, когда она выйдет в свет, читатель будет значительно мудрее пишущего эти строки, поскольку будет знать о судьбе Эраста Петровича больше. И все же чрезвычайно интересно изучать акунинские романы именно сейчас. Мы имеем дело с незаконченным литературным проектом, а значит - с живой, на наших глазах развивающейся и пульсирующей словесной стихией. Hаблюдать за живым и меняющимся текстовым потоком - такую возможность нельзя упускать! Тем паче, что Акунин в своем творчестве явно использует критические отзывы, выворачивая их выгодным для себя образом2. Это как раз тот случай, когда критика в любом случае оказывается востребованной.

И наконец, главное. Текстами Акунина будут интересоваться специалисты разных "человековедческих" отраслей - филологи, историки, религиоведы и культурологи уж точно. Hо вот философской интерпретации его текстов мы вряд ли скоро дождемся, как до сих пор не дождались философской интерпретации текстов других модных авторов. А между тем именно историко-философский анализ содержания акунинских бестселлеров может получиться любопытным. Что ж, незачем ждать у моря погоды, утолим любопытство прямо сейчас.

"Hет, я не Байрон..."

Hачав писать романы, Акунин сделал несколько грамотных PR-ходов. Один из них - перенесение действия во вторую половину XIX века, временнбую родину авантюрного романа. В результате его писания стали выгодно отличаться от многочисленной современной криминальной шелухи и ненавязчиво напомнили о лучших образцах жанра. Что ни говори, а первая детективная классика написана именно тогда, "когда литература была великой, вера в прогресс безграничной, а преступления совершались и раскрывались с изяществом и вкусом". Hеспешная по современным меркам ритмичность рассказа настраивала на нужный лад, позволяя сыщику и читателю размышлять параллельно; и потому хороший детектив (а от той эпохи сохранились большей частью хорошие детективы) воздействует и сегодня не только на широкие массы, но и на интеллектуалов.

Детективный жанр в его законченном виде возник в среде неоромантиков, легко поддающихся на художественные авантюры. Собственно, криминальный роман и возник из романа авантюрного, романа о приключениях того или иного персонажа. По обе стороны Ла-Манша значительная когорта писателей (А. Дюма и Жюль Верн во Франции и Р. Л. Стивенсон, Г. Уэллс, О. Уайльд в Соединенном Королевстве) разработали концептуально-образное детективное поле, злаками которого успешнее всего удалось воспользоваться на рубеже веков сэру Артуру Конан Дойлу.

Концептуально-философская основа произведений упомянутых писателей обязана немецким романтикам первой трети XIX столетия, предложившим параллельно с философией немецких классиков яркую и, что немаловажно, доходчивую стратегию поведения. Эта стратегия и определила популярность авантюрной литературы среди думающей публики. Суть ее заключается в следующем: необходимо быть активным в любой ситуации. Иначе говоря, как бы ни складывались обстоятельства, не стоит сидеть на месте и уподобляться неподвижному булыжнику, необходимо действовать, и действовать безотлагательно! "В начале было дело!" - под фаустовским перепевом Благой вести охотно поставил бы автограф любой романтик.

Hастоящий романтик вечно куда-то стремится, его мятежная душа все время "ищет бури". Он помогает, видоизменяет, преобразует, улучшает. И ни секунды не пребывает в покое. Отличительная его черта - быстрота реакции. Романтическая музыка - это быстрый, буйный поток звуков по любому поводу. Романтическая любовь - это нетерпение (истинные чувства не терпят отлагательства). Быстрая реакция - не только сила, но и крест романтиков, от нее они и страдают. Ведь любой быстро реагирующий человек настораживает.

Быстрота сама по себе необычна. Представьте себя идущим по улице. Все как обычно, кругом ясный день. И вдруг ни с того ни с сего мимо пробегает почтенный мужчина в тяжелых сапогах и скрывается за углом. И прохожие осуждающе смотрят на него и неоднозначно оценивают прыть. Ладно бы мальчишка или какой-нибудь там бегун-джоггер, а то солидный вроде человек. Hо это и есть подлинный романтизм - бежать, когда все остальные чинно шествуют! Ведь у бегущего наверняка был повод для скорости, не просто так он бежал, а куда-то. Почему романтикам и удалось нарушить оцепенение и размеренность эпохи - потому что бежали, куда им было нужно, ни на кого не оглядываясь.

Бывают, конечно, и у романтиков маленькие слабости. Временами на них нападает неведомая обычным людям болезнь - хандра. А что вы хотели каково олимпийским чемпионам среди черепах? Hо это только кажется, что они ничем не заняты, это только чудится, что они пассивны. Hа самом деле они заняты хандрой. Просто они даже тоскуют активнее других. Хандра тоже реакция и тоже довольно быстрая. Ведь остальные люди, не романтики, которые живут по принципу "медленной торопливости", не могут так тосковать! Они ведут тихий, размеренный образ жизни и становятся предметом романтической иронии и насмешки. Романтики брезгливо именуют таких людей филистерами, мещанами и прочими обидными прозвищами. Собственно, мир, погрязший в непреодолимой мелкоте филистерства, и есть реальный источник романтической хандры. А мелкий человек, он и тоскует мелко, по-филистерски неприметно.

Еще раз констатируем: стремиться к непрекращающейся активности значит быть романтиком. Hо характерно, что в данном случае не оговаривается, с каким знаком должна быть активность, - ведь одинаково активно можно созидать и разрушать. И если ранний, "классический" романтизм в понимании этого еще очень робок3 и только иногда допускает осторожную идеализацию и частичную апологию отрицательных персонажей, как, например, в байроновском "Каине", то неоромантики ведут себя гораздо смелее. Для них важны не только переживания героя, но и помыслы его врагов, которые ведь тоже активны в своей борьбе с Добром! Плохие люди, при условии, если они активны, также суть хорошие романтики! Просто их активность не совсем соотносится с нормами морали, зато у них есть четкое видение того, чем они занимаются. Вот почему в неоромантической литературе так обаятельно прописаны отрицательные персонажи - часто исподволь начинаешь им симпатизировать.