Александр Хаминский
Пейсбук
© Александр Хаминский, 2016
Как-то очень незаметно подошло и вступило в свои права новое время. Не спросив разрешения и ни с кем не советуясь.
Сегодня в моем окружении нет ни одного человека, который не имел бы логина или ника, аккаунта или профайла. Новая информационная среда, новые правила игры и новый стиль поведения диктуют, как жить, с кем дружить, о чем говорить. Мы разучились пользоваться языком, который для каждого когда-то считался родным. Лидеры мнений, гуманитарии с университетским образованием путают тире с дефисами, двоеточиями и запятыми. Хипстеры, возомнившие себя нонконформистами, отказываются от знаков препинания, как от ненужных анахронизмов. Ум стал лишним или, в крайнем случае, бесплатным довеском к стандартному набору материальных благ и умению подать собственную персону дорого и красиво. Вернее, продать себя обществу в качестве его бесценного члена. Выйдя один раз на эту орбиту, остановиться практически невозможно. Потому что падать больно и страшно, а подниматься и снова взлетать с обломанными крыльями, увы, не получится.
Большинству людей знакомых и незнакомых я могу показаться эдаким счастливчиком, баловнем судьбы, которому небесная лотерея подарила шанс выиграть миллион, чем не воспользоваться было невозможно. Особенно, когда в пятьдесят выглядишь на сорок, а нормы ГТО сдаешь, как в тридцать. На самом деле никаких секретов нет. Просто я патологически не приемлю две вещи: лень и неумение держать слово. Все остальное можно пережить.
Скорее всего, мне не удастся в нынешней жизни заработать миллиард. Есть слишком много вещей, которые я должен успеть сделать, пока есть на то силы, и миллиард в списке приоритетов стоит далеко не на первом месте.
Мысли вслух. Примерно так должна была называться эта книга. Но, отдавая дань современным реалиям, я назвал ее так, как вы видите на обложке. Одни заметят в этом влияние социальных сетей, другие вспомнят о моем еврейском происхождении, третьи просто-напросто переведут с английского слово pace… И каждый будет по-своему прав.
Книга основана на реальных событиях, которые стали следствием реальных мыслей автора, которые, в свою очередь, изложены в настоящей книге.
Еврей в России – Больше, чем еврей[1]
Свобода – это право жить так, чтобы не было стыдно
Хаминский, Высоцкий, Вознесенский, Маяковский.
Практически, как в детской считалочке: выбери одного еврея из четырех фамилий, оканчивающихся на «-ский».
Троих из этого списка знают практически все, кому русский язык приходится родным. Четвертый же, как сегодня принято говорить, широко известен в узких кругах. Правда, кругов этих оказалось достаточно много: юристы и медики, промышленники и банкиры, издатели и журналисты, раввины и философы, защитники животных и сторонники здорового образа жизни, артисты, художники, поэты и музыканты…
Так случилось, что для большинства из них он – свой, тонко разбирающийся в нюансах, как минимум, дюжины профессий, хронический трудоголик и неутомимый выдумщик и, при этом, верный и надежный друг, готовый придти на помощь в любой из двадцати четырех часов в сутках.
Читает наизусть упомянутых выше Высоцкого, Вознесенского и Маяковского, называя их уважительно по имени-отчеству: Владимир Семенович, Андрей Андреевич и Владимир Владимирович. И вообще, считает их своими духовными наставниками.
«Правда у каждого своя, но истина – одна на всех. Совесть же – расстояние между правдой и истиной, которое ты можешь себе позволить».
Это не просто слова, это жизненное кредо нашего сегодняшнего героя – Александра Хаминского, энциклопедиста, нонконформиста, большого знатока и ценителя жизни.
Мы знакомы почти двадцать лет, но всякий раз, независимо от частоты наших встреч, я как бы заново открываю этого несколько странного, но удивительного человека. Будучи практически всегда во власти, он умудряется оставаться вне политики, не связывая себя круговой порукой и не греша против собственной совести.
В Москве после затяжной весны только-только стали появляться летние веранды, и, воспользовавшись хорошей погодой, договорились встретиться в самом центре мегаполиса на одной из них, приветливо спрятавшейся в излучине реки и скрытой от городского шума огромной сталинской высоткой. Я неотвратимо опаздывала и в душе надеялась, что московские пробки внесут коррективы и в его маршрут, снивелировав мое отставание. Но он, как обычно, уже сидел за столом с неизменной чашечкой эспрессо в руке. Я плюхнулась на диван напротив, пытаясь на ходу придумать оправдания, но никакие позитивные идеи в голову не приходили. Хаминский (а именно так, по фамилии, я чаще всего его называю) сидел, подставив лицо теплому июньскому солнцу, чему-то радостно жмурился, как чеширский кот, и никак не хотел меня замечать. Так, помолчав с минуту и не придумав ничего более-менее оригинального, я набрала полную грудь воздуха и… произнесла банальное «привет».
«… Сегодня дождь и скверно, а мы не виделись, наверное, сто лет», – Хаминский передразнил меня словами известной песни и рассмеялся в голос. В этом он весь: сгладить любую неловкость, пошутить на контрасте для него так же естественно, как и дышать. Он вообще все делает естественно, будто бы родился уже все знающим и все умеющим, а последующие годы просто шлифовал свое мастерство. Конечно, никакого дождя не было и в помине, солнце светило радостно и звонко, я расслабилась и улыбнулась в ответ.
– В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето, – не унимался мой визави, – знаешь, обзавелся новой фотографией Маяковского, вернее, друг подарил. История такая: отдыхали Вова, Ося (Осип Брик, авт.) и Лиля на море, и был у них на троих один фотоаппарат. Все как сейчас: волшебную кнопку нажимать умели, а проявлять и печатать – увы и ах. Тут к ним на пару дней заехал Александр Родченко, который и навел порядок с фотоэкзерсисами. Так я стал счастливым обладателем редчайшего фото!
– Ты хочешь сказать, что девяносто лет назад Брик снял, а Родченко распечатал это фото специально для тебя?
– А как иначе? Я же на чужое не претендую, но и свое не отдам.
Вот такой у меня друг – Александр Михайлович Хаминский, блестящий юрист, основатель психиатрической клиники, благотворитель, защитник животных, личность творческая и неординарная во всех отношениях, спортсмен, журналист и просто красавец-мужчина.
Я достала диктофон, блокнот и ручку. Он взмахнул рукой и, вместо сакраментального «поехали», с улыбкой произнес:
– Только, чур, с перерывом на кофе!
Корр.: Существует такая дразнилка у одесских евреев – заканчивать каждое предложение вопросом. Александр, скажите, еврей в России – больше, чем еврей?
А. Х.: Скажу по секрету: еврей и в Монголии больше, чем еврей, и в Киргизии, и в Румынии, и даже в Аргентине. За исключением, пожалуй, Израиля. Там он ни больше и не меньше, там – ровно в точку! (смеется)
Ну, а если серьезно, здесь дело не столько в национальности, сколько в человеке. Моих предков несколько тысячелетий гоняли по миру, жгли, стреляли, травили. Но они смогли не только выстоять, но и сохранить язык, культуру, книги, национальное самосознание и самовосприятие. Последние шестьдесят семь лет, с момента образования государства Израиль, им удается уже не только защищаться, но и защищать. Всем известно, что Израиль не прощает своих врагов, преследует до последнего, где бы они не находились, как бы не прятались. На мой взгляд, очень честный способ отдать долги погибшим за то, что ты сегодня можешь жить на этой земле.
Я родился в Советском Союзе и при нем прожил половину жизни. Кто-то с тоской сегодня ностальгирует по тем временам, но я все очень хорошо помню. И неформальный, а потому ненаказуемый антисемитизм, причем на самом высоком государственном уровне. И закрытый на замок рот, и кухонные пересуды, и самиздат, и первые размышления о том, где жить, как жить и с кем жить.
Уже четверть века нас окружает другая страна. Да, нам разрешают заниматься бизнесом и зарабатывать деньги. Нам разрешают, вернее, пока не запрещают тратить деньги на совсем нескромные товары. Наши дети имеют возможность поступать и учиться в престижных ВУЗах. Но где вы видели еврея, к примеру, губернатора? Или премьер-министра? Нигде. Потому что нельзя. Что люди скажут? Как это, еврей и вдруг он – наша власть. Нехорошо.
Но если на одной восьмой части суши ты смог дорасти до того, что не защищаешься, а защищаешь, значит, ты уже больше, чем привычный всем советско-российский еврей.
Корр.: Для вас свобода – категория нравственная, политическая или материальная?
А. Х.: Я бы привел еще один критерий свободы: условная и безусловная. В обществе она всегда условная. Отдельные же граждане вряд ли задумываются о таких тонких материях. Положите на две чаши весов «пока свободою горим, пока сердца для чести живы…» и «одет-обут, накормлен-напоен, что же ты, зараза, двойку принес» и посмотрите, какая из них перевесит. Вот Вам и ответ.
