ОПРИЧНИНА В РУССКОЙ ИСТОРИИ — ВОСПОМИНАНИЕ О БУДУЩЕМ
ИЛИ
КТО СОЗДАСТ ЧЕТВЁРТЫЙ РИМ? [1]
Опричнина — ключевое событие русской истории последних пяти веков. Именно она заложила фундамент той уникальной формы власти — автосубъектной, — которая мутировала, слабела, возрождалась, менялась и почти при каждой серьёзной смене не только оставалась самою собой, но и приобретала всё более чистую, свободную от собственности и «классовых привесков» (В.В.Крылов) форму — la plus зa change, la plus c'est la mкme chose («чем больше меняется, тем больше остается собой»).
Более того, опричнина стала не только фундаментом, но одновременно и эмбрионом этой власти, которой суждено было развиваться по схеме «преемственность через разрыв».
Наконец, опричнина подарила русской истории один из её главных (неглавных больше) принципов — опричный, который, отрицая княжебоярский принцип, оттолкнувшись от него, породил принцип самодержавный и таким образом оформил и, если угодно, замкнул триаду, придав обоим принципам самостоятельный характер и заставив их жить собственной жизнью. И в этой собственной жизни каждого принципа именно опричный связывает самодержавно-национальный («народный») и олигархический (княжебоярский) принципы и в известном смысле снимает (в гегелевском, диалектическом, смысле) противоречия между ними.
Опричнина, как и её создатель Иван Грозный, — оболганное явление нашей истории, порой сознательно, порой от непонимания. Оболганное как большими мастерами науки и литературы (например, на первых страницах замечательного романа А.К.Толстого «Князь Серебряный» мы сталкиваемся с некими мерзавцами, коими оказываются опричники. Конечно же, среди опричников, как в любой «чрезвычайке», хватало «биологических подонков человечества» (И.Солоневич), но суть-то явления ускользнула от «второго Толстого». Как ускользнула она и от мелкой шантрапы от тех же науки и литературы, а теперь ещё и кино (достаточно вспомнить фильм «Царь»).
В докладе я хочу остановиться на нескольких вопросах:
1) опричнина как историческое явление, его корни — они столь же необычны, как сама опричнина;
2). фактическая сторона дела — очень кратко, основные вехи;
3) суть опричнины, её причины, последствия — кратко-, средне- и долгосрочные;
4) опричный принцип русской истории в противовес олигархическому и самодержавному, с одной стороны, и институциональному, с другой;
5) реализация опричного принципа в русской истории;
6) «грозненские» (Иван IV, Сталин) и «питерская» (Пётр I) версии опричнины;
7) нужна ли и возможна ли в России сегодня (или завтра) новая опричнина (неоопричнина) или, точнее, нужно ли и возможно ли возвращение опричного принципа в той или иной форме, и если да, то какова может быть цена.
А. Васнецов. «Оборона Москвы от хана Тохтамыша. XIV век».
Истоки опричнины — издалека-долга
Причины, породившие опричнину, уходят в XIV-XV века, в ордынскую эпоху — «Крот Истории роет медленно» (К.Маркс). Превращение русских князей в улусников Золотой Орды принципиально изменило конфликты в среде русской знати, их вектор.
Если в домонгольскую эпоху они по своей логике мало чем отличались от западноевропейских, то под владычеством Орды они стали иными. Поскольку княжества боролись за место под «ордынским солнцем» (или под «ордынским зонтиком») и от этого зависела судьба не только князя, но и бояр, последние, чтобы взять верх над соперниками, т.е. другими княжествами, должны были поддерживать своего князя, а не бороться с ним, не раскачивать лодку. В результате побеждали те княжества, в которых отношения князя и боярства приобретали характер симбиоза, превращаясь в «княжебоярский комбайн», штуку вполне олигархическую.
Больше и быстрее всех в создании «комбайна» преуспела Москва, и это стало залогом её побед. Именно настырные московские бояре в 1359–1363 годах, когда ярлык на правление был отдан Ордой суздальскому князю Дмитрию Константиновичу, постоянно ездили в Сарай и не нытьём, так катаньем (и взятками, конечно) выторговали-выклянчили у хана и его «турз-мурз» ярлык для своего князя.
Именно московские бояре во главе с И.Всеволожским в 1432 году окончательно добились у Улу Мухаммеда ярлыка Василию II, а затем, сохраняя «комбайн» во время «великой замятни», уходили вместе со своим князем в Коломну (1433), Вологду (1446), Тверь (1446), а не оставались в Москве с победителями — Юрием Дмитриевичем и Дмитрием Юрьевичем (Шемякой). Московским боярам нужна была победа, но только «одна на всех», и они, бояре, готовы были не стоять за ценой, поскольку знали: их сила — в князе, а сила князя — в них, поскольку нет у него иной опоры, кроме них.
Разумеется, всё это не исключало конфликтов между князем и боярами. Так, в 1379 году в Москве был казнён боярин, сын последнего московского тысяцкого И.В.Вельяминов — то была первая публичная казнь в Москве и, что символично, первым казнённым был боярин. Были и другие случаи. И тем не менее до конца XV века, до тех пор, пока была Орда, княжебоярский «комбайн» работал.
Всё изменилось на рубеже XV-XVI веков, когда совпали «уход» Орды, присоединение Москвой огромного массива новгородских земель и женитьба Ивана III на Софье Палеолог. Наличие Орды цементировало княжебоярский «комбайн» перед лицом хана. Теперь, с исчезновением Орды, сам великий князь становился «ханом» (православным), намечая, пока пунктиром, отделение от боярства. При этом внешнее, формальное отделение обгоняло внутреннее, содержательное.
Дело в том, что новая (вторая) супруга Ивана III Софья Палеолог сделала всё, чтобы установить при московском великокняжеском дворе новые порядки. При Иване III это не очень-то удалось: хотя Софья и попыталась завести при дворе новый пышный и строгий церемониал по византийскому образцу, отношения князя и бояр в целом оставались «по старине», патриархально-домашними. Однако с вокняжением в 1505 году Василия III всё изменилось — новый князь, потомок не только Рюриковичей, но уже и Палеологов, повёл себя с боярами как самодержец: практически перестал советоваться с ними, открыто наказывал несогласных, и урезание языка было одним из наиболее мягких наказаний. Так византийская форма обрамила автосубъектное, наведённое Ордой, содержание, и на эту-то форму и «ловятся» историки, не замечая содержание и разглагольствуя о «византийском влиянии».
Однако наиболее важным фактором подрыва княжебоярского «комбайна», заложенной под него бомбой замедленного действия был массив новгородских земель, прихваченный Москвой в 1470-е годы. Этот массив позволил московскому князю начать в невиданном доселе масштабе раздавать земли в качестве поместий, т.е. реально развивать поместную систему. И хотя первый русский помещик (Бориско Ворков) упоминается ещё в 1328 году, реальное развитие поместной системы стартовало в конце XV века.
Получали поместные земли в массе своей «дети боярские» (т.е. дворяне). Впрочем, поместьями наделялись и представители боярских родов, однако, прежде всего, поместья были средством существования массы мелкого и среднего служилого люда. В результате появился огромный слой, который численно превосходил князей и бояр, слой, чьё обладание вещественной субстанцией полностью зависело от великого князя (после 1547 года — царя). Последний был единственным, кто мог оградить их от произвола богатых и знатных. Ну а великий князь получил, наконец, иную, чем боярство, социальную опору, что объективно улучшало его властную позицию внутри княжебоярского «комбайна».
Основные противоречия внутри господствующих групп — между князем и боярством, между боярством и дворянством — наметились уже на рубеже XV-XVI веков. Однако в первое тридцатилетие XVI века они не приобрели острого характера, оставались латентными — эти десятилетия были относительно спокойным временем в русской истории: экономический подъём, отсутствие крупномасштабных эпидемий, в целом удачная внешнеполитическая ситуация (за исключением поражения при Кропивне в 1514 году и «крымского смерча» «в исполнении» Мухаммед-Гирея в 1521 году). В целом Московия неспешно «переваривала» то, что проглотила при Иване III.
Ситуация изменилась к 1550-м годам: процесс «переваривания» закончился, наследие ордынско-удельной эпохи, прежде всего земельный фонд, было «проедено»; бояре, привыкшие к вольнице 1530–1540-х годов, причём к вольнице в отношениях как с малолетним, а затем юным великим князем, так и с «детьми боярскими», потихоньку борзели. Противоречия в обществе по поводу доступа к общественному пирогу различных слоёв господствующего класса, их доли в нём (а в России это доступ только через власть) стали обостряться. При этом противоречия внутри господствующего класса (как между верхами, с одной стороны, и средними и нижними слоями, с другой, так и между наиболее знатными кланами) обострялись на фоне обострения противоречий между господствующим классом в целом и населением. Такая ситуация сама по себе требовала консолидации господствующих групп, их замирения. Не случайно собор 1549 года — фактически первый земский собор — был назван Собором примирения, главной задачей которого было прекратить боярские злоупотребления властью по отношению к детям боярским.
