Александр Горянин - Россия. История успеха. После потопа

Вы держите в руках вторую часть книги «Россия. История успеха». Ее можно читать и независимо от первой, но в этом случае не помешает ознакомиться с настоящим предисловием.

История России – это история успеха. Ничто не предвещало, что малочисленный юный народ, поселившийся в первые века нашей эры среди глухих лесов дальней оконечности тогдашнего мира – в краю хоть и благодатном, но страшно далеком от существовавших уже не одну тысячу лет очагов цивилизаций, – что этот окраинный, незаметный поначалу народ выйдет на первые роли в мире, создаст сверхдержаву и самое большое по территории и ресурсам государство.

Сама возможность появления исполинской единой державы на пространстве от Черного, Каспийского, Балтийского, Белого и Баренцева морей до Тихого океана и превращения его в мировую державу при опоре на скудную экономическую базу и редкое население выходит за пределы вероятия.

Попытки заново, шаг за шагом, смоделировать процессы создания и возвышения российского государства приводят к удивительному выводу: такое государство невозможно, слишком уж много сил и факторов препятствовали как его «сборке», так и удержанию. Но нашим предкам удалось невозможное. Избыток скромности или недостаток зоркости до сих пор мешает нам оценить российский путь как чудо. Но однажды осознав это, изумляешься: как это мне раньше не пришло в голову?

То, что русский этнос возвысился, не имея, казалось бы, никаких шансов – это еще и аванс истории, и он пока не вполне отработан нами. Или отработан? Ведь в XX веке именно мы сумели, ценой огромных жертв, победить два самых грозных тоталитаризма в истории: один вовне, другой внутри. Наши жертвы спасли и остальное человечество. Это смогли только мы – и никто больше на свете! А значит, МЫ МОЖЕМ ВСЁ.

В ответ на утверждения (часто звучащие) о том, что наши предки выбрали для своего расселения слишком суровый край, следует прямо заявить: край был угадан замечательно. Русской равнине неизвестны землетрясения, тайфуны, торнадо, самумы, пыльные бури, селевые потоки и прочие природные излишества, здесь нет вулканов, здесь изобилие лесов и вод, но неведома чудовищная тропическая влажность, не бывает изнуряющей жары и чрезмерных морозов.

Оценить, какое это сокровище, ныне смогли те из наших соотечественников, которые, прожив полжизни в России, оказались в странах, а таких большинство, где лето напоминает парную баню. Или там, где регулярно трясет – привыкнуть к этому невозможно, прогнать мысль о землетрясении, способном случиться в любой миг, невозможно, но с этим живут две трети человечества. Такие слова, как «суховей» и «саранча», появились в нашем языке, лишь когда Россия изрядно продвинулась на юг, а слово «гнус» – после углубления в зону северной тайги и лесотундры.

Более половины (51 %) территории России покрыто лесами, наш лесной фонд не имеет равных в мире (22 % мирового). Россия располагает крупнейшими запасами стратегических минеральных ресурсов и энергоносителей, в том числе третью мировых запасов газа, железа и никеля, 40 процентами металлов платиновой группы, четвертью мировых запасов незамороженной (т. е. не в виде массивов льда, как в Антарктиде или Гренландии) пресной воды. На просторах России представлены все климатические зоны, кроме тропиков.

У нас хватает не только холодных пространств, у нас более чем достаточно теплых. У России до 10 процентов пахотных земель мира и есть значительный резерв для увеличения этого показателя. Российская территория совершенно уникальна в стратегическом и геополитическом отношении, у нее огромный транзитный потенциал, это самая перспективная территория мира. Трудно было расположиться на глобусе удачнее, чем удалось России.

Правда, с этим согласны у нас не все. В последние годы несколько «народных климатологов» наплодили книжек про наш ужасный климат, делающий нерентабельным – в отличие от Канады и США – любое сельское хозяйство и во все времена обрекавший крестьянина на нищету. Одно непонятно: отчего же в Сибири не было бедняков? В Гражданскую войну сибирские крестьяне, видя большевистскую газету «Беднота», отказывались брать ее в руки. Они делали вывод (верный, как позже оказалось), что их хотят загнать в бедность. Да и в Европейской России благополучие крестьян – пока там были крестьяне, а не колхозники – повышалось почему-то с юга на север. Как ни тяжко наблюдать муки дилетантов, запутавшихся в чуждых им областях знаний, приходится признать: им удалось сбить с толку множество людей. Именно поэтому российским пространствам – нашей главной исторической удаче – уделено в первой части книги особое внимание. А также сравнениям нашего климата с чужеземным.

Если очертить на карте провинции и штаты «пшеничного пояса» Канады и США (Манитоба, Альберта, Онтарио, Саскачеван, Северная и Южная Дакота), то в России им по природно-климатическим условиям будут точно соответствовать – за вычетом постоянных торнадо – наши Новосибирская, Омская, Курганская, Кемеровская области, Алтайский край, юг Красноярского края, юг Тюменской области, Оренбургская, Волгоградская и Астраханская области. А ведь у нас есть и куда более благоприятные для сельского хозяйства регионы. Эта тема разработана в первой части книги достаточно подробно.

Масштабы и размах России таковы, что она не могла бы влиться в какое-то наднациональное объединение, вроде Евросоюза, стать его частью. Россия – это такая величина, которая не может быть (и не нуждается в том, чтобы быть!) частью чего бы то ни было. Только частью человечества.

Почему в Европе – да и повсюду, где население достигало достаточной плотности, – и в древности, и в Средние века, и в Новое время не стихали войны? Изучив сотни войн, знаменитый русско-американский социолог Питирим Сорокин в своей книге «Голод как фактор» еще в 1922 г. показал, что, «какие бы ярлыки ни наклеивались на мотивы войны», в конечном счете они ведутся за выживание, за пищевые ресурсы. Исключения, вроде сугубо династических войн, на этом фоне редки.

Мы с детства усвоили, что наши предки «вели непрерывные оборонительные войны, отстаивая свою независимость». Вели, конечно. Только непрерывными их назвать нельзя. Страна без четких природных рубежей не могла не подвергаться нападениям, но Русская земля, как совокупность княжеств, мало где и мало когда прилегала непосредственно к землям агрессивных и могущественных соседей. Попросту говоря, захватчикам еще надо было до нее добраться. Лишь южное «подбрюшье» Руси веками оставалось угрожаемым, подвергаясь постоянным набегам кочевников.

С остальными же соседями скорее повезло. Попытки натиска на Русь с запада не имели в Средние века серьезных последствий, поскольку были отражены. Северные пришельцы, варяги, быстро растворились в славянской среде: уже внук Рюрика носит имя Святослав. Для сравнения: норманны покорили Британию в XI в., но вплоть до XV в. двор и знать говорили по-французски не только в своей среде, но даже с народом – французским языком указов («ордонансов»).

Если соседи слишком докучали, в крайнем случае имелась возможность от них отодвинуться – было куда. Активность кочевников Причерноморья привела к упадку Киева и переносу столицы в спокойный Владимир. Но надо помнить, что от княжеских междоусобиц погибало, судя по летописям, больше людей, чем от набегов кочевников – до появления Орды, конечно.

Нашествие Батыя (1237–1241) и длительное ордынское иго стало первой национальной катастрофой в истории Руси. Многие города, чьи названия известны из летописей, исчезли, и об их былом местонахождении спорят археологи. О масштабах регресса говорит хотя бы то, что надолго исчезают сложные ремесла, на многие десятилетия прекращается каменное строительство. Русь платила завоевателям дань («выход»). Они не держали на Руси гарнизонов, но предпринимали карательные походы против строптивых князей.

Ордынское иго не вылилось в утрату государственности. Более того, Орда на полвека прекратила княжеские междоусобицы, да и возобновившись, они уже не достигали прежнего размаха. Русь, хоть и была данницей, не утратила независимость, вступая в сношения с соседями по своему усмотрению, а «выход», по мнению Л. Н. Гумилева и других авторов, был платой за защиту. Под этой защитой начался процесс консолидации русских земель, чему способствовала и церковь, освобожденная от дани. Иго было бы много тяжелее, не будь монголы народом без письменности и даже без религии, т. е. если бы они считали себя носителями некоей великой миссии. К счастью, в пору Батыева нашествия религию монголам еще заменяли шаманы; буддизм, а с ним и письменность стали внедряться в их среде лишь в конце XIII в.