Дэвид Брукс - Бобо в раю. Откуда берется новая элита

©David Brooks, 2000

©ООО «Ад Маргинем Пресс», 2013

©Дмитрий Симановский, перевод с английского, 2013

©Фонд развития и поддержки искусства «АЙРИС»/IRIS Art Foundation, 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)

Эта книга началась с нескольких наблюдений. Проведя четыре с половиной года за границей, я вернулся в Соединенные Штаты и, окинув родину свежим взглядом, обратил внимание на целый ряд занятных рокировок. В элитных, населенных преимущественно WASP’ами[1] пригородах появились артистические кофейни, где посетители пили европейский эспрессо под альтернативную музыку. В богемных же районах в центре города развелось несметное количество лофтов за адские миллионы и магазинов а-ля «все для сада», где искусственно состаренные тяпки продаются по 35.99 долларов. Корпоративные монстры типа «Майкрософт» или Gap принялись вдруг использовать в рекламе цитаты из Ганди и Джека Керуака. Статусными атрибутами как будто махнулись, не глядя: модные адвокаты щеголяли в очечках в стальной оправе, которые раньше носили подростки, потому что теперь, очевидно, правильнее было косить под Франца Кафку, нежели под Пола Ньюмана.

Давно установленные границы стерлись – вот что поразило меня больше всего. На протяжении всего XX века отличить мир капитализма от богемной контркультуры не составляло труда. Будучи практичными обывателями, буржуа определяли традиционную мораль среднего класса. Они работали в крупных корпорациях, жили в пригородах и ходили в церковь. В свою очередь, деятели богемы пренебрегали общепринятыми нормами поведения. Это были художники и интеллектуалы, битники и хиппаны. В старой системе представители богемы были носителями ценностей радикальных 1960-х; в свою очередь буржуазия нашла свое яркое выражение в предприимчивых яппи 1980-х.

Однако в Америке, в которую я вернулся, буржуазные и богемные атрибуты перемешались. Отличить потягивающего эспрессо художника от поглощающего капучино банкира стало практически невозможно. И дело не только в модных аксессуарах. Я обнаружил, что даже подробное исследование предпочтений в области секса, морали, свободного времени и трудовой деятельности не позволяет отличить левого нонконформиста от благонадежного работника корпорации. У большинства, по крайней мере среди людей с высшим образованием, протестная позиция весьма хаотично совмещалась с желанием подняться по социальной лестнице. Вопреки ожиданиям, а подчас и логике эти люди совместили представления контркультурных 1960-х и нацеленных на успех 1980-х в единый социальный этос.

В ходе дальнейших исследований мне стало понятно, что наблюдаемые мной явления – прямое следствие информационного века, когда идеи и знания играют, по крайней мере, не меньшую роль, чем природные ресурсы и финансовый капитал. Неосязаемый мир информации сливается с материальным миром денег, и на свет появляются такие словосочетания, как «интеллектуальный капитал» и «культурная индустрия». В такой период наибольшего успеха добиваются те, кто способен сделать из идеи или эмоции продукт. Это высокообразованные люди, одной ногой стоящие в богемном мире творческой самореализации, другой же в капиталистическом царстве амбиций и всемирного финансового успеха. Представители новой элиты информационного века – это богемные буржуа (bourgeois bohemians). Для удобства мы будем использовать акроним «Бобо».

Бобо – ярчайшие представители современности. Бобо – это новая элита. Их гибридная культура создает атмосферу, которой все мы дышим. Их социальные принципы доминируют в общественной жизни. Их мораль оказывает влияние на нашу личную жизнь. Поскольку в употребленном мной понятии «элита» есть неприятный оттенок высокомерия, считаю должным заявить, что сам являюсь частью этого социального слоя, как, я подозреваю, и большая часть моих читателей. Не так уж мы и плохи. В каждом обществе есть своя элита, и наша образованная элита куда просвещеннее элит прошлого, положение которых зиждилось на крови, богатстве или военной доблести. Там, где появляется образованная элита, жизнь становится интереснее и разнообразнее, а нравы мягче.

В этой книге содержится описание мировоззрения, нравов и моральных принципов новой элиты. Начав с поверхностных наблюдений, я подступаю к более глубоким выводам. После главы, где прослеживаются истоки состоятельного образованного класса, я описываю их покупательское поведение, культуру деловых отношений, интеллектуальную, социальную и духовную жизнь. В финале я делаю попытку обозначить перспективы развития элиты бобо. На что еще обратить ваше внимание? На протяжении всей книги я часто обращаюсь к реалиям и идеям середины 1950-х годов, поскольку то было последнее десятилетие индустриального века, и контраст между культурой тогдашней и сегодняшней элит настолько ярок, что проливает свет на многое. Более того, я обратил внимание, что многие из тех книг, что помогли мне по-настоящему понять сегодняшний образованный класс, были написаны между 1955 и 1965 годами, когда небывалый рост числа абитуриентов и студентов, оказавших решающее влияние на многие из описываемых тенденций, только начинался. В таких работах, как «Человек организации», «Смерть и жизнь больших американских городов», «Общество изобилия», «В поисках статуса», «Протестантский истеблишмент»[2], впервые проявился характер нового образованного класса, и, если бушующий костер 1960-х в общем и целом давно прогорел, идеи, высказанные этими интеллектуалами в 1950-х по-прежнему находят отклик.

И наконец, пара слов о тоне этой книги. Эти страницы не изобилуют статистическими данными, нет здесь и глубокой теории. Я ни в коем случае не мыслю себя конкурентом Максу Веберу. Я просто предпринял попытку описать жизнь людей, используя метод, который лучше всего описывается термином «патосоциология». Идея состояла в том, чтобы добраться до сути культурных паттернов, запечатлеть вкус времени, не пытаясь зафиксировать его путем скрупулезного анализа. Зачастую посмеиваясь над нравами своего класса (иногда мне кажется, что вся моя карьера зиждется на самоуничижении), в конечном счете я выступаю защитником культуры бобо. Так или иначе, эта новая элита еще долго будет задавать тон в обществе, поэтому невредно будет попробовать ее понять и принять.

Я не уверен, что хотел бы оказаться героем страницы свадебных объявлений «Нью-Йорк таймс», но точно знаю, что был бы рад видеть там имена своих детей. Представьте, к примеру, как счастлив был Стэнли Коган, когда его дочь Джэйми зачислили в Йельский университет. Теперь представьте, как он был горд, когда Джэйми стала членом Phi Beta Kappa[3] и получила диплом с отличием. По части мозгов Стэнли и сам не лыком шит: он детский уролог в Кротон-на-Гудзоне и преподает в Корнуэльском медицинском центре и Нью-Йоркском медицинском колледже. И все ж он, наверное, испытал момент восторга, когда его дочь надела мантию и шапочку.

Дальше – только лучше. Джэйми без труда закончила юридический факультет Стэнфорда. А потом она встретила мужчину по имени Томас Арена – ровно такой зять и рисовался в мечтах детского уролога. Он закончил Принстон, где также был принят в Phi Beta Kappa, с отличием. После чего пошел на юридический в Йель. Затем оба устроились помощниками федерального прокурора важнейшего Южного округа Нью-Йорка.

Итак, на свадебной церемонии в Манхэттене сошлись два суперрезюме, а если принять в расчет всех присутствовавших однокашников, то совокупный счет за обучение составил бы заоблачную сумму. Нам же остается читать об этом событии на странице свадебных объявлений «Нью-Йорк таймс», которую каждую неделю с трепетом ожидают сотни тысяч читателей и будущих бытописателей бальзаковского толка. Беззастенчиво элитистская, кулуарная и совершенно непредвзятая «страница слияний и поглощений» (как называют ее некоторые поклонники) всегда давала достоверную картину, по крайней мере, части американского правящего класса. Ретроспективный анализ этих страниц отражает изменения, которые претерпевает элитный состав с течением времени.

Когда элита в Америке была родовой, особое внимание в объявлениях уделялось благородному происхождению и воспитанию. Однако в сегодняшней Америке стать частью элиты помогут высокий интеллект и мягкий нрав. Сегодня, когда заглядываешь на свадебную страничку «Таймс», совокупная мощь высоких баллов в тесте на академические способности ощущается вполне отчетливо. Дармут выходит за Беркли, диплом MBA женится на докторской диссертации, Фулбрайт[4] сходится с Родсом[5], Lazard Freres роднится с CBS[6], а диплом с наивысшим отличием падает в объятия такого же диплома (реже – просто с отличием, поскольку такой брак едва ли будет устойчив). По каждому из брачующихся «Таймс» указывает четыре обязательных пункта – колледж, научная степень, этапы карьеры, профессия родителей – таковы сегодня маркеры высшего американского общества.