Брандис Евгений
ИСКУССТВО БУДУЩЕГО И ФАНТАСТИКА
Писатели и философы, размышляющие о будущем, не могут обойти молчанием вопрос об искусстве. Неудовлетворенность художника своим положением в обществе, его иллюзорная независимость от тех, кто покупает таланты, превращая произведения искусства в товар, — «вечная» коллизия, получившая выражение в поэзии, музыке, живописи разных эпох и стран.
Подмеченная Марксом диспропорция между абсолютным возрастанием уровня материального производства и относительностью прогресса в сфере производства духовных ценностей нередко оборачивается, если применить философское положение к жизненной практике, безысходными человеческими трагедиями. «Утраченные иллюзии» как закономерная расплата за профанацию искусства, стремление потакать обывательским вкусам, приспособить талант к потребностям денежного мешка или тщетные попытки создавать «шедевры» на основе чисто формальных поисков, заводящих художника в тупик. В этом смысле «Неведомый шедевр» Бальзака так же символичен, как и «Утраченные иллюзии». Больше того, романтическая повесть Бальзака о крушении художника, ставшего на ложный путь, поразительно перекликается с произведениями современной западной фантастики не только темой, связанной с размышлениями об искусстве будущего, но и поэтическими приемами.
Нарочитое оригинальничанье и псевдоноваторство рождаются на бесплодной почве. «Новое в хорошем смысле — это то, что вытекает из диалектики культурного развития». Приведенные слова принадлежат великому швейцарскому реалисту прошлого столетия Готфриду Келлеру, автору романа «Зеленый Генрих», в котором молодой художник начинает свои творческие искания с отвлеченных аллегорий и кончает полной беспредметностью. Последний же его картон, испещренный сетью замысловатых штрихов и переплетающихся узоров, не несет уже никакой мысли, и, таким образом, подобно герою «Неведомого шедевра». Зеленый Генрих превращается в «спиритуалиста, человека, создающего мир из ничего». Келлер, как и Бальзак, прозорливо предвидел возможность появления абстрактной живописи. Нездоровые формалистические тенденции в искусстве, мысленно продолженные во времени, запечатлены в гиперболе, которая когда-то казалась фантастической, а потом утратила свою фантастичность и даже перестала быть гиперболой.
Если такие вопросы тревожили писателей-реалистов, что же тогда говорить о фантастах! В различных воображаемых моделях мира будущего не последнее место отводится искусству. Проблема ставится по крайней мере в трех аспектах: усовершенствование техники и способов исполнения; модификация всех видов творчества; положение художника в обществе.
У истоков обширной отрасли литературы, которую мы условно называем научно-фантастической, — колоритная фигура знаменитого английского политика и философа Фрэнсиса Бэкона, оставившего незаконченную рукопись утопического романа «Новая Атлантида», опубликованную после смерти автора — в 1627 году. Среди многих научно-технических новаций, какие только могли зародиться в голове гениального мыслителя в переломный период истории, обращают на себя взимание и прогнозы, относящиеся к музыке будущего: «Есть у нас дома звука для опытов со всевозможными звуками и получения их. Нам известны неведомые вам гармонии, создаваемые четвертями тонов и еще меньшими интервалами, и различные музыкальные инструменты, также вам не известные и зачастую звучащие более приятно, чем любой из ваших…». Ученые Бенсалема проводят успешные эксперименты в области акустики. Они умеют воспроизводить «все звуки речи и голоса всех птиц и зверей», создают слуховые аппараты и «диковинное искусственное эхо» и даже находят способы «передавать звуки по трубам различных форм на разные расстояния».
Учитывая временную дистанцию, эти воображаемые опыты следует признать изумительными.
В более поздних произведениях встречаются интересные догадки не только по части совершенствования исполнительской техники, но касающиеся искусства в целом или отдельных его отраслей. И тут будет уместно вспомнить «отца и основателя» научно-фантастической литературы Жюля Верна. В малоизвестном юмористическом рассказе «Идеальный город» (1875), прочитанном на заседании Амьенской академии, отсутствие серьезной творческой задачи восполняется остроумными гипотезами, которые в общем совпадают с прогнозами Бальзака и Келлера. Только речь идет не о живописи, а о музыке. Во сне автор переносится в Амьен 2000 года и… попадает на концерт. «И в этой области все изменилось. Никакого музыкального ритма, никакого темпа! Ни мелодии, ни гармонии!.. Алгебра звуков! Триумф диссонансов! Звуки, подобные тем, какие производят оркестранты до того, как прозвучат три удара дирижерской палочки!» Но слушатели аплодировали с таким энтузиазмом, словно приветствовали ловких гимнастов. «Не иначе как это музыка будущего!» — восклицает автор и, подойдя к афише, читает: «№ 1. Размышление в миноре о квадрате гипотенузы».
Уже в то время некоторые композиторы, объявлявшие себя новаторами, изгоняли из музыки ее первооснову — мелодию и ритм. Жюль Верн попытался представить себе, во что же это может вылиться, если так пойдет дальше, и не очень ошибся. Модернизм в музыке нередко получает уродливое выражение именно в таких абстрактно «алгебраических» сочинениях, о которых с иронией пишет автор «Идеального города», словно ему удалось заглянуть на несколько десятилетий вперед. Но легче было придумать правдоподобную гиперболу формалистического абсурда, чем предвидеть реальные возможности техники. В том же очерке Жюль Верп изображает триумф «электрической музыки». Фортепьянный концерт транслируется из Парижа в столицы всего мира. Когда пианист ударял по клавишам рояля, соединенного проводами с роялями Лондона, Вены, Петербурга, Рима, Пекина, «соответствующие ноты звучали и на этих отдаленных инструментах, на которых клавиши приводились в действие электрическим током». Жюль Верн, конечно, не мог предвидеть возможности радиосвязи. Она фигурирует только в одном из его поздних романов, написанных в начале XX века, когда «беспроволочный телеграф» стал применяться на практике.
На том же приблизительно уровне «техника 2000 года» в известном утопическом романе американца Эдварда Беллами «Взгляд назад» (1888)[1]. В эгалитарном государстве будущего «идея сбережения труда в общем деле» применяется и к музыке: «Разные залы города соединены телефонами со всеми домами. Одновременно исполняется несколько программ. Слушать можно любую за дешевую абонементную плату — стоит только нажать кнопку, соединяющую проволоку вашего дома с залом, где исполняется пьеса. Можно выбрать по вкусу и настроению любую программу. Благодаря этой системе искусство стало доступным и массовым».
Радио помогло осуществить на деле и во многом превзойти эту мечту, казавшуюся современникам Беллами несбыточной. Вместе с тем, оставаясь на почве буржуазного практицизма, он предлагает «эффективные меры» для поощрения подлинных талантов и борьбы с фаворитизмом. Авторы платят «за привилегию обращаться к обществу», но в случае удачи получают проценты от исполнения или продажи произведений; признанные писатели, художники, скульпторы, музыканты пользуются годовым или двухгодовым оплаченным отпуском, чтобы без помех работать над новыми вещами; самые выдающиеся мастера награждаются после всенародного голосования «красной ленточкой» — величайшим из всех национальных отличий, которым обладает не более ста человек. Носящий «красную ленточку» по рангу выше президента.
Разумеется, Беллами был не первым, кто задумывался об улучшении жизни и общественного положения творческой интеллигенции. Еще великий Рабле в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» изобразил Телемскую обитель, чей устав состоял лишь из правила: «Делай, что хочешь». И хотя телемиты, эти своеобразные аристократы духа, находятся под покровительством просвещенного монарха, он не досаждает им мелочной опекой. Позднее Пьер Бейль, предшественник французских просветителей, издавал в Нидерландах журнал с характерным названием «Новости литературной республики». Мечта о Республике свободных умов, независимых от прихоти моды и капризов властителей, отразилась затем во многих произведениях утопической и фантастическом литературы.
Подчиненность искусства коммерции стала особенно очевидной во Франции середины XIX века, при Наполеоне III. «Победы искусства куплены, по-видимому, ценою потери морального качества»[2], - заявил Маркс в речи на юбилее чартистской «Народной газеты». Большие художники с презрением говорили о проституировании талантов. Франц Лист восклицал в одном из «Путевых писем бакалавра», обращенных к Жорж Санд: «Кого встречаем мы по большей части в наши дни? Скульпторов? Нет, фабрикантов статуй. Живописцев? Нет, фабрикантов картин. Музыкантов? Нет, фабрикантов музыки».
