Федор Булгаков - Мать Наполеона I

Литература о Наполеоне и Наполеонидах так обширна, что ею можно наполнить целые библиотеки, и странное дело – ни одной книги не посвящалось до сих пор madame Леиции, т. е. матери Наполеона I. бесчисленные биографы её великого сына занимаются и ею, но это делается только мимоходом. Итальянский поэт Кардуччи сравнивал ее с Ниобеей, французский писатель Стендаль (Бейль) – с Корнелией, Порцией и гордыми патрицианками. Но на самом деле Летиция была совершенно оригинальным явлением. По крайней мере, такой она оказывается из первой её биографии, недавно напечатанной бароном Ларренем, под заглавием «Madame Megravere» в двух больших томах (по 500 страниц в каждом). Автор этой биографии – бывший лейб-медик Наполеона III, сын лейб-хирурга Наполеона Великого, видел Летицию в Риме совсем старухой и слепой, пересмотрел все мемуары, извлек оттуда всякого рода данные о ней, анекдоты, расспрашивал членов бонапартовой фамилии, нашел до 150 писем «Madame Megravere» (это придворный титул Летиции), добыл её автобиографию, диктованную ею m-lle росе Меллини. И в этом труде собрал богатый и очень замечательный материал для живой характеристики «синьоры Летиции», которая интересна не только тем, что она была мать великого человека, но особенно тем, что из женщин, вольно или невольно игравших роль в истории, немногие более привлекательны, более оригинальны, более любопытны для наблюдения и изучения.

Вы знаете, конечно, образцовое произведение Мериме, корсиканскую новеллу «Colomba». Героиня этой новеллы – молодая девушка, подбивающая своего брата к кровавой мести. Эта детски-невинная Коломба в своем сердце непорочной голубицы носится с убийственным планом. Небольшая ручка её как раз в подходящую минуту сумеет и выстрелить, и направить нападение. Это первобытное дитя природы, в существе которого женская прелесть сочеталась с мужской энергией, которое то очаровывает читателя, то приводит его в ужас, «Colomba» и есть настоящая землячка матери Наполеона. И почти такою же, какой Мериме описал свою героиню, изображается Летиция Рамолино на одном портрете, когда она 13-ти лет вышла замуж за Шарля Бонапарта: совершеннейшей красотой, точно сам Фидий вырезал ее из мрамора, с классически правильными чертами лица и фигурой.

«Мой отец, – писал Наполеон, любивший свою мать больше чем отца, и не раз высказывавший, что ей он обязан своим счастьем и всем, чем он стал, – женился на благородной и превосходной женщине, Марии-Летиции Рамолино. С юности моя мать обладала столь же солидными качествами, как и очаровательностью. Она должна была составить счастье супруга и остаться предметом нежности для детей».

Касательно красоты её передается такой анекдот. В Бастия один патер, которому она исповедовалась, был настолько смущен её красотой, что ей пришлось напоминать ему о приличии.

Какое крепкое здоровье было в этом идеальном теле, показывает тот факт, что синьора Летиция, оставшись вдовой после 19-летнего брака, все еще считалась красивейшей женщиной Корсики, хотя имела уже 13 детей. С характерной для неё наивной лаконичностью мать Наполеона в начале своих воспоминаний рассказывает об этих двух главных событиях своей молодости: «Я вышла замуж 13 лет за Шарля Бонапарта, который был красивый мужчина, ростом как Мюрат. 32 лет я стала вдовой и Шарль умер жертвой болей в желудке, на которые он жаловался частенько, особенно после обеда». Всего несколько строк о таких предметах, которым другая женщина посвятила бы множество страниц. И еще удивительнее, что здесь совершенно обходится молчаньем героический эпос, во время которого Наполеон впервые увидел свет, та корсиканская борьба за свободу под предводительством Паоли, в которой, как будет сказано ниже, Летиция участвовала вместе с своим мужем. Матроне, оглядывающейся на свое прошлое, все это кажется простым выполнением своего долга. Это было необходимо и свершено, чего же тут разглагольствовать!

«Когда я сделалась матерью, – гласит автобиография Летиции, – я посвятила себя семье и покидала дом только для того, чтоб ходить к обедне, что я считаю обязанностью всякого истинного христианина. Мое присутствие дома было необходимо, чтоб сдерживать моих детей, пока они были малы. Моя теща и мой муж были до того снисходительны к ним, что при малейшем крике, при самом слабом упреке детям они спешили защитить их и осыпать их ласками. Что меня касается, я была снисходительна или строга, как того требовали обстоятельства».

Непреклонная воля, какая жила в ней до конца её дней, зачастую должна была одерживать верх над материнским чувством. В труде Ларрея есть портрет Летиции с натуры, рисованный в Риме принцессой Шарлотой Наполеон. Кажется, ни в позе, ни в фигуре этой старой женщины, сидящей в кресле, нет ничего величественного, но за то сколько достоинства, твердости духа!

Наполеон как-то сказал о ней, что она была создана, чтобы управлять каким-нибудь королевством. Но она была бы мудрой королевой при одном непременном условии: королевство это должно быть маленьким, ибо она не питала ни малейшего вкуса к высшей политике. В своих письмах она говорит только о хозяйственных делах, о своем здоровье и о здоровье своих близких, и нет ни единого слова о политике, никогда она не козыряет тем, что умеет писать, даже тем, что обладает умом. её настоящее призвание заключалось в уменье управлять семьей, вести хозяйство, поддерживать порядок и мир в семье, примирять противоположные интересы, улаживать ссоры. Наполеон I от неё наследовал этот дух порядка, дисциплины и правления, который позволил ему поставить на ноги страну, расстроенную междуусобными безурядицами и анархией, и дать ей учреждения, которые действуют и по сие время.

В минуты раздражительности Наполеон говаривал: «Madame Летиция только буржуазка». Он желал, чтобы она приспособила свои привычки, свои манеры, свой язык, свои чувства к новой своей судьбе, чтобы она повысила голос, чтобы научилась представительствовать. Но и при изменившейся фортуне она осталась тем, чем всегда была. Наполеон жаловался своим братьям, что она его неизменно продолжает называть «Napolione» и этим напоминает людям об его итальянском происхождении. A Летиция продолжала по-прежнему величать императора «Napolione» и писала ему письма по-итальянски, на которые император с таким же упрямством отвечал по-французски.

Ни слава, ни великие удачи неспособны были вскружить ей голову, ослепить её здравый смысл. Она ненавидела льстецов, презирала хвастовство, все, что отзывалось деланностью, не любила никаких церемоний, полагающихся для официальных приемов, всегда отказывалась содержать свой двор. Единственную радость испытывала она, когда у неё собиралась вся её семья. её корсиканский дом, говорят, походил на монастырь: «молитва, сон, занятия, отдых, развлечения и прогулки, все тут было рассчитано, размерено».

Эта простота и экономность Летиции также раздражали её великого сына. Он требовал, чтобы она непременно истрачивала весь миллион, какой он давал ей ежегодно, но получил лаконический ответ: «хорошо, если ты мне дашь два миллиона». Такая бережливость вчуже казалась скупостью, и про нее ходили разные анекдоты.

По словам Ларрея, – приехав в Аяччио в 1787 году на летние вакации, артиллерийским офицером, на лестнице родительского дома Наполеон встретил молодую поселянку, которая угостила его «cacio», т. е. свежим сыром. Он отблагодарил ее за её любезность, сунув ей в руку экю в шесть ливров, чем привел синьору Летицию в страшнейшее негодование. Вместо всякого возражения, чтоб дать молодой крестьянке время удалиться, он подхватил свою дражайшую родительницу за талью и помимо её желания, прошелся с ней тур вальса, чего она никак не могла ему простить. По кончине Шарля Бонапарта, его дед Люсьен взял на себя заведывание скромным семейным достоянием, и он был еще скупее Летиции. «Он прятал свое золото под матрацы в кожаном мешке, – как рассказывал Наполеон. Проказница Попетта отважилась как-то в одно прекрасное утро и при нас вытащила себе мешок, который раскрылся, причем из него блестящими струями потекло его содержимое. Пол покрылся золотом». Архидиакон с отчаяния лишился языка. Жадно следил он за некоторыми дублонами, которые закатывались под мебель. «Наконец значительность опасности вернула ему способность речи. Всеми святыми клялся он, что это деньги, отданные ему на хранение, что тут нет ни единого обола, который бы составлял его собственность. Мы принялись хохотать, а синьора Летиция начала бранить нас и подбирать золото, и она подобрала все до самой мелкой монетки».

Синьора Летиция прошла хорошую школу, а между тем эта женщина, ничего не забывшая, помнила, как в Марселе ей приходилось с трудом сводить концы с концами. В те времена ссылки и бедствия она вставала раньше своих дочерей, затем посылала одну дочь на рынок за провизией, второй поручала следить за хозяйством, а третьей – счетоводство. С тех пор все изменилось, за исключением чувств и привычек madame Летиции, и она с грустью видела, как Элиза, Полина и Каролина соперничали в роскоши и изяществе с своими невестками. Чем более расточалось золота вокруг неё, тем более сокращала она собственные свои расходы. Она страшно сердилась на тех, кто уговаривал ее устроить себе оранжерею в 30.000 франков. Она отвечала им: «Я должна копить (cumuler) на будущее». Она никогда не забывала о будущем, о непостоянстве и предательстве фортуны, о больших переменах в судьбе, являющихся возмездием за великие блага. При всем преклонении её перед гением своего сына, она знала, что и он человек, который может этим злоупотреблять, и страшилась его невоздержности. Она говорила: «Все это может кончиться, тогда что же станется с детьми, которые в неразумной расточительности своей не заглядывают ни вперед, ни назад. Тогда они придут ко мне». Еще до наступления 1812 года, если верить эрцгерцогу Карлу-Людвигу австрийскому, – она уже говорила: «Только бы это продолжалось». Неоднократно утверждала она, что дни её величия были для неё днями тревоги и страдания, что, если бы можно было вскрыть её душу, то там нашли бы более горя, чем радости. Всегда тревожно настроенный её рассудок, недалекий, но устойчивый и ясный, никаким влияниям не поддававшийся ум, её предусмотрительность, как матери семейства, опасения и беспокойство, какие испытывала она за сына, непрестанно готового ринуться в новые предприятия, который, казалось, находил удовольствие в бравировании людьми и богами, всего этого достаточно было для того, чтобы отравить её существование.