Станислав Никоненко - Михаил Булгаков и Юрий Слезкин

Станислав Никоненко

Михаил Булгаков и Юрий Слезкин

История дружбы двух писателей в кривом зеркале литературоведов

Потратить впустую избыток досуга и выискать у персонажа черту характера или отдаленное внешнее сходство с кем-то из знакомых, кого, как читателю известно, встречал автор, и лишь на этом основании утверждать, что именно этот знакомый описан в рассказе, там его точный портрет, - что может быть глупее. Роман или рассказ, и возможно, и любое произведение искусства... созданы из того, что автор увидел и пережил и потом отразил в зеркале своей индивидуальности.

Сомерсет Моэм

Полностью разделяя мысли , высказанные Моэмом (не столь уж оригинальные и, казалось бы, просто очевидные для каждого, кто не принимает литературу за реальность), вынужден, хотя и с известным запозданием, возразить нескольким литературоведам сразу. Вынужден, потому что почти за четверть века никто им не возразил. И ложь, никем не опровергнутая, наворачивается снежным комом, и на пустом месте (по сути своей) рождается миф, который никуда не приводит, и лишь служит материалом для новых мифов и словоблудия.

О чем речь? О взаимоотношениях двух писателей: Михаила Афанасьевича Булгакова (ныне всем известного) и Юрия Львовича Слезкина (ныне мало кому известного, годы жизни - 1885-1947).

Тем, кто интересуется жизнью и творчеством Михаила Булгакова, о дружбе этих двух писателей известно достаточно хорошо из многочисленных публикаций, посвященных автору "Мастера и Маргариты".

Познакомились они в 1920 г. во Владикавказе, еще при белых, но вскоре пришли красные и, как вспоминает Слезкин в своем дневнике, - нужно было что-то делать. Слезкин становится руководителем подотдела искусств комитета народного образования Владикавказа, Булгаков - заведующим литературной секцией в этом подотделе. Этот период их отношений очень тепло описан Булгаковым в "Записках на манжетах", он называет здесь Слезкина "литератором со всероссийским именем".

Для тех, кто с творчеством Слезкина не очень знаком, короткое примечание: Юрий Слезкин происходил из старинного дворянского рода; сын видного генерала, участника Русско-турецкой войны 1878-1879 гг., он не пошел по стопам отца, а с юных лет посвятил себя литературе. Первые его публикации относятся к самому началу ХХ века - 1901-1902 гг. А накануне первой мировой войны он уже автор нескольких романов, трехтомного собрания сочинений, по его роману "Ольга Орг" (переведенному на полдюжины европейских языков) поставлено несколько кинофильмов. Он невероятно популярен. (Неудивительно, что в середине 90-х годов ХХ века в антологию "Новелла Серебряного века" включены пять его рассказов.) Вот с таким известным писателем свела жизнь делающего первые шаги в литературе Михаила Булгакова.

Близкая дружба продолжалась и по приезде их в Москву в 1921 г. До 1924 г. Тому есть неопровержимые документальные свидетельства и опирающиеся на них авторитетные мнения. Н.А. Арьев, автор рецензии на однотомник сочинений Слезкина, вышедший в 1981 г., называет его "литературным крестным отцом Булгакова".

С.А. Ермолинский, вспоминает о Булгакове: "Начинающему литератору казалось важным и лестным знакомство с "настоящим" писателем". С ним солидаризируется и Мариэтта Чудакова: "Вся литературная компания Булгакова первых лет ("догудковская") признавала старшинство Слезкина, почти каждый был ему обязан в пору литературного дебюта. Он был известным беллетристом еще в десятые годы".

В 1924 г. произошло расхождение. Единственным источником объясняющим это расхождение, служит запись в дневнике Слезкина от 21 февраля 1932 г. Так как именно место, содержащее это объяснение, публикуется часто с ошибками и предвзято интерпретируется, следует его полностью процитировать: "Вскоре он прочел нам первые главы своего романа "Белая гвардия". Я его от души поздравил и поцеловал - меня увлекла эта вещь и я радовался за ее автора. Тут у Булгакова пошли "дела семейные" - появились новые интересы, ему стало не до меня. Ударил в нос успех. К тому времени вернулся из Берлина Василевский (Не-Буква) с женой своей (которой по счету?) Любовью Евгеньевной, не глупая практическая женщина, много испытавшая на своем веку, оставившая в Германии свою "любовь", - Василевская приглядывалась ко всем мужчинам, которые могли бы помочь строить ее будущее. С мужем она была не в ладах. Наклевывался роман у нее с Потехиным Юрием Михайловичем (ранее вернувшимся из эмиграции) - не вышло, было и со мной сказано несколько теплых слов... Булгаков подвернулся кстати. Через месяц-два все узнали, что Миша бросил Татьяну Николаевну и сошелся с Любовью Евгеньевной. С той поры - наша дружба пошла врозь. Нужно было и Мише и Л.Е. начинать "новую жизнь", а следовательно, понадобились новые друзья - не знавшие их прошлого. Встречи наши стали все реже, а вскоре почти совсем прекратились, хотя мы остались по-прежнему на ты". Следует еще раз отметить: писалось в 1932 году - о годе 1924. Причем начало 1924 года еще ничем не омрачено. 15 марта этого года Булгаков дарит Слезкину только что вышедшую "Дьяволиаду" со следующей надписью: "Милому Юре Слезкину в память наших скитаний, страданий у подножия Столовой Горы. У подножия ставился первый акт Дьяволиады, дай нам Бог дожить до акта V-го - веселого с развязкой свадебной."

Об отношениях Михаила Булгакова и Юрия Слезкина вспомнили в связи с особым интересом к жизни и творчеству первого из них после публикации "Мастера и Маргариты" в журнале "Москва" (1966 - 67 гг.) и "реабилитации" автора романа. Несмотря на тянувшуюся кое-как "оттепель" существо советского режима оставалось прежним. Булгакова печатали, его талант был публично признан. В то же время обнаруживалось намерение обосновать опоздавшее признание "оправданием" Булгакова перед режимом. Применялись два приема: 1) зачисление Булгакова в советские писатели, несмотря на "ограниченность его взгляда писателя на современность", упущение им радужных черт советской жизни (напр., К. Симонов. Предисловие к трем романам. М. 1973г., с. 9); 2) натяжки и сокрытия, которые позволяли придать Булгакову черты, долженствующие - по установившимся канонам - присутствовать или отсутствовать, у советского писателя: в частности, намеки на "революционность", нежелание эмигрировать и т.п. (сестра писателя Н. Земская, например, публикуя в 1976 г. его письма, обрывала в тексте слова, "компрометирующие" его как советского писателя. Михаил Булгаков. Письма. М., 1989, С. 7). Эти приемы позволяли и невинность соблюсти (не замахиваясь на режим) и капитал приобрести (в свою пользу и, как предполагалось, - Булгакова). В обоих случаях позиция не слишком устойчивая, поскольку даже поверхностное знакомство с биографией и творчеством Булгакова обнаруживает, что он и политический режим - антиподы, несмотря на специфическое благоволение к писателю возглавлявшего режим человека (тирана, вождя, лучшего друга писателей - по вкусу) и собственные его попытки стать советским писателем ("бакинский замысел", например).

Как часто происходило и в других случаях, был использован еще один прием "соблюдения невинности и приобретения капитала". К нему прибегла Л.М. Яновская в статье "...Бросил знание с отличием и писал...", помещенной в журнале "Юность" No3 за 1977 г. Она снимала ответственность с истинных виновников бед Булгакова и перекладывала ее на того, кто не был в состоянии защитить себя. Она избрала Ю. Слезкина, давно умершего и основательно забытого. По Яновской: Булгаков изо всех сил писал, а Слезкин ему изо всех сил мешал.

В журнал поступили протесты - от тех, кто хорошо знал обоих писателей. Ответа не последовало. "Орган печати" сохранил свою "честь", а автор статьи свою "невинность".

Прошло несколько лет. В 1981 г. в No12 "Вопросов литературы" появилась статья "на полях исследований о Булгакове". Ее автор Г. Файман верно, хотя излишне деликатно, изобличал вымысел Яновской и давал представление о ее развязной манере письма (с. 198-201).

Однако это даму-литературоведа не остановило. В 1983 г. она выпустила книгу "Творческий путь Михаила Булгакова". На этот раз, может быть, уведомленная об упоминавшихся протестах, она признала хотя бы то, что Булгаков и Слезкин были друзьями в начале 20-х г.г. (с.65, 87). Без упрека Слезкину, однако, не обошлось. Яновской не понравилось, что в бумагах Слезкина среди рецензий на книги и афиш спектаклей превалируют относящиеся лично к нему. Человеку непредубежденному такое не показалось бы пороком, а всякому добросовестному исследователю жизни и творчества Булгакова хорошо известно, что он предавался "пагубной страсти" собирать сходные материалы о себе не в меньшей степени, чем Слезкин. Недаром В. Петелин иронизирует над Яновской, которая с "художественными деталями" повествует о поисках афиш с именем Булгакова, которые давно уже были найдены и использованы Гиреевым в книге "Михаил Булгаков на берегах Терека".