Н. Томашевский
Карло Гоцци
Карло Гоцци (1720-1806)
"Вооружившись за мнимые заслуги похвалами, коих добиваются любыми средствами обман и лицемерие... Гольдони утверждал, что огромный успех его театральных пьес лучше всего свидетельствует об его действительных заслугах и что одно дело заниматься тонкой словесной критикой, а другое - писать вещи, всеми признанные и приветствуемые толпой на публичных представлениях... Тогда я, нисколько не чувствуя себя уязвленным, высказал однажды мысль, что театральный успех не может определить качества пьесы и что я берусь достигнуть гораздо большего успеха сказкой "О любви к трем Апельсинам", которую бабушка рассказывает своим внучатам, переделав ее в театральное представление"1.
Так - если верить словам Гоцци - родились его десять сказок для театра. Гоцци пытается уверить читателя, что начал он писать свои сказки, или "фьябы", "на спор", в чисто полемических целях, желая доказать противникам, что успехом у публики будет пользоваться любой вздор, лишь бы он обладал качеством новизны: "Недоверчивые усмешки и колкости только разожгли мое упрямство и заставили меня приняться за это своеобразное испытание".
В 1760 году Гоцци написал свою первую театральную сказку "Любовь к трем Апельсинам". После того как она была прочитана коллегам по академии Гранеллески и при общем веселье ими одобрена, Гоцци отдал пьесу знаменитому комику комедии дель арте Сакки. В дни зимнего карнавала 1761 года, 25 января, она была показана венецианской публике с подмостков театра Сан-Самуэле. "Неожиданная новизна и оригинальность этой сказки, переделанной для театра, которая в то же время была смешной пародией на сочинения Гольдони и Кьяри и заключала в себе кое-какой аллегорический смысл, произвела такой забавный и сильный переворот во вкусах публики, что оба писателя сразу увидели свое падение как бы отраженным в зеркале.
Кто мог предугадать, что эта искра фантастики сумеет испепелить увлечение теми сценическими представлениями, которые пользовались прежде таким успехом, и воспламенит интерес, продержавшийся в течение стольких лет, к веренице детских сказок? Но такова судьба!" - восклицает Гоцци. Увлекаясь рассказом о своем успехе, Гоцци не замечает, как он подправляет самого себя. Дело-то оказалось не просто в "новизне", не в том, что простодушного, невежественного зрителя - а Гоцци именно так оценивает его в своих "Бесполезных мемуарах" можно увлечь любым дурацким представлением. Скорее всего уже с самого начала, то есть с пьесы "Любовь к трем Апельсинам", Гоцци усматривал в театрализованной сказке огромные возможности для контрастного совмещения сказочного, реально-бытового и буффонного элементов. Это, так сказать, внешние, "стилистические" признаки облюбованного им жанра. Но это еще не самое трудное и, главное, не то еще, что может создать прочный успех фьябам. "Следует заметить, - пишет Гоцци в своих "Мемуарах", - что сказочный род театральных представлений, вызывающий интерес публики и удерживающийся на сцене, много труднее всех других жанров драматических произведений. И если подобного рода пьесы обладают импонирующей, чарующей таинственностью, приковывающей внимание новизной и опьяняющим красноречием", они еще "никогда не произведут должного впечатления и не оправдают огромных затрат и труда наших бедных актеров". Чтобы произвести это "должное впечатление", они должны заключать в себе "философские мысли", "остроумную критику", "диалоги, исходящие из глубины души", и "прежде всего то очарование, благодаря которому для зрителей невозможное становится реальным". Стало быть, программные намерения Гоцци куда шире и серьезнее, чем это можно заключить из его собственного первоначального объяснения происхождения театральных фьяб.
Реальным людям Гоцци часто предпочитает маски, их "собирательные", обобщающие, порой даже символические возможности. Но, используя это наследие комедии дель арте, Гоцци идет по стопам ненавистного ему Гольдони: он наполняет эти маски определенным содержанием, а не просто "консервирует" их. По словам самого Гоцци, он наполняет их "строгой моралью и сильными страстями, нашедшими поддержку в прекрасном исполнении серьезных актеров".
Гоцци сумел вложить в свои театральные сказки очень многое, вплоть до собственных религиозных и моральных чувств (наряду с философской и литературно-театральной полемикой). Окружающая реальность вошла в чудесный мир сказок Гоцци, стала там предметом сатиры, пародии, эпиграммы, облачившись в фантастические одежды, что никак не мешало зрителю узнавать и конкретные личности, и персонифицированные идеи.
Первая из написанных сказок, "Любовь к трем Апельсинам", дошла до нас в форме "Разбора по воспоминанию", то есть, в сущности, это сценарий, сопровождаемый авторскими замечаниями об исполнении и реакции зрителя. "Импровизированные" тексты в "Разборе..." не приводятся. Гоцци сохранил лишь отдельные стихотворные реплики преимущественно пародийного характера и целиком привел пародийно-сатирическую сцену, в которой он вывел Гольдони (маг Челио) и Кьяри (фея Моргана). "Волшебники-драматурги" тщетно пытаются излечить принца Тарталью от скуки. Тарталья - аллегорическое изображение венецианского зрителя. Маг Челио изъясняется суконным адвокатским слогом - прозрачный намек на бывшую профессию Гольдони, фея Моргана говорит чрезвычайно напыщенно, пародируя язык аббата Кьяри.
Сам Гоцци в "Прологе" к этой сказке указывает, что "в выборе первого сюжета, взятого из самой пустой сказки, какие рассказывают детям, в грубости диалогов, действия и характеров, намеренно опошленных, я хотел высмеять "Перекресток", "Кухарок", "Кьоджинские перепалки" и многие другие плебейские и тривиальнейшие произведения синьора Гольдони". В самом деле, в этой, как ни в какой другой сказке Гоцци, литературно-пародийное задание выступает отчетливо. Однако, судя по сохранившимся в сценарии замечаниям, можно полагать, что Гоцци сплошь и рядом забывает о сатирическом задании и всецело отдается игре в "чудесное".
Театральная сказка для Гоцци - способ преобразования в чувственные аллегории страстей, идей, словом, всего того, что его интересует и волнует. Стихи, проза, итальянский язык и венецианский диалект сплетаются в этой игре для наиболее полного самовыражения. В последовавших за "Любовью к трем Апельсинам" сказках литературно-пародийный момент очень сокращается, а иногда и вовсе снимается. В "Зеленой Птичке" (1765), например, написанной в манере первой сказки, Гоцци вообще отказывается от всякой литературной полемики, направленной на развенчание театральной реформы Гольдони. В центре ее обличение философии себялюбия, теория "разумного эгоизма" Гельвеция в лице Ренцо и Барбарины. Колбасник Труффальдино олицетворяет в ней восстание разума и буржуазного практицизма против веры и традиционной нравственности. Эта "антибуржуазная" сущность "Зеленой Птички" с ее пафосом развенчания эгоизма была, к слову сказать, весьма оценена в последующие времена, когда исходный исторический критерий антибуржуазности Гоцци стал более или менее безразличен. Впрочем, такой же исторический курьез произошел с Гольдони: в конце XIX начале XX века его не раз упрекали в сугубой буржуазности, мещанстве, забывая, что именно буржуазность делала его в свою историческую эпоху новатором и прогрессистом. Поучительный пример неисторичного переосмысления прошлого.
Замечательно в театральных сказках то, что полемика с современниками не является у Гоцци плодом "ума холодных наблюдений", но облекается в чувство, плоть, выдумку. Когда Гоцци в своих драматических конструкциях шел от полемики, то он стремился стереть ее границы, стремился превратить сатиру и пародию в материал для фантазии наравне с другими чувствами и идеями, которые привносил в сказки. Вторая театральная сказка Гоцци - "Ворон" (1761) - это уже не сценарий. Текст написан почти полностью, и большая его часть стихотворная. Импровизационные сцены с масками сведены к минимуму. Стилистически "Ворон" тяготеет к трагикомедии. В серьезных сценах Гоцци подымается до патетического слога. Гоцци как бы соблюдает в этой пьесе жанровую иерархию языка, связанную с системой классицизма. "Благородные" говорят стихами высокого стиля, маски бытовой прозой. Интересно, что в этой трагикомической сказке Гоцци по существу протягивает руку Гольдони. Правда, в одном только вопросе: что делать с масками? Гольдони, опровергая комедию дель арте, стремился уничтожить маски путем постепенного их "освоения", "подчинения" и в конце концов растворить их в новой комедии характеров. Гоцци поступает точно таким же образом. Он наполняет маски нужным ему содержанием, пишет для них текст, но обставляет это другими аргументами: "Всякий, кто захотел бы помочь труппе Сакки и поддержать маски и импровизированную комедию, должен был бы поступить точно так же, чтобы не впасть в ошибку". В итоге, пусть против своего желания, Гоцци способствовал концу комедии масок в не меньшей степени, чем Гольдони.
