Юрий Оклянский
Переодетый генерал
I
Во всем облике Петра Петровича Вершигоры, как это вижу теперь, меня поражала смесь какой-то чуть напыщенной шутейной маскарадности и глубокой человеческой подлинности.
Дело происходило на торжественном пуске Куйбышевской гидростанции в августе 1958 года. Знаменитому партизану и писателю было пятьдесят три года. По надобностям тех дней П. Вершигора иногда облачался в военную форму, и контраст тогда особенно выпирал. На плотном невысоком туловище крепко сидела большая голова. Весь он был какой-то коричневый — роскошная шелковая борода, разлохмаченные каштановые волосы, карие глаза, глядевшие умно, понимающе и, может, чуть с доброй грустной иронией. Эта большая коричневая голова, почти как у горбуна, казалось, заслоняла собой все остальное. Только потом уже замечал, что необычный человек одет в генеральскую форму, а из-под разводов бороды выглядывает золотая звездочка Героя. При таком параде мне лично по молодости лет Петр Петрович иногда почему-то напоминал доброго лесного колдуна, обрядившегося в военную форму.
Как и подобает колдуну-лесовику, и спутница у Вершигоры была соответствующая — напудренная Баба-Яга. А за той, понятно, водились свои чудеса.
Начать с того, что у жены Петра Петровича было два имени. По документам и для всех она была Антонина Семеновна, но Вершигора звал ее Оля. В отличие от плотного и задумчивого Петра Петровича это была худющая более чем сорокалетняя непоседливая особа, не по возрасту пудрившаяся и одевавшаяся с мнимо велико-светской экстравагантностью. Она тоже была партизанского поля ягода, говорила хриплым голосом, много курила и столь же часто и непринужденно материлась. Как выяснилось потом, к тому же охотно прикладывалась к бутылке.
На первых порах нашей совместной журналистской работы деликатный Петр Петрович пытался ее урезонивать:
— Оля, что о нас могут подумать? Ты же культурная женщина, жена писателя, тут молодой человек… Как тебе не совестно!
— А x…лишь! — вместе с клубами папиросного дыма отпускала Антонина Семеновна из-за своего рабочего стола. — Юрочка ведь не девушка… И чего вы стучитесь, когда заходите к нам в номер?! — напутствовала она меня в другой раз. — Когда нам надо заняться этим самым делом, мы запираемся на ключ.
Впрочем, напудренной бабой-ягой Антонина Семеновна была лишь до тех пор, пока вы проходили у нее своего рода нравственный карантин. За эксцентричностью скрывалась прямая и верная душа. Женщина это была энергичная, властная и достаточно деловая. (Петр Петрович поручил Антонине Семеновне перепечатывать на машинке наши совместные очерки, и делала она это всегда быстро, точно и безукоризненно грамотно.) Когда же она принимала человека душой, то и вовсе менялась. Мою жену, с трудом носившую большой живот по гостиничным коридорам и в следующем месяце собиравшуюся родить, Антонина Семеновна окружила такой неподдельной нежностью, надавала ей столько чисто женских советов на сейчас и впрок, что та не могла ею нахвалиться.
Не замедлила Антонина Семеновна пересказать и историю двойного имени.
С Петром Петровичем они познакомились за год до войны, случайно, где-то в городском парке. Вершигора работал кинорежиссером на Киевской студии, и гордой независимой девушке показалось, что ухажер держится чересчур самоуверенно. Как будто добыча уже у него в кармане. Да и вообще поначалу он ей не приглянулся.
— Он ведь почти на пятнадцать лет старше меня. Такое знакомство мне было ни к чему. Вот я и наврала по-девчоночьи, дескать, я — Оля. А оказалось, Борода — мой суженый. Розыгрыш открылся только в серьезный момент решения. Но тут уж он, Борода, по-хохлацки заупрямился. Так вот и повелось с той поры у нас — Оля да Оля…
Антонине Семеновне суждено сыграть заметную, даже драматическую роль на некоторых дальнейших витках этой истории.
II
Как и внешний его облик, столь же необычна и контрастна общественно-литературная судьба П.П.Вершигоры.
В первые послевоенные годы он считался одним из светочей тогдашней советской литературы. Ныне известность П. Вершигоры поугасла. Неизбежно поэтому нечто вроде реконструкции образа. Своего рода краткая вылазка литературно-биографического свойства. Раздобытые по разным источникам факты заодно пояснят натуру генерала.
Несмотря на тень надвинувшегося забвения, писательские заслуги П.П.Вершигоры и поныне не оспаривают даже самые придирчивые ценители, выделяя книгу «Люди с чистой совестью». Приведу оценку, которую дает книге западногерманский знаток Вольфганг Казак.
В статье о П.П.Вершигоре своего «Лексикона русской литературы XX века» (доработанное немецкое издание — 1992 г., русское издание — 1996 г.) он пишет: «Книга «Люди с чистой совестью», которую неоднократно хвалил В. Каверин, предлагает в своей первоначальной редакции «интересный и явно достоверный рассказ» (Struve) о боевых действиях во вражеском тылу. Повесть, выдержанная как рассказ от первого лица, в свое время была очень популярна; благодаря напряженности и стилевой ясности изложения она принадлежит к той части сов. лит-ры, которая воспринимается всерьез. В перераб. ред. некоторые места повести — особенно о бесплановости партизанских действий — обрели совершенно противоположный смысл» [1].
Отчего же автор взялся за добровольное ухудшение книги? Было это отчасти следствием общего «оледенения» и духовного зажима, последовавшего с началом «холодной войны», а в сфере культуры выразившееся в серии партийных постановлений ЦК по литературе и искусству 1946–1948 годов. Причем с книгой П. Вершигоры получилось это особенно курьезно.
В первоначальной редакции «Люди с чистой совестью» были удостоены Сталинской премии второй степени за 1946 год. Идеологические церберы, чей нюх слегка притупился от парадно-банкетных головокружений всеобщей Победы, как-то не сразу усекли, что крамольную правду в литературе станет протаскивать проверенный боевой генерал, Герой и тому подобное. П. Вершигору, что называется, «проглядели».
Но не минуло и двух лет, как газета Агитпропа ЦК партии «Культура и жизнь» (для политического надзора была создана и такая) обрушилась на прославленный и успевший уже в соответствии с тогдашними разнарядками растиражироваться чуть ли не во всех центральных и областных издательствах страны лауреатский шедевр с потоком обвинений. Автора упрекали в натурализме, в искажении исторических фактов, в попытках посеять рознь между братскими советскими народами, в противопоставлении украинского партизанского движения белорусскому и т. п. Да и просто, наконец, в литературной безответственности и лени — в нежелании устранять вопиющие недостатки книги при ее переизданиях (в качестве «голоса масс» на этом настаивало, например, помещенное «Культурой и жизнью» некое «Письмо в редакцию», 1948, 30.XI).
Сопоставляя даты и выражения, теперь можно определить, откуда подул ветер и что происходило за кулисами событий.
Как выясняется из опубликованных недавно документов, перемену в отношениях к книге «Люди с чистой совестью» и ее автору исподволь и, вероятно, немалый срок готовило Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), а окончательный знак подал сам И.В.Сталин.
18 июня 1948 года на заседании Политбюро рассматривался текущий план производства кинофильмов в стране. На Киевской киностудии уже готовились съемки фильма по лауреатской книге П.П.Вершигоры под названием «Рейд на Карпаты». Оставалось только окончательно утвердить его в производственном плане.
С некоторых пор патронат над сферой кино осуществлял лично Сталин. Он любил проводить часы отдыха в персональном кинозале. Может, во время одного из таких пребываний в полутемном зале у него и зародилась гениальная в своей простоте идея: зрительские массы страны, по возможности, должны смотреть четыре-пять равноценных идеологических шедевров в год, и ничего больше.
Исходя из этой своей установки «лучше меньше, да лучше» на этом самом заседании 18 июня Сталин в пространном выступлении размашисто «порубил» многие названия в представленных на утверждение планах. Однако персонально вождь ни о ком не отозвался с такой убийственной резкостью, как об авторе фильма «Рейд на Карпаты». Чувствовалось, что за накипевшей фразой стояло многое.
«Надо не давать воли республикам, — внушал Сталин, — очень много денег на кино тратят. А что выпускают? Вот хотят делать «Рейд на Карпаты». Зачем? Вершигора будет врать» [2].
В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б), принятом в тот же день, «Рейд на Карпаты» значился вторым в списке отверженных фильмов. Он предшествует там среди прочего «Спутникам» Веры Пановой, «Двум капитанам» Вениамина Каверина и другим картинам, о которых сказано: «исключить из плана и прекратить работы по постановке» [3].
