Выпуская в свет настоящий свой труд, я считаю долгом предупредить читателя, что это не более, как дневник, в который я с полной добросовестностью заносил все то, что меня поражало, трогало и восхищало дорогой. Особенно в начале нашего путешествия, в странах культурных, мне пришлось смотреть то, что давно всем известно и давно описано. Я описывал эти места с тою подробностью, с какою видел сам. Мой дневник не может служить гидом для путешественника, желающего проехать в Африку, хотя бы потому, что в иных местах я, занятый конвоем, видел слишком мало, в других смотрел чересчур узко — лишь, как кавалерист и охотник.
Не найдут в моем описании и научного исследования малоизвестной страны, потому что я имел слишком мало времени для этого, не обладаю достаточными знаниями и не был снабжен нужными для того средствами.
Мой дневник — это моментальная фотография глаз моих. Чего я не видел, про то и не пишу. Если я смотрел на что-либо не так, как надо, прошу простить мне великодушно мои ошибки. Не записать же и не отметить хотя бы и мелочей такого грандиозного факта, как посылка гвардейских казаков в Абиссинию, — я не мог.
Еще раз предупреждаю, что ничего научного в моем дневнике не найдется — лишь беглый обзор пути от Петербурга до Адис-Абеба и обратно, Это легкое кавалерийское кроки, сопровождаемое легендой и только.
Feci quod potui — faciant meliora potentes.
Рисунки, приложенные к этому изданию исполнены по фотографиям, любезно предоставленным мне моими товарищами по путешествию Л. С Давыдовым, К. Н. Арнольди и Г. В. Коховским, которым приношу свою сердечную благодарность за сделанное одолжение этими фотографиями и за те замечания, при помощи которых о я вернее мог передать наши общие впечатления в заграничной командировке.
П. Краснов.
Мое назначение начальником конвоя. Сборы в путь. Молебствие. Состав конвоя. По железной дороге. Нагрузка на пароход «Царь». Одесса.
23-го сентября 1897 г., возвратись из области войска Донского в Петербург и просматривая бумаги, получившиеся в полку в мое отсутствие, я нашел отношение штаба гвардейского корпуса о командировании казаков в Абиссинию в состав конвоя Императорской дипломатической миссии. Сейчас же в уме моем мелькнула мысль хлопотать о назначении в состав этого конвоя. Объехать чужие страны, увидеть новые места, новую природу, попасть в «коловращение людей», как выражался Чичиков, наконец, расширить жизненный кругозор путешествием — все это было слишком заманчиво, чтобы жалеть на это время и труды. И я стал хлопотать. На первых же порах я потерпел фиаско, «Поздно», вот ответ, который мне был дан и начальником миссии, и вицедиректором азиатского департамента министерства иностранных дел… «Поздно», — состав отряда уже утвержден, смета составлена и переменить ее невозможно. Но видно мне суждено было ехать и дело мое устроилось. Конвой, который первоначально было предположено сформировать из казаков и пехоты, составлялся исключительно из казаков; можно было думать, что и начальником этого конвоя должен был быть казак — шансы мои возвышались, наступало тревожное состояние, когда не знаешь, останешься ли дома, в Петербурге, или на очень долгое время покинешь его, и все, что так дорого на родине.
Около 1-го октября приехал в казачьи казармы один из членов миссии, генерального штаба полковник Артамонов, и официально передал приказание в полки формировать конвой. В состав конвоя назначалось: шесть казаков лейб-гвардии Казачьего полка, шесть казаков — лейб-гвардии Атаманского полка, трое лейб-гвардии Уральской казачьей сотни, два артиллериста лейб-гвардии 6-й Донской Его Величества батареи и два Гвардейской конно-артиллерийской бригады; кроме того, в состав конвоя входил также один гусар лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка, бывший в командировке в Абиссинии вместе с поручиком того же полка A. E. Булатовичем. Начальствование конвоем было вверено поручику Булатовичу, а за его отсутствием одному из офицеров миссии, по назначению ее начальника. Но, так как конвой состоял почти исключительно из казаков, то начальник миссии, затрудняясь в выборе между бывшими в его распоряжении двумя пехотными офицерами, вошел с ходатайством о назначении меня начальником этого конвоя.
Впредь до решения моей участи полковник Артамонов поручил мне присмотр за снаряжением казаков и дал указания относительно того, что должны они иметь с собой в далеком походе. Имея надежду в непродолжительном времени принять конвой на законном основании, я с радостью принялся за дело его снаряжения.
В конвой было приказало дать отборных людей от полков. Каждый человек, помимо красивой внешности, представительного роста, должен был обладать известным развитием и характером, чтобы импонировать туземному населению; кроме того, он должен был быть не обузой, не мертвым грузом в походе, но полезным сочленом экспедиции. Все отобранные казаки удовлетворили бы самому строгому требованию. Это были рослые люди, хорошо грамотные, развитые, между ними были мастеровые, сапожники, портные, были люди, знающие плотничное и столярное ремесло, были певцы.
На другой день моего экс-назначения начальником конвоя, по моему требованию, мне был представлен казаком лейб-казачьего полка, Любовиным, список вещей, которые, по мнению всего их «круга» (общего собрания), им нужны будут в походе. При дальнейшем составлении описи вещей полковник Артамонов руководствовался этим личным желанием казаков, вычеркнув из списка весьма немногие вещи, записанные казаками, вследствие неполного понимания в какие условия предстоит им попасть в Африке.
Все эти вещи можно было разбить на три категории: по способу укладки, и по местам их употребления, и на две, по роду вещей: на казенные и собственные. К первой категории я отнес те вещи, которые казаку понадобятся только на месте во время жизни в Энтото, столице Абиссинии: это парадное снаряжение и часть белья; во вторую категорию вошли вещи, нужные в походе по пустыне: оружие, патроны, седла, вьюк, фланелевое белье и проч. и, наконец, к третьей категории: вещи ручного багажа, бурки, верблюжьи куртки, запас белья, мелочи походной жизни, белые фуражки и проч.
Первая категория вещей укладывалась в одинаковые ящики, длиной 10 вершков, шириной 8 и вышиной 6; ящики обшивались рогожей и подготовлялись к отправлению на мулах и верблюдах; вес их был не более трех пудов:
Ящики, вместившие в себе вещи второй категории и подлежащие перевозке только по железной дороге, да в трюмах пароходов, имели различную длину, форму и вес.
Все эти вещи шли до Джибути — порта в Красном море (Смотри приложение I).
Офицеры, миссии и гвардейской казачьей бригады благословили конвой иконой изящной работы. Икона эта изображала образ Спасителя в венце из эмали, в дубовом ящике; на задней крышке складня привинчена серебряная доска с надписью: «Конвою Императорской Российской дипломатической миссии в Абиссинию чины миссии и гвардейская казачья бригада, 12-го октября 1897 года».
На заготовление предметов обмундирования и снаряжения, которые от казны не полагаются, каждому казаку было выдано по сто рублей подъемных.
Как начальник конвоя, я взял с собою те же самые вещи, какие были у нижних чинов, и уложил их таким же образом: т. е. ящик до Энтото, ящик до Джибути и ручная кладь. Исключение составляли мой статский костюм и ящик с чертежною принадлежностью, красками и мелочью.
Для укладки моего имущества мне любезно был предоставлен поручиком Кавалергардского полка Ч-вым на испытание выработанный в полку вьюк. Вьюк этот состоит из двух переметных сум для мягких вещей и большого четырехугольного ящика из желтой парусины, разгороженного на две части. В этот ящик вошла походная канцелярия, краски и проч.
Снаряжение конвоя подвигалось весьма быстро. Лейб-гвардии Казачий и лейб-гвардии Атаманский полки открыли свои мастерские для работы курток, белых брюк, подков и ящиков. Целыми днями заготовлялись, принимались и упаковывались вещи, с особенным вниманием снаряжал в путь своих людей заведующий хозяйством лейб-гвардии Казачьего полка полковник А. В. Родионов. Каждая вещь, выдаваемая им казаку, проходила через его строгий контроль. He одно простое казачье «спасибо» срывалось с их уст в пустыне, где по достоинству оценены были плоды его заботливости.
Миссия должна была тронуться 14-го октября… Было уже 10-е, а мое назначение все еще не состоялось. Руки опускались, энергия пропадала. Наступали минуты отчаяния я бросал живое дело снаряжения конвоя и шел в канцелярию, гонял смену трубачей, словом, занимался обычными будничными делами.
12-го октября в церкви казачьей бригады после обёдни было отслужено напутственное молебствие. Почти вся миссия собралась в церкви помолиться Господу Богу. Впереди других казаков, по средине церкви, в парадных, алых, синих, малиновых и черных мундирах стояли люди конвоя. С боку отдельной группой, тоже в парадной форме, стали члены миссии: генерального штаба полковник Л. К. Артамонов, секретарь посланника, коллежский секретарь A. A. Орлов, поручик лейб-гвардии Измайловского полка К. Н. Арнольди, поручики лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской фамилии батальона Г. В. Коховский и Л. С. Давыдов и Кавалергардского полка Г. Г. Чертков; доктора отряда; надворный советник М. И. Лебединский, коллежский асессор Н. П. Бровцын, провизор Б. П. Лукьянов, классный фельдшер коллежский регистратор С. Э. Сасон и кандидат на классную должность Кузнецов. Все офицеры обоих казачьих полков вместе с командирами присутствовали на молебствии. Священник в короткой прочувствованной речи объяснил казакам обязанность их, как христиан в чужой далекой стране, увещевал их терпеливо сносить все трудности пути в земле с климатом, столь отличным от того, в котором они родились выросли. Затем конвою была передана икона и каждому казаку по маленькому тельному крестику. При выходе из церкви казаки были собраны и начальник штаба гвардейского корпуса генерал-майор Глазов обратился к ним с напутственной речью. Если просмотреть дневники нижних чинов за этот день, то можно видеть, какое сильное впечатление произвел на них этот молебен в присутствии всего начальства. Впервые им ясно стало, что путешествие их необыкновенно, что это не переход в Красносельский лагерь, а настоящий поход. «Сердца наши открылись, пишет грамотей Любовин, лейб-казак, обладатель прекрасного баритона, «жалко нам стало расставаться с товарищами, идти в те страны, о которых мы знали лишь понаслышке, или читали в учебниках»… «Молебствие, грустно расстаться, начальники наши прощались с нами», коротко и просто отмечает этот день здоровый Могутин, красивый бородач.
