Фаддей Булгарин - Докладные записки и письма в 3-е Отделение

Фаддей Венедиктов сын Булгарин с прозванием фамилии Скандербег, и телом сего героя[1] родился в Польше в губернии Минской[2] в 1786 году[3]. После Революции в Польше и вооружения Костюшки[4] в котором и отец его участвовал, и которых последствием были падение Польши, несчастье и разорение его семейства, генерал-аншеф граф Ферзей[5], квартирующий в то время в Несвиже, познакомясь с его родителями и полюбя шалуна мальчика, который рубил у него мебели и бил зеркаля и чашки, воображая, что разит москалей, взял с собой удальца и, по определении почтеннейшего графа директором Сухопутного кадетского шляхетного корпуса, он определил и малого сарматенка[6] в корпус в 1797 году, отдав на воспитание французскому учителю Массону, державшему пансион при корпусе. В 1805 году Булгарин вышел в Уланский Его Высочества полк корнетом[7],дрался с французами и шведами и проливал кровь за хлеб и за соль, писал дурные стихи и за то сидел в Кронштадте. Когда Польша стала возрождаться, Булгарин, следуя пословице «как волка ни корми, а он все в лес смотрит», полетел бродить за белыми орлами[8] по свету и искать независимости отечества, дрался за французов в Испании и Германии, а по низвержении Наполеона возвратился в отечество. Теперь обстоятельства снова завели его в Петербург, где он, следуя глупой страсти, взялся марать бумагу, а чем кончит богу известно, но только это, верно, что не перестанет любить вас, почтенный Петр Иванович[9]. 9 октября 1821. В Спетербурге.

ИРЛИ, 10102, LX624, л. 60.

Милостивый государь Максим Яковлевич![10]

Вы знаете причины, которые, кроме долга верноподданного, посеяли во мне личную привязанность и благодарность к Государю Императору. Желая всеми моими силами, способностями и опытностью быть ему полезным, я беспрестанно в душе моей забочусь о средствах, могущих утвердить навсегда его священное спокойствие. Чрез вас я уже представлял мысли мои о книгопечатании, цензуре и общем мнении в России[11], удостоившиеся высочайшего воззрения его императорского величества. Теперь вознамерился я представить мысли о предмете не менее важном, а именно: каким образом можно уничтожить пагубные влияния злонамеренных людей на крестьян,

В обширной и во многих местах худо населенной России нельзя иметь столь бдительного полицейского надзора над крестьянами, как во Франции и Германии. В тех странах пасторы, мэры, бургомистры и жандармские бригады (расположенные в малых округах) знают нравственность почти каждого поселянина. У нас деревни и села отдалены едно от другого, и почти каждое управляется особенно, по воле помещика, управителя или старосты. Земская полиция (находящаяся у нас не в блестящем состоянии) не имеет с крестьянами никаких сношений, как разве по казенным делам, по части исполнительной, и в таком даже случае непосредственно сносится с помещиками, а где таковых нет, с управителями и старостами. Деревенские священники, едва выходящие из круга крестьян, вовсе не заботятся о нравственности своей паствы и скорее станут произносить жалобы, нежели слова утешения, что отчасти и простительно им, ради бедного их состояния и уничижения. И так вся полиция у нас принадлежит помещикам, старостам и управителям.

Это было бы очень хорошо, еслиб все помещики жили в своих поместьях, еслиб все они действовали в духе правительства, еслиб поведением своим и обращением с крестьянами внушали к себе доверенность и уважение. Но всего этого нет и не существует, как разве в такой малой части, что она неприметна, как капля в море. Никто в целой России не заботится внушать многочисленнейшему сословию, крестьянам, понятий о их обязанностях к Государю, обязанностях, от которых зависит общественное благо и спокойствие.

Такую огромную и непросвещенную массу народа трудно всегда удержать одною силою в пределах долга. Надобно действовать на них нравственно. Как и кем? – Это тотчас увидим. Посредством помещиков? – Это отчасти невозможно, а отчасти ненадежно.

Большая часть дворян находится в службе; богатые вовсе не живут в деревнях. Те же, которые живут в деревнях, помышляют более о своих выгодах, нежели о благе общем, в отвлеченном смысле, которого часто сами не постигают. При сем неприятным долгом поставляю заметить, что легкомыслие наших дворян во многих случаях удивляет меня. Пользуясь всеми правами и преимуществами в государстве, осыпанные благодеяниями от трона, они при малейшей неприятности по службе, при неудаче в искательстве или при справедливом наказании приятеля или родственника тотчас позабывают о истинном своем благе и, отлучаясь, так сказать, от своей партии, составляют некоторой род оппозиции. Главное состоит в том, чтобы критиковать все меры правительства, бранить без пощады все приближенные к трону особы, не щадя даже Высшей власти, и выдумывать на их счет анекдоты, могущие унизить их в общем мнении.

Мало просвещенные ограничиваются этим, а люди несколько пообразованнее (не говорю просвещенные) тотчас делаются либералами и, повторяя уроки своих гувернеров или кое-что вычитанное, толкуют вкось и впрямь о правах народных, о законах, представителях и тому подобное. В этом-то смешении недовольного невежества и раздосадованного полупросвещения, в этой нечистой пене, происшедшей от кипения страстей, образовались молодые люди, составившие тайные общества.

Скажу более: служители, понимая в половину болтание своих господ, составили себе также какое-то вздорное понятие о вещах и, приезжая в деревню с господами, сносясь с крестьянами, живущими в столицах, и переезжая на житье в деревню, переливают свой незрелый образ мыслей в крестьян.

Должно заметить, что прежде французской революции недовольное русское дворянство удалялось в Москву, и там довольствовалось только тем, что пересуживало двор и его обычаи. Лет двадцать тому назад настало другое обыкновение, которое ежедневно усиливается, а именно, как только человек почитает себя обиженным, недовольным и как только вздумает блестеть умом, тотчас начинает либеральничать. Без сомнения, что большая часть сих людей, пустых и вздорных, более смешны, нежели опасны, но часто слова, пущенные на ветер, падают на плодородную землю и производят горькие плоды. Я говорю о вредном примере для молодых офицеров, дворянчиков, купцов и слуг, которые слова князей, графов и так называемых умников жадно ловят и вытверживают. Известно, что все, льстящее самолюбию и обещающее выгоды, скоро распространяется, и вот от чего у нас кружит в народе такое множество ложных идей и незрелых понятий.

Запретить вовсе говорить и невозможно, и было бы вовсе неполитически, потому что скорее можно пресечь вредные и злоумышленные намерения между говорящими, нежели между безмолвными. Но надобно поставить стену между вредными людьми и массою народа, и к этому я вижу одно только средство.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Г. К. Скандербег (ок. 1405—1468) – национальный герой Албании, руководитель освободительной борьбы против турецких захватчиков. Булгарин настаивал на том, что предки его происходили «из славянского племени булгар, и переселились, вероятно, вследствие внутренних замешательств края, на Русь Белую… предки мои, в древности, назывались „Скандербеками“… „Булгарин“ было только прозвание, для означения прежнего отечества…» (Ф. В. Булгарин, Воспоминания, ч. 1, СПб., 1846, с. 307—308).

Позднее Булгарин более точно писал, что родился «в бывшем Минском воеводстве бывшего Великого княжества Литовского» («Воспоминания», ч. 1, с. 2). К России эта территория отошла лишь в 1792 году, после второго раздела Польши.

В других источниках Булгарин обычно называл в качестве даты своего рождения 1789 год.

Булгарин имеет в виду национально-освободительное восстание 1794 года, руководимое Тадеушем Костюшко (1746—1817), завершившееся поражением восставших, третьим разделом Польши в 1795 году и окончательной ликвидацией польского государства.