В заявлении Аллилуевой ни слова о том, что у нее грудной ребенок.
Сохранился партийный билет, выданный жене Сталина в январе 1921 года Московским комитетом партии, в котором отмечались не только выполняемая работа по постоянной и временной должностям, но и исполнение партийных обязанностей. В мае 1921 года Аллилуева возвратилась из отпуска по беременности и родам и посетила одно из собраний партячейки Совнаркома. В июне и июле не была на собраниях «по уважительным причинам», в августе приняла участие в районном собрании, а в сентябре — в собрании ячейки, в октябре работала на воскреснике.
14 декабря 1921 года губернская комиссия по проверке и очистке партии, рассмотрев заявление Н. С. Аллилуевой, постановила перевести ее на один год в кандидаты на испытание.
И тут на помощь супруге Сталина поспешил Ленин. В то время он находился на отдыхе в Горках. 20 декабря 1921 года Владимир Ильич продиктовал по телефону секретарю Совнаркома Л. А. Фотиевой текст письма, о котором мало кто знает и поныне. Оно было адресовано члену Центральной комиссии РКП(б) по пересмотру, проверке и очистке партии П. А. Залуцкому и члену Президиума ЦКК РКП(б) А. А. Сольцу. В нем содержится напоминание о заслугах семьи Аллилуевых (и Надежды Сергеевны в том числе) перед партией.
«Лично я, — сообщал Ленин, — наблюдал ее работу как секретарши в Управлении делами СНК, т. е. мне очень близко. Считаю, однако, необходимым указать, что всю семью Аллилуевых, т. е. отца, мать и двух дочерей, я знал с периода до Октябрьской революции. В частности, во время июльских дней, когда мне и Зиновьеву приходилось прятаться и опасность была очень велика, меня прятала именно эта семья, и все четверо, пользуясь полным доверием тогдашних большевиков- партийцев, не только прятали нас обоих, но и оказывали целый ряд конспиративных услуг, без которых нам бы не удалось уйти от ищеек Керенского».
Прием жены Сталина на работу в аппарат Совнаркома сопровождался некоторыми малоизвестными обстоятельствами. Первая попытка не увенчалась успехом: управляющий делами Совнаркома Бонч-Бруевич отказал зачислить ее в штат, ссылаясь на декрет «О недопустимости совместной службы родственников в советских учреждениях». Дело в том, что к тому времени в Совнаркоме уже работала старшая сестра Надежды, и Бонч-Бруевич формально был прав.
За младшую Аллилуеву перед Лениным ходатайствовала его секретарь Фотиева. Ленин, не решаясь нарушать декрет, посоветовал Фотиевой обратиться к законодателю, во ВЦИК. Ходатайство коллектива управделами возымело действие, и вскоре вопрос был решен положительно. Так в секретариате Большого Совнаркома появилась новая восемнадцатилетняя сотрудница.
Работа в аппарате Совнаркома была трудной, она отнимала много сил и времени. Надежда Аллилуева значилась в должности помощника секретаря и выполняла обязанности дежурного секретаря при предсовнаркома. Часто приходилось засиживаться до позднего вечера, иногда захватывала и ночные часы.
Аллилуева нередко болела. Сохранились приказы о предоставлении ей отпусков в связи с необходимостью лечения: с 1 декабря 1920 года, с 8 апреля 1922 года.
В приказе руководства управления делами от 10 мая 1922 года указывалось: «Пом. Секретаря Б[ольшого] СНК тов. Аллилуева переводится в группу утерявших трудоспособность сроком на 2 месяца с 8.V.22 г. ввиду ее болезни».
4 января 1922 года подкомиссия по рассмотрению обжалований при Центральной комиссии РКП(б) по пересмотру, проверке и очистке партии рассмотрела дело Н. С. Аллилуевой и решила «ввиду ее молодости и партнеподготовленности подтвердить постановление Губпровкомиссии о переводе в кандидаты на 1 год».
Документы о переводе Н. С. Аллилуевой из кандидатов в члены партии не обнаружены. Однако, как видно из сохранившейся в архиве учетной карточки образца 1926 года, партийный стаж Н. С. Аллилуевой исчислялся в дальнейшем без перерыва с 1918 года.
Пар изо рта
Кадры, снятые кинохроникой о военном параде на Красной площади 7 ноября 1941 года, до сих пор трогают простотой и неповторимостью момента. Можно представить, как согревали они сердца людей в те дни, какие надежды вселяли. Кремль, Мавзолей, пушистые елочки — все до боли русское, родное.
Ровные шпалеры красноармейцев. После парада они отправятся туда, откуда приехали, — на передовую. Многие из них простужены, и это видно по дыханию, по клубам пара, вырывающимся изо рта. Здоровые дышат носом, и на крепком морозе отчетливо проступают двойные струйки пара.
Кульминация торжества — короткая речь Сталина. Вот он приближается к микрофону, произносит первые слова обращения к Красной Армии, к советскому народу. Странное дело, почему нет пара? У всех есть, а у Сталина нет?!
На эту тонкую деталь мало кто обращал внимание. Замечали накладку только специалисты-киношники, да и те помалкивали, подозревая что-то неладное. И лишь совсем недавно стала известна совершенно потрясающая история, приключившаяся во время съемок.
О том, что парад состоится, руководителей кинокомитета предупредили буквально впритык. До начала мероприятия оставались считанные часы, и специально подобранная бригада едва успела на Красную площадь.
Несмотря на спешку и нервотрепку, съемку провели успешно. Сразу же после парада помчались проявлять пленку. Все замечательно: яркость, контрастность. Но радовались рано: настроение испортили звукооператоры, сообщившие, что речь товарища Сталина не записалась. Режиссер Киселев, руководивший съемками, похолодел: он прекрасно понимал, чем это грозит ему лично и всей киногруппе. Скрыть от советского народа сказанное вождем?!
Убитый несчастьем, режиссер ночью отправился к председателю кинокомитета Большакову. Служивший в свое время шофером у Молотова, Большаков хорошо знал нравы наверху. В отчаянии он схватился за голову.
— Мы погибли, — еле слышно прошептал он.
Стали думать, что предпринять. Выход один — чистосердечно признаться, рассказать так, как было, ибо Сталин никогда и никому не прощал вранья. Пересилив себя, Большаков встал, набрал по «кремлевке» номер Сталина и доложил, что кинохроника сделала очень хороший фильм о параде, но произошла досадная оплошность, не записалась его речь из-за отсоединения проводов, поскольку очень торопились, а на проверку аппаратуры времени не оставалось, едва успели к началу.
Сталин, как рассказывал впоследствии Киселев, не перебивая, выслушал объяснение расстроенного председателя кинокомитета, а затем спокойно спросил:
— И что вы предлагаете?
Обрадованный таким поворотом дела, Большаков произнес в трубку:
— Записать ваше выступление еще раз, товарищ Сталин. И затем вмонтировать в хронику.
— Согласен, — ответил Сталин и опустил трубку на рычаг.
Большаков вытер вспотевшее лицо и как-то сразу обмяк в кресле. Киселев, наоборот, ощутил прилив такой энергии, что начал тут же выкладывать моментально созревший план действий.
Записывали Сталина в Грановитой палате. Ночью за считанные часы соорудили выгородку — угол Мавзолея, чтобы не оставить сомнений: дело действительно происходит на Красной площади. Сталин в простой солдатской шинели, что и давеча, подошел к микрофону с листом бумаги. Прозвучали первые фразы.
И вдруг Киселев, к своему ужасу, увидел, что оператор знаками показывает — запись не идет. Паркет поехал под ногами режиссера, своды Грановитой палаты обрушились на него…
Когда он пришел в себя, Сталин в сопровождении Большакова уходил от микрофона по направлению к двери. Киселев бросился наперерез:
— Товарищ Сталин, одну минутку!
В горле пересохло, снова помутнело в глазах. Сталин остановился, с изумлением глядя на киношника.
— Товарищ Сталин, — не узнавая своего голоса, сказал Киселев, — в кино есть закон: обязательно делать дубль. Вам придется зачитать еще раз…
Сталин повернулся и послушно зашагал к микрофону. На этот раз запись была хорошей.
Рассказывают, Сталин узнал, что в документальных лентах дублей не бывает. И сказал при случае Большакову:
— А этот ваш режиссер, что снимал в Грановитой, смелый человек…
Однако вопреки ожиданиям Киселева не тронули.
Почему ужасно
В 1989 году известный писатель Юлиан Семенов задумал выпускать ежемесячную газету с непривычным для советского уха названием «Совершенно секретно».
— О чем вы будете писать в своей газете? — настороженно спросил я, когда ко мне на Старую площадь пришел популярный детективист.
И Семенов рассказал одну из невероятных историй. Вот она.
Много лет подряд союзное Министерство финансов возглавлял Зверев. Работал он и при Сталине.
Как-то после войны министр, обеспокоенный высокими гонорарами ряда крупных писателей, подготовил на эту тему докладную записку и представил ее лично Сталину. Ознакомившись с материалами, Сталин сказал, чтобы к нему пригласили Зверева.
